Гудериан

Рихтгофен, командир, понимающий значение маневренности, обеспечил ситуацию, о которой кавалеристы могут только мечтать, и настолько опередил врага, что тот просто не успел организовать оборону на пути корпуса. Однако, поскольку Рихтгофен не придал должного значения радиосвязи, вышестоящее командование не знало о выгодном положении, которое заняли его войска. Рихтгофену не хватало современного оснащения армии, обеспечивающего выживание на поле боя в XX веке. Полки, не защищенные от огня, просто не могли в полной мере воспользоваться плодами его умелого руководства. Когда Гудериан в 1937 году начал писать свою книгу «Внимание! Танки!», то в своих выводах привел цитату из Рейхсархива о том, что «…нигде ей [кавалерии] не удалось проникнуть глубоко за вражеские линии и получить представление о сути происходящего там». Это суждение было огульным и, как показывает эпизод у Суассона, вероятно, несколько несправедливым, однако оказалось должным образом зафиксировано как прецедент, который мог пригодиться в формировании будущей стратегии, по мере того как кавалерия все более отодвигалась на задний план, растворяясь в тени прошлой войны.

Нерешительность и непостоянство командующих, приведшие к кризису в битве на Марне, были для Мольтке очевидны, но он не мог решить эту проблему из Люксембурга, где сидел в центре сети перегруженных коммуникаций. Радиограммы и телефонные разговоры не могли компенсировать близкий личный контакт вблизи фронта, а этого Мольтке всячески избегал, пока сражение не было окончательно проиграно. Однако личный контакт зачастую имел огромную ценность. 5 сентября 1-й кавалерийский корпус, увлекая за собой 2-ю армию, ринулся в еще один разрыв, образовавшийся между английскими и французскими войсками. Передовые подразделения выдвинулись за Большой Морен, «…продолжая удерживать инициативу и предпринимая для этого все усилия», как говорится в документе Рейхсархива. Гудериан был с ними, однако не знал, что находился в голове соединения, которое полностью прорвалось через англо-французскую оборону. Больше такого не случится, пока через двадцать шесть лет он лично не поведет войска в наступление. Однако опять никто на немецкой стороне не увидел открывшейся возможности, по обычной причине – Рихтгофен оказался изолирован от 2-й армии. Тем временем, его солдаты, натолкнувшись на очень слабое сопротивление, вынуждены были спешиться, и темп наступления резко снизился. На следующий день, когда для отражения угрозы со стороны французов, ударивших во фланг с запада, 1-й армии пришлось перегруппироваться, у Гудериана впервые возникло впечатление, что дела идут не так, как нужно.

До этого он с интересом разглядывал брошенные французские деревни, как признак увядающей французской мощи, любовался зданиями Суассона и прекрасной долиной Марны. И вдруг все изменилось. За ночь кавалерия перестала быть острием атаки и превратилась сначала во фланговое охранение, а затем, при отступлении, в арьергард, заполняя разрыв между 1-й и 2-й армиями, куда вот-вот должны были устремиться английские и французские войска.

Приблизительно 6 сентября Гудериан в письме к Гретель отметил, что опять находится при штабе 5-й кавалерийской дивизии у Серно – что едва ли было удивительно, поскольку в тот момент деревня находилась на ничейной земле.

На следующий день он был у Буа Мартена: «Пали три загнанных лошади. Лошади и люди совершенно выбились из сил, ко всему этому добавляется неприятное чувство отступления». А вот запись от 8 сентября: «Станция на протяжении трех километров находилась под шрапнельным огнем. Очень неприятная ситуация». На следующий день, 9 сентября, когда разрыв между 1-й и 2-й армиями заполняла лишь одна 5-я кавалерийская дивизия, он записал: «Продолжаем двигаться, вначале без каких-либо событий, совсем одни. Днем, когда мы добрались до дивизии, по колонне был открыт шрапнельный огонь. К счастью, и на этот раз обошлось без потерь… Лошади и люди окончательно вымотались». Наконец, 11 сентября, после получения устного приказа совершить переход к Шери через Кон (письменных приказов так и не получили) пали еще две лошади, пришлось реквизировать недостающих животных у местного населения. Однако вызванная этим задержка оказалась роковой. Внезапно появились французы и захватили станцию, в которой находились все личные пожитки Гудериана. В плен попало несколько менее расторопных солдат. Сам Гудериан чудом спасся, бежав лишь в одежде, какая была на нем. Он находился в Бетенвиле, северо-западнее Реймса, и именно здесь он получил наконец письмо, извещающее о благополучных родах Маргарет. В ответном письме от 16 сентября он пишет: «Моя бесконечно любимая, дорогая жена, сегодня я получил от твоего отца первое известие о твоем благополучии, которое я ожидал с таким нетерпением и тревогой… Он рассказал мне, что ты счастливо разрешилась от бремени нашим дорогим сыном. Питая глубокую благодарность к Богу, защитившему тебя в этот трудный час, я приношу тебе, моя дорогая жена, свои самые искренние поздравления, благодарность за твою любовь и доброту ко мне. Мыслями я все время с тобой и нашим сыном. Оставайся здоровой и бодрой, и если Бог дарует мне возвращение с этой ужасной войны, то пусть он осчастливит нас радостной встречей.

