Гувернантка из Лидброк-Гроув

У меня запершило в горле от волнения, и я с трудом удержала слезы при упоминании столь горестного для меня факта. Леди Амелия заметила это и тут же перевела разговор на другую тему.

– Я очень рада, что возобновила знакомство с вами и надеюсь, что вы с Фанни станете добрыми подругами, - душевно произнесла она, ласково мне улыбаясь, после чего позвала к себе няню дочери: - Грейс, следуй за мной. Нам нужно выяснить у миссис Леннокс, какие вещи еще могут понадобиться моей дочери во время пребывания в школе.

Бонна ответила: «Слушаюсь, миледи» - и ушла вслед за своей хозяйкой.

Мы с Фанни остались наедине и некоторое время друг друга внимательно разглядывали.

– Ты – печальная, - заметила моя соседка по спальне.

– А ты – веселая, - ответила я ей.

Фанни снова весело рассмеялась, затем серьезно спросила:

– А почему ты грустишь?

– Мой отец недавно умер, и я осталась круглой сиротой, - объяснила я ей.

– Теперь понимаю, - с сочувствием произнесла моя маленькая собеседница и порывисто меня обняла. – Не представляю, чтобы я чувствовала, если бы потеряла своих родителей и осталась бы одна. Если хочешь, я буду твоей сестрой. У меня нет сестренки, один только старший брат Гарри, а мне всегда хотелось иметь сестру.

– Согласна, - не задумываясь, ответила я ей, обрадовавшись ее предложению. Мне так хотелось избавиться от моего одиночества, что я часто мечтала обрести свой дом, несмотря на то, что в Лидброк-Гроув мне было уютно. Теперь я обрела близкое существо, которое было бы рядом со мной постоянно.

За ужином мы с Фанни сидели уже рядом за столом и внимательно выслушали выступление директрисы, которая призывала нас отнестись со всей серьезностью к учебным занятиям, которые должны были начаться завтра, и с прилежанием постигать все азы преподаваемых нам наук.

– Помните, маленькие леди, оттого насколько хорошо вы будете учиться, зависит устройство вашей жизни, - улыбаясь, проговорила она.

Мне ее слова запали глубоко в душу, и я решила все свои усилия посвятить учебе, зная по своему прошлому, насколько переменчивой может быть жизнь, а благополучие непрочным.

Накануне директриса проэкзаменовала меня по различным предметам, и ее порадовал уровень моих знаний – они были если не превосходными, то довольно хорошими. Мачеха Джейн, не смотря на свое холодное ко мне отношение, уделяла моему домашнему образованию немало времени, и больно била меня линейкой по правой руке, если я допускала оплошность и оставляла на бумаге досадную кляксу. Благодаря Джейн, я писала очень аккуратно и красивым каллиграфическим почерком, что было очень большим достоинством в глазах моей новой наставницы. Вдобавок, чтение было моим любимым занятием, и я хорошо знала главные произведения наших и французских классиков. Все же миссис Леннокс решила временно определить меня в подготовительный класс, пока я не привыкну к школьному расписанию и полностью не освоюсь в Лидброк-Гроув.

Подготовительный класс вела мисс Ада Берн. Она была еще молода для школьной учительницы, - ей исполнилось чуть более двадцати лет, но широта ее знаний поражала. На одном и том же уроке мисс Берн могла начать свой рассказ о том, какие имеются в Англии исторические достопримечательности, затем поочередно перейти к теме основных типов архитектуры, численности планет Солнечной системы и выдающихся людей эпохи римского императора Октавиана Августа. Такой «прыгающий» подход к образованию учениц не подразумевал углубленного знания предмета, но гарантировал, что они в будущем с легкостью могут поддержать всеобщий разговор, если в светском салоне будут затронуты эти темы.

Кроме обязательной математики, истории, географии наследницы своих состоятельных родителей обязательно должны были учиться живописи, музицированию, иностранным языкам, светским манерам и бальным танцам. В Лидброк-Гроув постигать искусство танца начинали с менуэта. Хотя этот танец уже вышел из моды, миссис Леннокс считала, что занятие этим танцем очень хорошо способствует приобретению изящества в движениях. И ученицы ее школы представляли собою поистине завораживающее зрелище, когда под прелестную музыку Боккерини старательно исполняли парами в два ряда мелкие па менуэта в цветных тенях средневековых витражей, падающих с высоких окон самого большого зала прежнего аббатства, отведенного под танцевальный класс. Пышность Средневековья и изящество современности сплетались причудливым образом в глазах сторонних наблюдателей, присутствовавших в танцевальном классе, и рождали у них ощущение сказочности всего происходящего.

