Гюстав Флобер

Отныне он чувствует, что облечен священной миссией: служить памяти друга. Он добивается того, что в «Одеоне» играют «Мадемуазель Аиссе», а пьесу «Сердце с правой стороны» – в театре «Клюни». Кроме того, надеется издать неопубликованные стихотворения Луи Буйе под заглавием «Последние песни». Эта борьба за тень отвлекает его от редактирования своего собственного романа. Тем не менее он находит время для того, чтобы прочитать несколько книг, в их числе «Московские новеллы» Тургенева, которые только что вышли в переводе на французский язык и очень ему понравились. «Вы нашли способ писать правдиво, но без пошлости, чувственно, но без слащавости, с комизмом, но отнюдь не низменно», – писал он автору. Наконец он передает «Воспитание чувств» Мишелю Леви, однако тот колеблется; переговоры затягиваются; вмешивается дружески Жорж Санд, и в конце августа заключают договор – восемь тысяч франков за том (оригинальное издание выйдет в двух томах).

Теперь можно думать о переезде. На улицу Мурильо вслед за художниками приходят обойщики. У Флобера сжимается сердце при виде того, как перевозят мебель на новую квартиру. «Ты не поверишь, как мне в понедельник было грустно, когда я видел, как выносили мое большое кожаное кресло и диван, – пишет он Каролине. – Так тяжело покидать мой бульвар де Тампль, где остаются самые нежные воспоминания». [454] Сможет ли он свыкнуться с тем жилищем, порог которого никогда не переступал Луи Буйе? Воспоминания о друге неотступно преследуют его. К тому же директора театра «Одеон» чинят препятствия постановке «Мадемуазель Аиссе»: у Луи Буйе не оказалось времени переделать второй акт перед смертью. Может, стоит ограничиться изданием пьесы книгой или публикацией в журнале? Что касается сборника стихотворений, то Мишель Леви соглашается издать его, ничего не заплатив. «Материальный успех произведений нашего бедного старика кажется мне весьма сомнительным», [455] – с горечью констатирует Флобер. 13 октября еще одна плохая новость: в половине второго пополудни умер Сент-Бев. Флобер случайно зашел к нему без двадцати два и обнаружил теплый еще труп вместо живого человека, с которым он разговаривал. «Еще один ушел! – пишет он Максиму Дюкану. – Маленькая банда тает! Редкие неудачники с плота Медузы исчезают! С кем теперь говорить о литературе?» [456] А Каролине следующее: «Я невесел!.. „Воспитание чувств“ я отчасти написал ради Сент-Бева. Он умер, не прочитав ни строчки! Буйе не слышал двух последних глав… Тяжек же для меня 1869 год! Еще придется потаскаться по кладбищам». [457]

454

Письмо от 8 сентября 1869 года.

455

Письмо Филиппу Лепарфе от сентября 1869 года. Филипп был сыном Леонии Лепарфе, приемным сыном Луи Буйе.

456

Письмо от 13 октября 1869 года.

457

Письмо от 14 октября 1869 года.

17 ноября 1869 года роман поступил в продажу. Критика тотчас набрасывается на него, не оставляя камня на камне. Самый оголтелый – Барбе д’Оревильи – пишет в «Конститюсьонель»: «Похоже, что автор „Воспитания чувств“ вынашивает свои произведения, которые так медленно и трудно выходят из него, с идолопоклонническим отношением к беременности, удлиняющим ее срок и затрудняющим разрешение больше, нежели у матерей… Характерная черта романа, так неудачно названного „Воспитание чувств“, – вульгарность, прежде всего вульгарность, почерпнутая из ручья, в котором она застоялась у всех под ногами».

Тон задан: большинство периодических изданий вторят ему. «Вашего старого трубадура поносят во всех газетах, – пишет Флобер Жорж Санд. – Почитайте „Конститюсьонель“ за прошлый понедельник, сегодняшний выпуск „Голуа“ – все сказано четко и ясно. Меня обзывают кретином и канальей. Статья Барбе д’Оревильи – образцовая в этом жанре, а статья достославного Сарсе хотя и менее грубая, однако нисколько не уступает ей. Эти господа взывают к морали и к идеалу! Недоброжелательные отзывы Сезена и Дюранти были также опубликованы в „Фигаро“ и в „Пари-Журналь“. Но мне на них глубоко наплевать! И все же меня удивляет такая ненависть и непорядочность».

