Груз небесный

– Ну что? – спросил меня Силин, когда я вернулся от доктора. Он боялся, что меня направят в госпиталь.

– ОРЗ, – ответил я.

– ОРЗ, – обрадовался прапорщик, – ОРЗ – это не страшно… хотя ОРЗ сейчас самая распространенная болезнь, болезнь века, можно сказать, – «очень резко завязал» расшифровывается…

Радость Силина мне не понравилась, и я решил его подразнить.

– У меня освобождение (это соответствовало действительности), еду сейчас в Моховое: там живут друзья моих родителей… отваляюсь у них денька три, молока горячего попью…

– Т-товарищ лейтенант, – начинает заикаться Силин, – а к-как же р-р-рота?

– Поработаешь с ротой один. Суворовское правило помнишь: сам погибай…

Силин меняется в лице, но, взглянув на меня внимательней, успокаивается: догадывается о розыгрыше. И все остается по-прежнему. В четные дни мой рабочий день с развода до ужина. В нечетные того больше – с подъема до вечерней поверки. Но я, как говорит большая половина нашей роты, «балной» и позволяю себе посибаритствовать часик в общежитии утром, после развода, и в обед, когда Силин кормит роту.

Чувствую я себя скверно: температура, больная глотка и заложенный нос раздражают. Нервы мои похожи на балалаечные струны, и легкого щипка достаточно, чтобы они взыграли. Я постоянно нахожусь на грани срыва, но еще ни разу не сорвался, видимо, организм подключил то, что называется скрытыми резервами.

С каждым днем я все больше влезаю в производственные дела и все больше превращаюсь в хозяйственника.

Бегут бригадиры: «нэт раствор», «нэт краска», «нэт ынструмэнт», «торка давай»… Первое время это «давай» шокировало меня, как и «ты», и я старался тут же поправить подчиненного, а потом свыкся с этим, убедив себя в том, что «ты» – это не от желания уесть или оскорбить, а от незнания других форм обращения.

Итак – «нэт краска». Найдем. Используя служебное положение, проникаю на склад – но там «краска» тоже «нэт». Однако позволить бригаде сидеть без дела я не могу. «Все наши беды, – говорил Шнурков, – от незагруженности личного состава». И я «загружаю» личный состав, вспоминая его методы: проверяю готовность поверхностей к покраске и, конечно, нахожу, что они подготовлены недостаточно. После этого я требую прошпатлевать их еще раз, просушить и ошкурить. Бригадиры не соглашаются со мной, но, после недолгих препирательств, вновь берутся готовить поверхность к покраске, и, таким образом, проблема решается. Так или почти так решаются другие «нэт». «Нэт» терок и полутерок? Сделай сам: в роте целая бригада плотников. «Нэт» раствора – поднови старый. Где взять цемент? Ну ты даешь… Какой год служишь? Земляк – кладовщик, полведра отсыплет…

За неделю без ротного я освоил множество строительных премудростей: стал отличать цоколь от откоса, шпатель от терки; понял, чем отличается масляная шпатлевка от клеевой; мог по прогибам пола угадать, как проставлены лаги; узнал, как готовится клейстер для наклейки обоев и какая температура должна быть у стен, чтобы обои после наклеивания не отставали и не пузырились. Я был способным учеником: все, что мне удавалось «выведать» в одной бригаде, я, изменив слегка, выдавал в качестве рекомендаций в другой, убеждаясь, что в таком виде они там не были известны. Мало-помалу я приобретал славу компетентного в строительных делах человека. В роте даже прошел слух, что я до института «работал отделочником». Все это отчасти радовало меня, но я-то понимал, что сижу не в своих санях и этому вот-вот должен прийти конец.

День ото дня становилось все напряженнее: прибыла бригада вольнонаемных отделочников. Лучше стало с материалами, и, само собой, напрашивалась замена меня человеком, который знает свое дело по-настоящему, а не ловко имитирует такое знание. И таким человеком будет, конечно, Шнурков: его помаринуют в части и пришлют сюда, кому же еще командовать ротой во время сдачи ДОСа. А мне нужно: продержаться до его приезда; лучше узнать людей; сколотить актив и, главное, не допустить «чрезвычайных происшествий», и особенно в праздники, потому что они расценивались командованием как большой прокол в работе, а я не мог позволить себе иметь проколы.

