Гудериан
Шрифт:
Прошли считанные дни, и 21 июня в бою у Лемзала Гудериан впервые проявил умение в критический момент быстро ориентироваться в сложной тактической обстановке, умение, которое сделает его знаменитым. Главная колонна под командованием капитана Бланкенбурга потерпела неудачу после того, как ее командир был ранен. Гудериан тут же увидел опасность, но одновременно распознал и возможность ее избежать. По собственной инициативе он поднял по тревоге резервный пехотный полк и бросил его в бой, чтобы не снизился темп наступления. И не его вина, что атака, в конце концов, не удалась. Причины провала заключались в недостаточной подготовке и неадекватных ресурсах.
Конечно, ситуация уже выходила из-под контроля немцев, и во многом они сами были виноваты. Падение Риги сопровождалось массовыми убийствами, лежавшими на совести как большевиков, так и немцев и латышей. Гудериан в письме сообщил, что большевики убили свыше четырех тысяч человек, но существует достаточно фактов, подтверждающих, что точно такие же расправы чинили и их противники. Во времена, когда всеми
Ульманис уже пожаловался, что немцы толкают латышей к коммунизму. «…Латвийский народ обнаружил – большевики менее жестоки, чем немцы», – писал он. Фон дер Гольц заменил Ульманиса Андреасом Нидрой, который встал во главе нового правительства, и Антанта, до сих пор безучастно взиравшая на все происходящее в Прибалтике, вдруг осознала, чем пахнут амбиции фон дер Гольца, и спохватилась. С ее стороны было оказано мощное давление с целью прекратить насилие в Латвии. В мае опубликовали условия мирного договора, и 28 июня этот жестокий для Германии документ был подписан в Версале. Он нанес сокрушительный удар по Германии, ее вооруженным силам и надеждам. Германским ВМС запрещалось иметь подводные лодки и линкоры. Армия не могла иметь на вооружении авиацию, тяжелую артиллерию, химическое оружие и танки. Более того, к 3 марта 1920 года численность самой армии должна была сократиться до 100000, а те заведения, где Гудериан постигал военную науку – офицерское училище в Лихтерфельде, Военная академия и генеральный штаб, – ликвидировались. Германия вскоре будет беззащитной, – к такому выводу пришли Гинденбург, Сект и вся высшая военная иерархия. Оптимистические надежды сохранить то, что запретили союзники, пришлось оставить. Чтобы спасти хоть что-то, приходилось изворачиваться и прибегать к хитрым трюкам. Первоочередной задачей Секта, назначенного председателем подготовительной комиссии по переводу армии на штаты мирного времени и исполняющим обязанности Верховного главнокомандующего, являлся вывод германских войск из Прибалтики, неизбежным следствием чего оказался бы подрыв военной мощи Добровольческого корпуса. Именно Сект сразу же убедил фон дер Гольца оставить Ригу, дав ясно понять, насколько беспросветно будущее. В то же время все происходящее было ужасным ударом для таких офицеров, как Гудериан, у которых чувство послушания и воинской дисциплины боролись с чувства патриотизма. Все, что было так дорого Гудериану, в одночасье оказалось разрушенным, возникли эмоции, которые трудно вообразить тому, в ком есть хотя бы грамм патриотизма и кто не пережил позор внезапного поражения. Каждое письмо к Гретель дышит отчаянием и почти невыносимым напряжением. Это очень важно для понимания последующей карьеры Гудериана. 14 мая он выразил свое изумление «пивным спокойствием» восточных пруссаков, как это он назвал, которое не поколебало опубликование условий мирного договора. Их безразличие и инертность Гудериан принял за тупую покорность: «Если мы примем этот мир, с нами будет так же покончено, как если бы мы не сделали этого. Поэтому я за то, чтобы ничего не предпринимать. Тогда Антанта может захватить силой то, что ей нужно. Увидим, насколько далеко они зайдут, потому что они могут нас уничтожить, но не более того. Если бы у нас все еще была армия, наша гордая, прекрасная армия, такой позор был бы невозможен». Однако ему уже было известно, что германские силы в Балтийских государствах, за исключением Железной дивизии, развалились: «…они будут воевать не за отечество, а только за землю, на которой поселились бы». Его переполняло отвращение. 6-го июля Гудериан услышал, что немецкие войска должны оставить Ригу, и в тот же день получил от обеспокоенной Гретель письмо с упреком: «Мне понятен твой гнев по поводу этого позорного договора, – писала она, – и все же горсточка людей ничего не может изменить, их жертва будет напрасна. Ты еще будешь нужен родине, просто момент пока не настал… сейчас, когда мир уже подписан, и условия приняты этим преступным правительством, сделать ничего нельзя. Так что ваша кампания в Балтийских государствах не получит никакой поддержки…»
Маргарет хотела успокоить мужа, но он редко обращал внимание на ее политические советы, несмотря на то, что те подчас бывали очень здравыми, как в данном случае. 12 июня Гудериан написал страстный ответ:
«Ты пишешь, что наша работа здесь безнадежна. Может быть и так. Но кто знает, возможно, из всех этих усилий еще материализуется хоть какой-нибудь небольшой успех? (…) Враг твердо решил нас уничтожить. Ну что ж, посмотрим. Англичане запросто могут заставить нас покинуть эту страну и тем самым прервать единственную связь, которую мы все еще имеем с Россией… Теперь враг в силах навязать свою волю… но, несмотря на это, показывай силу и никогда не сдавайся…»
«Спасение может прийти только от нас самих. Мы сами должны позаботиться о том, чтобы этот позорный мир не стал реальностью, чтобы наша гордая армия не исчезла, и чтобы была сделана хотя бы одна попытка спасти ее честь.