«Трибюн» в статье Эмиля Золя, «Лэн» и «Опиньон насьональ», напротив, поддерживают его. Однако эти сдержанные похвалы забиваются бранью противников. «Что касается друзей, тех, кто лично получил экземпляр, украшенный моей надписью, то они боятся скомпрометировать себя и говорят со мной о чем угодно, только не об этом, – замечает он в том же письме. – Смелых людей мало… Руанские буржуа взбешены. Они считают, что следовало бы запретить издание подобных книг (именно так), что я подаю руку Красным, что я виновен в разжигании революционных страстей и пр.!» [458] Когда он думает, что решительно не имеет защитников, в «Либерте» появляется посвященная ему благородная и проникновенная статья Жорж Санд. Она отмечает проницательность произведения, «такого же многообразного, как сама жизнь»; умелое изображение персонажей – каждый от сцены к сцене, от реплики к реплике проявляет свой истинный характер; деликатность писателя, который невидим в его героях. Флобер вздыхает с облегчением. То, что читатели и большая часть критики поносят «Воспитание чувств», он принимает как своего рода искупление за скрытые достоинства произведения. В глубине души он сознает, что написал то, что хотел: роман о робких надеждах и неудаче человека. Ни в одну книгу, быть может, он не вложил столько личного. Его герой Фредерик Моро – воплощение его желаний и его юношеских устремлений. Как и он, Фредерик Моро влюбляется в замужнюю женщину, которую уважает. Госпожа Арну – это Элиза Шлезингер такая, какою он встретил ее юношей на пляже в Трувиле, которую нашел, будучи молодым человеком, в Париже, и обожая которую никогда не посмел сделать своей любовницей. Она, впрочем, фигурирует в плане произведения под буквой «Ш»: «Г-жа Ш.». За этим возвышенным увлечением следует плотская связь Фредерика с Розанеттой, которая написана с госпожи Сабатье, той самой «Президентши». Продолжая путь, Флобер воспроизводит с удивительной силой и точностью парижские события 1848 года. Третья связь Фредерика с госпожой Домбрез окрашена честолюбивыми намерениями. Чтобы воссоздать этот последний образ героя, Флобер вспоминает некоторые черты Максима Дюкана: цинизм, карьеризм, его светские привычки… Таким образом, Фредерик проходит свое «воспитание чувств» благодаря трем женщинам: платоническая любовь, любовь чувственная, корыстная любовь. Пройдя через эти испытания, он испытывает чувство разочарования за прошедшую жизнь, нелепую, лишенную подлинного смысла. Но в предпоследней главе он снова встречает госпожу Арну. Она постарела. Рядом с этим призраком, седой женщиной, он разрывается между воспоминаниями о своих былых желаниях и отвращением, «подобным страху». Фредерик и госпожа Арну расстаются, разочарованные друг другом, но храня воспоминания о прошлом.

458

Письмо от 3 декабря 1869 года.

В этой книге Флобер хотел описать не столько историю неудавшейся любви, сколько обыкновенную драму, которую переживает каждый человек по мере того, как живет, принужденный усмирять свои мечты, сталкиваясь с реальной жизнью. Самые отчаянные на старте головы не могут быть уверены в том, что смогут преодолеть посредственное окружение. Эта пессимистическая философия изложена жестким языком, окрашена в серые тона. Образы гораздо менее яркие по колориту, нежели в «Госпоже Бовари», представляющей галерею типов. Здесь царствует оттенок, события следуют в намеренно медленном темпе, психологическая утонченность – вместо театральных сцен. И благодаря чудесным мизансценам, на фоне широкой картины общества каждый герой показан в связи с историческими событиями; его участие в них естественно в данном месте повествования. Жесты, речь вымышленных героев кажутся такими же правдоподобными, как жесты и слова настоящих актеров того времени. Более того, «Воспитание чувств» помимо своей эмоциональной ценности является для читателей своего рода архивным документом. Оставаясь верным идее беспристрастности, автор, описывая революционные дни, одинаково жестко относится к безумию разбушевавшейся толпы и к эгоизму консерваторов-буржуа. Эта невозмутимая холодность придает произведению необычайную силу. Менее яркое, чем «Госпожа Бовари» или «Саламбо», «Воспитание чувств» оставляет по себе впечатление строгого, честного и глубоко психологичного произведения.

