Ha горных уступах
Шрифт:
– С Богом.
– Оставайся с Богом.
Подали друг другу руки.
Войтек взял чупагу и вышел из шалаша.
Два черных немых великана встали со скамьи и кивнули горцу головами.
– Иди с ним.
Тот отрицательно мотнул головой.
– Ну, как хочешь.
Немые вышли из шалаша и вытащили из стены чупаги, которые они в нее вонзили.
– На какого чорта ты ему это сказал, – обратился горец к Якубку.
– Да как же мне было не сказать; я ведь сам слышал, как она клялась, что не будет танцевать, а он ей все
– Эх! жарко там будет! – сказал горец вполголоса; и, вынув из костра раскаленную трубку, стал ее потягивать и погрузился в раздумье.
Войтек мчался так, что песок свистел у него под ногами. Промчался через поляну, промчался через лес, не слыша за собой горцев; он услышал их только на дороге. Но даже не оглянулся. Помчался дальше. Примчался в деревню, к корчме, взглянул в окно: Валенчак обнял Каську и носится с ней по корчме.
Вот он остановился перед музыкантами и поет:
Если б ты за мною,
Как я за тобою,
Были бы мы, Кася,
Днем и ночью двое.
А старик Хуцянский, веселый мужик, подпевает им из-за угла:
А тому она и рада,
Чтоб тянулась ночь-отрада!
И все хохочут.
Вошел Войтек в сени, из сеней в двери. Двое немых за ним. Кто-то дотронулся до его плеча.
– Как живешь, Войтек?
Он оглянулся.
Флорек Француз, немолодой, худощавый, маленький, некрасивый мужик, богач, который страшно любил Касю и, не имея данных соперничать с Волынчаком и Войтком Хроньцом, возненавидел Волынчака: «Уж если не я, так пускай ее Войтек берет».
– Здравствуй, – говорит ему Войтек. – Видишь, что тут делается!?
– А что тут делается?
– Каська пляшет с Волынчаком.
– Я из-за этого и пришел.
– Войтек!
– Будь, что будет.
– Вот тебе моя рука. Захочешь три дня пить, пей! Корову продам, коня продам, – пей! Войтек, сердце мое! Пей!!! А это что за черти с тобой пришли?
– Муранские горцы, немые.
– Ну, ну! Здоровые парни! Вот если б я такой был! Задал бы я Волынчаку!
– Не бойся, и я ему задам!
– Войтек, дорогой ты мой! Пей, сколько хочешь! Луга продам, поле продам, дом продам, – пей! Войтек, сердце мое! Если не могу я, так бери ее ты! Бери, бери, бери! Бррр!!
Флорек Француз заворчал, как собака, на губах у него выступила пена; он впился ногтями в руку Войтка, весь задрожал и переступал с ноги ка ногу, как петух.
– Видишь ее там?
– Вижу.
– Целуются, обнимаются, по ночам сходятся! Войтек! Бррр!
Флорек Француз наклонил голову и впился зубами в рукав Войтковой рубахи.
– Войтек!
– Ну!
– Буду всех детей у тебя крестить! Все им оставлю! Буду им, как отец родной! Бей!!!
И толкнул его в избу. Два огромных горца пододвинулись к двери.
В эту минуту лопнула струна у скрипача: танец оборвался. Каська увидела Войтка, страшно смутилась и покраснела, хотя и так она была вся красная от пляски. Стоит она и не
знает, подойти к нему, или нет? Что сказать? Наконец, подходит, протягивает ему руку и бормочет:– Войтек, ты тут?
– Здесь! – отвечает Войтек.
Волынчак, пьяный, вспотевший, стоит рядом: протягивает и он руку Войтку.
– Здоров, брат?
– Здоров!
Пожали друг другу руки так, что кости хрустнули. Музыкант провел смычком по струнам: опять можно плясать. Войтек широким движением снял шляпу перед Волынчаком, низко ему поклонился, опустился на одно колено, поднял голову вверх и сказал:
– Брат! Уступи!
Волынчак гордо покачал головой:
– Нет, брат!
– Уступи, прошу тебя, брат!
– Нет, брат!
– Не хочешь?
– Не хочу!
– Я тебе заплачу за три танца!
– Не хочу!
– Брат!..
Но Волынчак стоит уже перед музыкантами и снова поет:
Ты не пробуй, парень, хозяйничать в корчме!
Есть и лучше парни, спесь собьют тебе!
А Войтек Хронец отвечает ему, притворяясь веселым:
Иль меня убьют,
Или я кого,
Ведь топор в руке
Так и рвется вверх!
Остановился Волынчак, взглянул на Войтка, Войтек на него. Смотрят, улыбаются и грозят друг другу глазами; горят они у них, как свечи. Мужики уж соображают, что дело неладно; отходят в сторону, собираются в кучки. Бабы бегут к своим мужикам и становятся около них, перемигиваясь друг с другом и ожидая: «тут что-то будет». Музыка играет, Волынчак пляшет. Пляшет, да что-то не так у него выходит. Кончать не хочет, на зло, из гордости, но вдруг останавливается перед музыкой и поет хриплым голосом.
Потом берет Касю за талию, хочет обнять ее и закружить в воздухе в заключение пляски. А Флорек Француз дает Войтку тумаки в бок и шепчет ему:
– Войтек!
Войтек бросается вперед, хватает Касю за косу, да как закружит ее в воздухе, да как бросит оземь! Застонало даже все вокруг! А она даже не вскрикнула.
– Ты, сука! Так вот где твои клятвы! – кричит Войтек и топчет ее грудь ногами.
Волынчак одурел, раскрыл рот, вытаращил глаза. Вдруг Сташек Пенцковский, брат Каси, выскочил с криком: «Бей! Бей!» И хвать Войтка за горло. Пришел в себя и Волынчак; бросился на Войтка.
Пять или шесть парней, друзья и родные, один со скамьей, другой с дубиной, третий с глиняным горшком, выливая себе пиво на голову, кинулись на Войтка, но в это мгновение люди у дверей рассыпались во все стороны, словно отруби в корыте, когда на них дунет корова, – и два огромных черных горца, сверкая медью своих поясов, подняли загорелые руки, до локтей обнажившиеся из широких рукавов. Словно кузнечные молоты, что поднимаются бесшумно, а бьют с грохотом, так беззвучно поднялись их руки и загремели по головам их огромные кулаки. В избе поднялся стон и крик. Сверкая синими белками и издавая какие-то хриплые звуки, муранские немые расшвыряли мужиков, как снопы в поле.