Мы попытаемся воплотить в жизнь те торжественные обещания, которые с легкостью давали раньше. Ты знаешь «Стражу на Рейне» и старый прусский марш: «Пока течет хоть капля крови и рука держит меч… Пусть день темный, пусть солнце светит ярко, я пруссак и пруссаком останусь». Сейчас сумерки. Теперь все зависит от того, сумеем ли мы сдержать эту клятву… Каждый, в ком есть хоть малейшее чувство чести, должен сказать: «Я помогу».«Поверь мне, моя дорогая, превыше всего хотелось бы вернуться к тебе и детям… Я вовсе не безрассуден. Я очень тщательно обдумал этот шаг».
«В Германии офицеру больше нечего делать. Согласно мирному договору, генеральный штаб должен быть распущен. Сомнительно, что следующее германское правительство станет держать на службе реакционных офицеров. С другой стороны, нельзя ожидать, чтобы офицер старой прусской закалки служил преступникам, а потому я подам в отставку. Куда податься? Получим ли мы заслуженную пенсию?.. А не стать ли под надзором французов командиром так называемой «роты» вечно недовольных полицейских и нацепить на фуражку позорную черно-красно-золотую кокарду? Уж этого ты не вправе от меня ожидать – по крайней мере, не теперь, когда еще не исчерпаны все возможности, и я не стал жалким негодяем».
Ближе к концу июля Гудериан, все это время исполнявший обязанности начальника оперативного отдела штаба Железной дивизии в отсутствие такового, написал Бишоффу меморандум. Этот документ очень трудно перевести на другой язык так, чтобы сохранить всю его неповторимую выразительность, поскольку местами Гудериан переходил на драматический стиль. Меморандум начинается с анализа ухудшающейся политической ситуации, отражая цели, поставленные ранее Сектом. Далее Гудериан развивает собственные взгляды, отличавшиеся от официальной политики: «Со всех сторон Германию окружают государства Антанты. Промышленность и торговля контролируются ею же. Реставрация и усиление Германской империи исключены».
«Отсюда возникает вопрос, как держать связь с Россией через Прибалтику?»
«Дивизия не оставила плана установить мост между Германией и Россией, даже несмотря на ухудшение отношений с Латвией. С целью достичь взаимодействия с русскими она установила контакт с белогвардейскими частями в Митаве».
«Перед русскими встают две политические альтернативы. Согласно первой наилучший выход – присоединиться к Антанте. Эта точка зрения преобладает в батальоне Ливена, ориентированном на Англию. Большая часть этого батальона передислоцирована в Ревель для участия в боях на Северном фронте».
Носителем другой точки зрения является полк «Граф Келлер» под командованием Вермонта. Этот полк ориентируется на Германию. Полковник Вермонт считает, что Германская империя достаточно сильна, чтобы помочь русским. Союз с Россией имеет первостепенное значение, поскольку позволяет Германии избежать окружения. Командования «Север» и «Цегрост» поддерживают дивизию. Не будучи полностью убежденными в успехе этого плана, они тем не менее думают, что следует попытаться его осуществить 2 .
2
Следует указать, что они не придерживались этого мнения. Уилер-Беннет, например, утверждает, что Сект считал планы фон дер Гольца «чистой фантазией».
В этом их поддерживал второй офицер генштаба, капитан Гудериан, лично посетивший командование «Север» в Бартенштейне.
«Германская империя не понесет какого-либо финансового ущерба, передав военное снаряжение русским, так как, по условиям мирного договора, большая часть должна быть передана Антанте для уничтожения».
«Если дивизия останется в Прибалтике против воли правительства, ей, естественно, придется влиться в ряды русских войск.
Этот переход, главным образом, зависит от того, как его профинансируют русские. Дивизия запретила переход отдельных подразделений. Обеспечить удовлетворение законных требований сможет лишь организованный переход всей дивизии. Если к русским уходят офицеры и солдаты в индивидуальном порядке, то делают это на свой страх и риск… Антанта настаивает на скорейшей по возможности эвакуации немецких войск из прибалтийских государств и настойчиво ставит этот вопрос на различных дискуссиях… Англичане опасаются реорганизации Германии в прибалтийских государствах и аннулирования Версальского договора, которое может последовать за этим. Верховное командование уже распорядилось начать эвакуацию…»
Меморандум произвел на Бишоффа сильное впечатление, потому что выражал его собственные взгляды. И все же подобные убеждения вряд ли приличествовали беспристрастному штабному офицеру, посланному Сектой, чтобы держать в узде Железную дивизию. Личное предпочтение Гудериана, несомненно, формировалось под влиянием политической обстановки, вызывавшей тревогу у многих немецких офицеров, стоявших на той же идейной почве. Бишофф заметил, что у него нет никакого желания просить у правительства «так называемой Веймарской коалиции» чего-либо невозможного. «Даже если это правительство не может открыто идентифицировать себя с нами… Это означает, что оно действительно должно работать против нас или ставить нам палки в колеса». Однако, подобно Микоберу, он, Гудериан и остальные ожидали, что произойдут какие-то невероятные события, которые в корне изменят ситуацию в их пользу, ожидали даже тогда, когда уже пришел приказ о начале поэтапной эвакуации. Первые подразделения должны были отправиться в Германию 23 августа.