Несмотря на эти очевидные достоинства, читатели, которые когда-то кинулись на «Госпожу Бовари» и «Саламбо», на этот раз не пошли за ним. Даже собратья не решаются поздравить автора, который подарил им подписанные книги. В самом деле, сознание не готово оценить роман, интрига и герои которого не кажутся исключительными. Задуманная монотонность книги, отсутствие рельефности, скрупулезное описание неудачи честолюбивых устремлений и надежд – весь этот серый туман, которым окутана сентиментальная карьера Фредерика, смущает читателей, живущих в 1869 году. Считают, что талант автора утратил свою былую силу. Флобер же на самом деле никогда в такой мере не владел своими средствами. Он опередил своего читателя на целый век.

Оскорбленный неудачей своей книги, он утешает себя, думая, что позабавится, как озлобленный дикарь и одиночка, когда засядет снова за своего «Святого Антония». Потом, отпраздновав сорокавосьмилетие, соглашается отправиться в Ноан к Жорж Санд на рождественские праздники. Он приезжает 23 декабря в половине шестого в дилижансе. Обнимаются, ужинают, разговаривают у камина. Спать ложатся в час ночи. Следующий день – идет дождь со снегом – проводят дома. Флобер дарит девочкам рождественские подарки, которые привез с собой: Авроре – куклу, Габриеле – шута. После обеда в голубой комнате хозяйки дома просто болтают. Вечером вся компания – к ней прибавились три внучатых племянника Жорж Санд – идет на представление в театр марионеток. По окончании спектакля – лотерея. «Флобер забавляется как мальчишка, – помечает Жорж Санд. – В театре новогоднее дерево. Все получают подарки. Очаровательная встреча Нового года. Встаю в три часа. Завтракаем. С трех до половины седьмого Флобер читает нам свою большую феерию („Замок сердец“), которая доставляет большое удовольствие, но его ждет неудача». На следующий день, в воскресенье, гуляют. Идет снег. Флобер посещает ферму, восхищается барашком, которого в его честь назвали Гюставом, и по возвращении «от души смеется» на представлении марионеток. 27 декабря, в последний день в Ноане, он надевает женское платье и танцует качуча под взрывы смеха присутствующих. И с сожалением расстается с этой веселой компанией. Что торопит его? Ничто. Разве что желание снова оказаться в одиночестве перед листком белой бумаги.

Вернувшись в Париж, он благодарит Жорж Санд за гостеприимство: «Это лучшие мгновения 1869 года, который был для меня нелегким». [459] Она пишет в ответ, что все в Ноане «обожают» его. Однако не может не сообщить мнение некоторых читателей о «Воспитании чувств»: «Самые молодые говорят, что из-за „Воспитания чувств“ они стали печальными. Они не узнали в нем себя, те, кто еще не жил. Однако строят иллюзии и спрашивают: „Зачем этот такой добрый, простой, милый, симпатичный человек хочет разочаровать нас в жизни?“ Их слова, конечно, неразумны; но коль скоро они сказаны от души, то, видимо, следует прислушаться». [460] Он противоречит: «К чему идти на уступки? Зачем принуждать себя? Я убежден, напротив, что отныне буду писать только ради собственного удовольствия, не обращая внимания ни на кого. Что будет – то будет!» И признается: «Потеряв моего дорогого Буйе, я потерял своего акушера, того человека, который чувствовал мою мысль лучше, чем я сам. С его смертью образовалась какая-то пустота, которая с каждым днем становится все ощутимее!» [461] В то время как он отчаивается, потеряв друга, жизнь приносит еще одну потерю: умирает Жюль Дюплан. «Я глубоко переживаю все твои утраты, – пишет Флоберу Жорж Санд. – Это слишком. Удар за ударом». [462] Он все больше и больше устает, нервничает. «Напрасно я стараюсь работать, дело не идет! – пишет он в ответ Жорж Санд. – Все раздражает меня, все ранит; а так как я сдерживаю себя в присутствии людей, то временами со мной случаются другие приступы – слезы, во время которых кажется, что я околею. И еще чувствую нечто новое – приближение старости». [463] Эту «черную меланхолию», по его собственным словам, усиливают денежные заботы. Мишель Леви соглашается одолжить ему три-четыре тысячи франков без процентов при условии, что он отдаст ему свой будущий роман. Флобер чувствует ловушку и отказывается. «Отныне я намерен быть совершенно свободным», [464] – гордо пишет он.

