Ha горных уступах

Он посмотрел на нее с равнодушной иронией и спросил:

– Ну?

Кристка бросилась перед ним на колени. Ветка, которую она задела ногой, брызнула искрами к самому потолку.

– Ясек! Не любила я тебя!?

– Что было, то сплыло, – ответил он, поправляя топориком горящие ветви; потревоженный огонь заворчал и запенился пламенем.

– Не любила я тебя? – говорила Кристка, почти стонала. – Не была я тебе верной эти три года? Ты был первый, ты и последний. Не лечила я тебя, когда Вовулк ударил тебя обухом по голове? Не спасала я тебя, когда Дунайчане окружили тебя на свадьбе? Разве пустила я жандармов, когда они пришли тебя искать у нас, после того, как ты украл деньги в Хохолове? У меня до сих пор синяки на теле, так меня ударил кто-то из них прикладом, когда ты через окно убежал в поле. Не искала я тебя, когда ты упал с козой со скалы на Медной Горе? Ты чуть не замерз тогда. А меня чуть Липтовская пуля не убила. Ясек!

– Чего?

– Что ж мне за это? Что ж мне за это? Что?

– Кораллы и двадцать пять талеров.

– Кабы они у меня в руках были, взяла бы и бросила в огонь.

– Ну, и сгорели бы.

Тут Ясек вынул из кармана трубку и стал выгребать из нее проволокой угольки и пепел.

Кристка, стоя на коленях, обняла его и приблизила губы к ого лицу.

– Ясек, Ясек, – сказала она с болью. – Плохо тебе было эти три года?

Ясек вытряхнул угольки и пепел на ладонь, достал кисет и присыпал к ним табаку.

Кристка смотрела ему в глаза:

– Ясь!..

– Ну? – сказал Ясек, плюнул в табак и стал его растирать на руке.

– Не пойдешь больше к ней, правда?

– Куда?..

– К Ядвиге?..

Ясек затолкал табак, смешанный с угольками, в трубку, взял ее в рот, вынул из костра горящую веточку, прижал ее к табаку, прижал пальцем, потянул несколько раз, бросил ветку в огонь и сплюнул в него. Кристка присела перед ним на корточки и смотрела на него, как на своего ребенка.

– Ясек! – сказала она вполголоса, – все, что хочешь, дам я тебе.

– Да, ведь ты уж мне все дала, верно? – насмешливо спросил Ясек.

– Буду ходить за тобой, как мать. Никогда работать не будешь…

– Да, ведь, я и теперь немного работаю.

– Будет у тебя все, как у барина. Обед тебе буду варить каждый день!

– Да ну?.. – Ясек снова сплюнул в огонь. – Ну, а еще что?

– На свадьбу дам…

– С кем?

– Ясек!.. не будь такой недобрый, как дьявол!

Ясек встал со скамейки.

– Куда идешь?

– Куда хочу, – ответил он спокойно.

Кристка снова обняла его.

– Не любила я тебя? Не целовала? Не ласкала? – говорила она ласковым голосом. – Когда ты приходил, ты всегда был желанным. Приходил ты по ночам, стоило тебе только в окно постучать или в стену, разве я тебе не открывала; приходил ты зимой, когда холодно было, разве я не выскакивала к тебе в рубашке, босиком? Я тебя всегда, как спасенья желала! Ясек! – И Кристка прикоснулась лбом к его коленям и обняла его ноги.

– Ясек! Ясек!

Но Ясек уже стал терять терпение, рванулся и пошел к двери. Кристка не выпустила его ног и потащилась за ним по земле.

– Пусти же меня!

– Не пущу, ты мой! ты мой! ты мой!

– Я той, чьим быть хочу! – сказал не терпеливо Ясек.

– Еще крепче буду тебя целовать! Не хочешь меня больше?

– Целуй! – ответил Ясек. – Ведь ты меня не купила, чтоб привязать, как бычка, на веревку.

– Купила! и на веки!

– Чем?

– Сердцем моим!

– Ну, болтай, – проворчал Ясек и направился к двери.

Тогда Кристка вскочила и крикнула:

– Стой! – голос ее звенел таким бешенством, глаза так горели, что Ясек остановился.

– Стой! – кричала Кристка. – Скажи мне, что приглянулось тебе в этой губастой? Богаче она меня, что ли? Или краше? Или слава о ней ходит? Что тебе в ней приглянулось больше, чем во мне? Только ты ее увидел этим летом, так тебя к ней и потянуло! Говори! Чем она приманила тебя к себе! Говори! Разве есть девка лучше меня? Ну?

И она стояла перед ним с растрепанными волосами – платок упал на плечи – с блестящими черными глазами и пылающим лицом.

Ясек в шляпе набекрень, с трубкой в зубах, опирался, подбоченясь, на чупагу.

– Что тебе приглянулось в ней больше, чем во мне?

– Серые глаза.

– Серые глаза?

– Да.

У Кристки еще больше запылало лицо, словно молния пробежала и остановилась у нее между черными бровями.

– Глаза!? – крикнула она снова.

– Да! – ответил Ясек небрежно и нетерпеливо.

Молния горела между бровями Кристки, но лицо ее переменилось, и дикой усмешкой забелели из-за губ мелкие, острые зубы.

– И ты к ней хочешь идти?!

– Иду туда, куда хочу.

– Конечно. Еще бы. Вот если я могла выкрасить глаза в серый цвет! Что мне с ними делать? Не посереют они у меня. Ничего тут не поделаешь! Да постой же, Ясек, не ходи, я тебе ее сама приведу; коли ты мне так прямо сказал, так я уж знаю, что делать. Сиди здесь, в шалаше, я тебе сейчас ее приведу!

Она выхватила из костра большую головню.

– Темно? Так я посвечу тебе!

Ясек ступил шаг вперед и смотрел на нее, немного изумленный.

– Что ты хочешь делать, Кристка? – спросил он.

– Приведу ее! Сейчас обе в шалаше будем. Коли ты мне так прямо сказал, так я уж знаю, что делать.

И с огромной пылающей головней, как с факелом, она выбежала из шалаша; сквозь щели Ясек видел по свету, как она шла к избе Ядвиги, которая была в нескольких шагах.

– Ядвига лежит и спит, – подумал он: – она ее ко мне позовет, что ли?

И снова спокойно сел лицом к костру.

Кристка подбежала к избе Ядвиги. Там звенели колокольчики коров, запертых на ночь. Ядвига сидела на пороге со стороны поля.

– Что там? – спросила она, видя приближающийся огонь головни.

– Не спишь еще, Ядвись? – спросила Кристка.

– Нет. Это ты, Кристка?

– Я.

– Зачем ты пришла сюда с головней?