Но теперь, когда я знаю, что ты пережила трудное время в добром здравии, с моего сердца свалился тяжелый груз, и я буду более спокойно относиться к тому серьезному заданию, которое ожидает нас здесь».

Несколько дней спустя прилив нежности утих, и Гудериан, пребывая в очень раздраженном состоянии, пишет Гретель: «Газеты, которые я прочитал, поднимают слишком много шума… Все эти шутки насчет отважного врага – дешевка… Ну а то, что пишут насчет нарушения обещаний… так ведь каждый заботится о себе, и права только сила. Поэтому я считаю всю эту трепотню насчет измены и царя, и англичан смехотворной. Просто получилось так, что наше положение в мире и образ существования не устраивает других. То, что я предвидел такое развитие событий, в некотором смысле доставляет мне удовлетворение».

Гудериана раздражало также и неудачное командование генерала Ильземана, который, похоже, не оправдал его ожиданий. Что касается своих боевых товарищей по 5-й кавалерийской дивизии, то для них Гудериан находил лишь слова похвалы. Это были черты характера, наложившие отпечаток на всю его дальнейшую карьеру, – постоянное ожидание умелого, безупречного руководства войсками от тех, кто находился выше, и чувство сострадания в совокупности с высокой требовательностью к нижестоящим.

Война призвала Гудериана к себе почти тотчас же, и опять на решающий участок фронта – во Фландрию вместе с 4-й армией, которой командовал герцог Вюртембергский. Здесь Гудериану суждено было познать судьбу, почти всегда ожидавшую пехоту, которую бросают в атаку на хорошо укрепленные позиции, оснащенные пулеметами, названными Фуллером «оружием без нервов». Свежие германские соединения бросили на Ипр в попытке опрокинуть фланг союзников и захватить порты на побережье Ла-Манша. О наступлении 20 октября Гудериан был прекрасно информирован, поскольку перед этим его назначили в 14-й радиотехнический взвод при штабе 4-й армии, где очень пригодилось знание средств связи.

Позднее в книге «Внимание! Танки!» Гудериан писал: «Молодые полки шли в бой с пением национального гимна Германии… их потери были очень высоки, но результаты обнадеживали». И затем: «Молодые солдаты возобновили атаки после того, как артподготовка якобы сделала свою разрушительную работу. Резервы устремились вперед, заполняя сильно поредевшие ряды – и лишь увеличивали потери… Горы трупов становились все выше и выше, а наступательная мощь иссякала… Пришлось врыться в землю, прибегнув к шанцевым инструментам».

Маневренная война закончилась. На Западном фронте перешли к окопной, позиционной войне.

И опять Гудериану выпало быть непосредственным свидетелем самых важных нововведений в траншейных боевых действиях. Он сразу же понял, какую ценность представляла собой воздушная разведка, и воспринял новинку с большим энтузиазмом, оказавшись в горсточке первых летчиков-наблюдателей. Гудериан все еще находился на участке фронта под Ипром, когда 22 апреля 1915 года немцы предприняли плохо подготовленную попытку прорыва обороны противника с использованием газа – классический пример преждевременного применения «секретного оружия», когда еще не сделана оценка его потенциала и не выработана надлежащая тактика действий войск в подобных, весьма специфических условиях. 27 января 1916 года Гудериана в качестве офицера разведки прикомандировали к штабу 5-й армии, стоявшей под Верденом, которой командовал крон-принц. В течение шести месяцев Гудериан помогал обобщать результаты первой большой попытки одной из воюющих сторон достичь поставленных целей простым применением силы при полном исключении мобильности. Позднее его выводы разделили все мыслящие солдаты, которые отмечали неспособность артиллерии «…быстро и целиком разрушить укрепления и обеспечить больше, чем простое вклинение» – для эффективной артподготовки требовалось продолжительное время. И все же в первые дни наступления он писал Гретель, возможно, желая подбодрить жену, но, скорее всего, в тон всеобщему чувству оптимизма: наступление «идет хорошо». Конечно, Гудериан всегда был оптимистом – в противном случае, просто невозможно представить, как бы он смог выжить.