О ЧП – по-стройбатовски «ЧеПухах» (ударение на втором слоге) я был наслышан, да что там наслышан, уже на первом месяце службы я сам попал в переплет, который ротный назвал боевым крещением. Было это в части. Шнурков уже убыл под Моховое, а я остался со штатниками и бригадой отделочников. Бригада состояла из азербайджанцев весеннего призыва, «оборзеть» не успела, и хлопот с ней было не много.

Однажды после развода я отправил отделочников на производство, а сам заглянул в санчасть, взять данные на больных, и к месту работы доехал на попутном самосвале раньше бригады.

Вскоре явились и они. Увидев меня, подчиненные подтянулись, подошли ко мне строевым шагом, а бригадир доложил, что личный состав готов приступить к работе. Прослужи я на месяц больше, я бы заметил излишнюю дисциплинированность моих военных строителей. Но тогда я не обратил на это внимания, а точнее, отнес ее к своему растущему авторитету. Вместе с другими мои отделочники скрылись в норках-дверях трехэтажного строения. Необычная тишина стояла в здании и вокруг него: не было обычных криков, смеха, переругиваний.

Тут у строения появилась толпа «чужих» бойцов. Их было человек тридцать. Судя по подгонке ВСО [6] и крепким фигурам, люди эти не первый год служили в армии. Не обращая на меня внимания, они одновременно, как при штурме, пошли в дом по трапам.

Прошла минута, и с крыши раздался звонкий, режущий уши крик, похожий на призыв муэдзина к молитве. В следующее мгновенье дом загудел, как закипевший самовар, и из дверных проемов и окон на улицу высыпали все, кто находился внутри. Защелкали наматываемые на руки ремни, затрещали оконные рамы, гортанные крики вперемежку с матом огласили площадку перед домом.

6

ВСО – военно-строительное обмундирование.

Пытаясь остановить побоище, я, как и положено по уставу, дал команду «отставить», но никто и ухом не повел, и я не нашел ничего лучшего, как броситься разнимать дерущихся. Это получалось у меня до крайности неловко и неумело. Я хватал противников за шиворот, отрывал друг от друга, расталкивал в разные стороны, встречая бешеное сопротивление, угрозы и крики, среди которых «деймин мана» и «убэры руки» были самыми мягкими.

Опыта в таких делах у меня не было, но шестое чувство подсказывало – драка не успела зайти далеко, ее можно остановить. Но как? Выход нашел боец четвертой роты Астаев. Он влез на кучу деревянных поддонов и заорал: «Смотры суда, смотры суда!» В правой руке у него был топор. Проорав еще раз «смотры суда», он прыгнул в толпу. «Домой, домой», – кричал он с каким-то диким повизгиванием, от которого кровь стыла в жилах, – «домой», и блестящее лезвие выписывало над его головой страшные восьмерки. Ошарашенные противники бросились в разные стороны, но это был не конец. Драка перешла в другую стадию, не менее опасную: в ход пошли кирпичи, благо на стройке они были и под руками, и под ногами.

Я оказался между двух огней. Инстинкт самосохранения подсказал мне верную позицию – спиной к «своим»: с «гостями» надо было держать ухо востро. Пролетающая половинка чиркнула по тулье моей фуражки и сбила ее наземь. В полсекунды вспомнился мне экзамен по судебной медицине, желтоватый череп с трещиной в теменной части и заключение «…твердым тупым предметом…». Но в следующие полсекунды я забыл экзамен: уклонялся от второго кирпича. Еще одна половинка перелетела через меня и попала в кого-то сзади, кто-то застонал, кто-то выругался… Это был последний «снаряд», драка закончилась, «гости» отходили так же организованно, как и пришли.