Я тщательно слушала и запоминала все, что говорила мисс Берн на уроках, старалась выполнить все заданные мне задания самым лучшим образом, и миссис Леннокс очень скоро перевела меня в среднюю группу учениц школы. В средней группе учебные предметы изучались раздельно, и Фанни ныла, что их стало труднее учить. Директриса перевела ее вместе со мною в следующий класс по ее просьбе, поскольку видела, что мое присутствие благотворно влияет на этого озорного бесенка. Фанни была любимицей своей семьи, этакой маленькой королевой, которая привыкла к тому, что все окружающие безоговорочно выполняют ее капризы. Родители сильно избаловали ее и скрепя сердце отправили в частную школу, поскольку не могли ответить ей отказом на ее многочисленные просьбы, а между тем ее необходимо было приучать к дисциплине. Но сердечко ее было на редкость добрым и сострадательным, она живо сочувствовала всем моим прошлым невзгодам. Мы крепко подружились, и я думаю, что именно наша противоположность во всем стала основой нашей долголетней дружбы. В каждой из нас было то, что не хватало другой. Фанни была открытой и веселой, я же замкнутой и склонной к задумчивости. Моей непоседливой подруге, к сожалению, трудно давалась учеба, я же схватывала все на лету, впитывая в себя знания как губка. Моя подруга оказалась изрядной болтушкой, ее язык работал без всякого отдыха, и я вволю наслушалась от нее о жизни ее родителей и старшего брата Гарри, ведущего жизнь светского денди, о лондонских знакомых отца и подругах матери, столичных театрах и магазинах. Порой я поражалась тому, как много Фанни знает об окружающем нас мире и чувствовала рядом с нею не то несмышленым ребенком, не то невежественной провинциалкой, которой не хватает жизненного опыта. От нее же я в первый раз услышала о кузенах Дориане и Николасе Эндервиллях, которые приходились ей дальними родственниками. Их бабушка была родной тетушкой лорда Лэндона – отца Фанни, и члены обеих семей сохраняли тесную родственную связь уже на протяжении многих лет, часто гостили друг у друга и приходили на помощь в затруднительную минуту.

Когда я в первый раз услышала имя Дориана, имя мужчины, ставшего для меня впоследствии самым дорогим и любимым человеком на свете, ничто не дрогнуло в моей груди, моя неизменная интуиция на этот раз промолчала, не считая нужным предупредить меня о будущем моей судьбы. Мое сердечко осталось спокойным. Я не проявила интереса к каким-то дальним родственникам моей подруги, и больше думала в тот момент о математических задачах, которые мне нужно было решить за себя и за Фанни. Но Фанни и тут осталась верной себе. Не смущаясь отсутствием у меня интереса, она вывалила на мою голову целый короб сведений об молодых Эндервиллях. По ее словам, это были самые смелые, красивые и ловкие молодые джентльмены во всем графстве Ланкашир. Они брали главные призы в конных скачках, слыли удачливыми охотниками, галантными кавалерами и умелыми танцорами в бальных залах. Для них всегда были открыты двери лучших домов провинции и столицы. Дориан, к тому же был офицером штаба славного герцога Веллингтона, его доверенным лицом и лично по приказанию главнокомандующего арестовал злодея Наполеона Бонапарта, завоевавшего всю Европу. И еще Дориан был искусным художником, настолько искусным, что затмил своих учителей, известных академиков.

Зная склонность Фанни к фантазированию и ее любовь к преувеличениям, я не слишком поверила ее рассказам. Но когда Фанни в доказательство своих слов достала личный альбом и с торжеством показала мне рисунки Дориана, я была вынуждена признать, что она говорила правду, утверждая, что молодой баронет Эндервилль – талантливый художник. От красоты его рисунков захватывало дух, в них гармонично перемешались реальность и магия воображения. От бурно вздымающихся волн моря, изображенных молодым баронетом, веяло подлинной мощью и страстью; звезды неба отражались в глазах юных дев, исполняющих древний танец вокруг священного дуба друидов, а от одинокой фигуры путника, застывшего на зимней дороге, веяло такой печалью, что мне хотелось плакать. Очарованная волшебным миром, который предстал предо мною на листах альбома Фанни, я захотела непременно познакомиться с их творцом, чья поэтическая фантазия не знала границ, и моя подруга великодушно заявила:

– Эмма, я непременно познакомлю тебя с Дорианом. Мы с ним друзья и он непременно меня навещает, когда бывает в Лондоне, и тогда я найду случай представить тебя ему.

Я почувствовала тайную радость от этого обещания. Мне казалось, стоит мне познакомиться с таинственным художником, изобразившим невероятные по красоте картины, и я попаду в тот чудесный мир, который он создал своим могучим воображением. Рисунки произвели на меня столь сильное впечатление, что я продолжала думать о них весь остаток дня. Поздно вечером закутываясь в одеяло в своей кровати возле весело трещавших дров в камине, я вспоминала их, и будущее представало передо мной в радужном свете, светлой мечтой перед такими же приятными сновидениями.

» Глава 7

Отражение в большом зеркале рисовало в приглушенном свете небольшой комнаты невысокую фигурку в длинном шелковом платье с короткими рукавами и большим поясом, концы которого горничная завязала сзади пышным бантом. Вчера мне исполнилось четырнадцать лет, я уже могла носить взрослые платья и считаться барышней. Раньше мне казалось, что это обстоятельство меня безмерно обрадует и откроет передо мной какие-то неведомые горизонты и новые возможности. Между тем особых изменений в моей внешности не произошло. Я придирчиво рассматривала себя в зеркале и сожалела, что по-прежнему выглядела недостаточно взрослой. Черты моего лица еще не до конца сформировались, выражение глаз отражало детскую неуверенность, фигура оставалась угловатой. Сжав губы от огорчения, я отвернулась от трюмо. Увы, чуда не произошло, и мне еще было далеко до того, чтобы выглядеть настоящей респектабельной леди.