Одно важное событие Гудериан пропустил. В июле его опять послали во Фландрию на должность офицера разведки при штабе 4-й армии, поэтому он не смог стать свидетелем дебюта британских танков на Сомме 15 сентября. Но даже если бы Гудериан и оказался там, вряд ли это событие произвело бы на него большее впечатление, чем на его современников. 32 машины, которые ползли по две и по три, конечно, вызвали страх и панику, но в очень локальном масштабе, только в месте своего появления, а затем артиллерия быстро уничтожила те, что продолжали двигаться вперед, и серьезной угрозы немецкой обороне танки так и не создали. Вместе с остальными офицерами германской армии, которые размышляли, а не только повиновались, Гудериан по большей части игнорировал отзывы фронтовиков о танках как о «безжалостном и эффективном» оружии и искал более изощренные комбинации уже испытанных видов оружия, чтобы взломать застывшую линию фронта и возродить маневренную войну. Кстати, сами обладатели нового оружия не возлагали на него больших надежд. Майор Дж. Ф. Фуллер при своем назначении старшим штабным офицером во вновь формируемый британский танковый корпус в конце 1916 года не скрывал скептического отношения к возможностям танков. Он, как и Гудериан, все время искал новые методы использования пехоты и в 1914 году опубликовал интересную статью под названием «Тактика проникновения». Однако, в отличие от Гудериана, он (возможно, и не без задней мысли, как это сделал Гудериан, когда бросил вызов считавшейся незыблемой официальной доктрине) заявил: «…тактика основывается на мощи оружия, а не на опыте военной истории», «командир, который первым уловит истинную суть всякого нового или модернизированного оружия, будет в состоянии преподнести сюрприз противнику, не сделавшему этого». Тем не менее, именно англичане, а позднее французы выдвинули идею использования танков на первый план, и произошло это в немалой степени благодаря тому, что новое оружие вверили попечению энергичных офицеров, обладавших широким кругозором и пробивной силой. В Германии к разработке первого танка приступили в январе 1917 года, однако дело двигалось туго, поскольку во главе его стояли технари и посредственности, а генеральный штаб не проявлял серьезного интереса.

В 1917 году произошли события, повлиявшие на весь дальнейший ход войны, – русская революция, вступление в войну США и демонстрация англичанами несостоятельности наступления, основанного преимущественно на артподготовке. Для немцев это был год, не похожий на предыдущие. Напряженнейшие бои и сражения первых двух лет войны привели к такому сокращению численного состава немецкой армии, что без длительной передышки в обороне, необходимой для восстановления сил, было просто не обойтись. Логические выводы теории Мольтке, гласившие: «Поскольку в бою под огнем обороняющаяся сторона имеет решающее преимущество, у прусской армии тем более есть основание для использования оборонительных методов», применили на практике – соорудили дорогостоящие и сложнейшие укрепленные зоны, защищавшие Западный фронт, а также проложили железные дороги для их обслуживания. В результате сравнительно ограниченные промышленные мощности оказались отвлечены от выпуска наступательного вооружения. Офицеры генерального штаба были озабочены ухудшившимся моральным состоянием войск. Однако тем, кто задним числом пришел к отрицанию такого развития (в том числе Гудериану), более вредной казалась тактическая доктрина «замедляющей обороны», принятая с целью экономии живой силы и техники, неизбежно терявшихся в боевых действиях. Главная особенность доктрины – метод глубокоэшелонированной обороны, который все равно приводил к потерям и того и другого, поскольку обе стороны стремились истощить ресурсы друг друга. Это было обратным последствием наступления под Верденом, по словам Гудериана, «…превратившего прекрасную сельскую местность в лунный пейзаж». Развитие такого метода, по мнению его критиков, являлось антитезой поисков варианта, способного привести к победе в любой войне.

Главная непосредственная задача, вставшая перед немцами в 1917 году, – возмещение потерь, по числу которых рекордным оказался 1916 год. Старая армия была не только обескровлена, но и лишена надежд на вливания свежей крови. И причина тому – ставка на короткую войну, сделанная еще раньше. Потребности затяжной войны просто не приняли в расчет. Повышения в чинах среди офицеров осуществлялись темпами мирного времени, явно недостаточными для возмещения убыли в командном составе. Подготовка нового поколения, включая офицеров генерального штаба, была минимальной. Чтобы хоть как-то исправить положение, новых генштабистов стали готовить следующим образом: бывших слушателей военной академии, распущенной в 1914 году, таких как Гудериан, а также других способных офицеров пропускали через усовершенствованные курсы, имевшие строгую практическую направленность, которые охватили все аспекты штабной работы. Эти курсы включали месячные стажировки на всех уровнях, начиная от группы армий до дивизии, плюс более короткую стажировку в артиллерийской части и, наконец, месячную стажировку на фронте в должности командира пехотным батальоном.