459

Письмо от 3 января 1870 года.

460

Письмо от 9 января 1870 года.

461

Письмо от 12 января 1870 года.

462

Письмо от 2 марта 1870 года.

463

Письмо от 15 марта 1870 года.

464

Письмо к Жорж Санд от 29 марта 1870 года.

Устроившись в квартире на улице Мурильо, он спешит укрыться в Круассе, дабы заняться бумагами Луи Буйе и написать статью о жизни и творчестве умершего друга. Эта работа возвращает его в счастливое прошлое, он глубоко переживает невосполнимую потерю. Хватит ли у него смелости взяться за новое произведение? «Я больше не испытываю потребности писать, ибо писал только для одного человека, которого больше нет. Вот истинная причина! – пишет он доверительно Жорж Санд. – И тем не менее я продолжу писать. Только без особого желания, воодушевление прошло. Людей, которые любят то, что я люблю, которые беспокоятся за то, что волнует меня, осталось так мало!.. Кажется, я превращаюсь в ископаемое, в существо, которое не связано с мирозданием… Почти все мои старые друзья женаты, занимают положение, целый год думают о своих делишках, во время отпуска – об охоте, после обеда – о висте. Я не знаю ни одного, кто был бы способен провести со мной полуденное время за чтением какого-либо поэта. У них свои дела; а вот у меня дел нет. Заметьте, что социальное мое положение то же, что и в восемнадцать лет. Племянница, которую я люблю как свою дочь, со мной не живет, а моя дорогая матушка становится такой старенькой, что с нею ни о чем (кроме ее здоровья) разговаривать нельзя». [465]

465

Письмо конца мая 1870 года.

В самом деле, Каролина бывает редко в Круассе. Комманвили много путешествуют по делам мужа или ради удовольствия. Они купили тем временем особняк в Париже, где у госпожи Флобер есть своя комната. Только комната очень маленькая. Не обидит ли это пожилую женщину? Она почти глухая, нужно громко говорить, чтобы она услышала. Флобер с тревогой думает о том, что и она скоро оставит его. Тем временем уходит из жизни еще один близкий человек. 20 июня 1870 года на руках у старшего брата Эдмона умирает, потеряв рассудок, Жюль де Гонкур. 22 июня Флобер присутствует на погребении и несколько дней спустя пишет Каролине: «Какие похороны! Мне едва ли приходилось видеть более печальные. В каком состоянии был бедняга Эдмон де Гонкур! Тео (Теофиль Готье), которого считают человеком бессердечным, заливался слезами. Что касается меня, то я тоже не был смел: церемония, проходившая в страшную жару, уничтожила меня». А Жорж Санд пишет откровенно: «Из семи человек, которые с самого начала были на обедах у Маньи, осталось только трое! Во мне столько гробов, как на старом кладбище! С меня довольно, право! И, несмотря на все это, я продолжаю работать. Вчера с грехом пополам закончил статью о моем бедном Буйе. Посмотрю, нельзя ли будет восстановить одну его комедию в прозе („Слабый пол“). После чего примусь за „Святого Антония“. [466] Этот „Святой Антоний“ необходим ему, по его собственным словам, как „нечто необычное для того, чтобы поднять свою бедную голову“». [467]

466

Письмо к Каролине от 8 июня 1870 года.

467

Письмо к Каролине от 8 июля 1870 года.