Хабаров. Амурский землепроходец

— Семья-то большая?

— Мы со старухой да деток пятеро. Все чернявые, больше в мать. Она у меня татарочка крещёная. Некоторые из её родных, глядя на мою Дашеньку, крестились. Другие так в магометовой вере и остались. Вот ведь как получилось. Одни родные — в церковь, другие в мечеть идут. А потом за общим столом собираемся. А псаломщика из Мангазеи, у которого мы на постое недолго были, помнишь?

— Как не помнить. С чего это ты вдруг о псаломщике заговорил?

— Он теперь возведён в сан священника и служит в храме у нас на посаде. Перевели из Мангазеи. Хочешь, сведу к нему.

— Сведи.

Они ещё долго вспоминали старое. Бросили рыбную ловлю, когда оба совсем продрогли от усиливавшегося мороза и подувшего пронизывающего ветра. Это заставило рыболовов собирать свои пожитки.

— Не желаешь ли, Ерофей, навестить отца Порфирия? — спросил Хабарова Чибисов.

— Это кто такой?

— Забыл разве? Я тебе упоминал его. Прежний псаломщик из Мангазеи. Теперь он батюшка Порфирий. В летах уже.

— Сведи к нему, — согласился Хабаров. — Вот только сперва занесу на постоялый двор улов. Пусть мои ребята уху варят.

В большой избе постоялого двора было скученно и грязно. Часть избы, в которой обитали Ерофей Павлович и его люди, была отделена ветхой занавеской. В остальной части избы ютилось много других постояльцев.

Чибисов, сопровождавший Хабарова, оглядел помещение, неодобрительно покачал головой и произнёс осуждающе:

— Мог бы и лучше жильё найти, Ерофей Павлович.

— Жильё казённое, для проезжих, — возразил Хабаров. — Нам оно как государевым людям предоставлено за счёт казны.

— Не щедро о вас заботится казна. Советую тебе перебраться туда, куда мы сейчас шагаем.

— К отцу Порфирию, что ли? Разве пристало духовному лицу постоялый двор держать?

— Отец Порфирий постоялого двора не держит. Это сынок его, Евсей. У него просторная изба для приезжих. Сейчас она пустует. Евсей певчим у отца в храме служит.

В этот день храмовой службы не было, и отца Порфирия они застали дома. Хабаров вряд ли узнал бы в располневшем и облысевшем священнике прежнего худощавого псаломщика из Мангазеи. Отец Порфирий же узнал Ерофея Павловича, хотя он тоже изменился, ссутулился, стал седым и многие его не узнавали, однако бывший псаломщик обладал отличной памятью на лица.

Обменялись несколькими фразами, вспоминая Мангазею.

— Что тебя заставило, батюшка, покинуть Мангазею? — спросил Хабаров священника.

— Великая беда, — ответил тот.

— Что за беда?

— Случился великий пожар, и наш городишко выгорел дотла. Правда, такое с Мангазеей случилось не впервой. От нашего храма одно пепелище осталось. Мало-помалу кое-что восстановили, но это было жалким напоминанием о прежнем городе. К тому времени и число пушных зверей в Тазовском крае заметно поубавилось и торговые да промышленные люди потеряли интерес к Мангазее. Можно сказать, совсем захирела она. Это и заставило меня покинуть сей город и перебраться в Тобольск. Здесь сперва был рукоположен в диаконы, а через два года — в священники.

Когда отец Порфирий прервал свой рассказ, в разговор вмешался Петруха Чибисов.

— У сынка твоего, кажись, гостевая изба пустует.

— Пустует, — степенно ответил Порфирий. — А кому она стала потребна?

— Да вот... Твой старый знакомый Ерофей Павлович и с ним его люди... Советую им перебраться к вам. На постоялом дворе, где они сейчас обитают, грязь, темнотища, общие нары.

Отец Порфирий приказал слуге отыскать сына Евсея, который был занят какими-то хозяйственными делами на задворках усадьбы.

— Покажи людям гостевую избу, — сказал священник сыну, когда тот вошёл в дом, — может, она подойдёт им. И о цене сговоритесь.

— Наша цена такая... — весомо начал Хабаров, — на постоялом дворе нас содержат за казённый счёт. Лишь подкармливаем прислугу. Когда принесём ей осётра, когда куропатку. А вам небось нужны деньги от сдачи избы внаём.

— Что ты можешь предложить нам? — спросил Евсей.

— Наколем дров для батюшкиной избы и для храма. На всю зиму. Дадим к вашему столу дичь и свежую рыбу. Это вас устроит?

— Какую ещё дичь? — спросил священник.

— Куропаток. Их у вас много водится. А деньгами мы не располагаем. Поистратились по дороге.

Человек прижимистый, отец Порфирий стал упрямо торговаться. Фактически он и был владельцем гостевой избы, а сын его, певчий в храме, хозяином только назывался, служа прикрытием для отца.

— Дрова, свежая рыба, куропатки — это хорошо, — сказал священник, — но ведь твои люди ходят на промысел. Могли бы принести нам соболей или лисиц.

— Я свои условия высказал, отче, — твёрдо ответил Хабаров, — коли мной предложенное тебя никак не устраивает, останемся на постоялом дворе — крыша над головой, тёплый очаг есть. Мы ко всему привычны. Приходилось нам в походах и у костров ночевать, и в дощаниках во время плавания по реке. Всякого навидались. Здешний постоялый двор — это ещё не самое худшее убежище.

— Значит, не согласен?

— Я предлагаю немалую выгоду для твоей семьи, отец Порфирий.

Священник задумался и потом обратился к сыну:

— Как, сынок?

— Коли изба будет пустовать, мы никакой пользы от неё не заимеем, — резонно заметил Евсей. — Надо договариваться, что обязуются постояльцы сделать.

— Давайте договариваться, коли так, — согласился Хабаров.

Спорили долго, рядились насчёт числа рыбин и куропаток, поленниц наколотых дров, но в конце концов кое-как пришли к согласию.

— Перебирайтесь завтра же утром, — сказал Порфирий, подытоживая затянувшийся спор.

Теперь вместо тесного и грязного угла, отделённого от постоялой избы ветхой занавеской, Хабарову и его людям досталось просторное помещение. Вместо сплошных нар — топчаны с мягкой подстилкой, каждый на двух человек. Для Хабарова отдельный топчан с мягкой периной. Перебравшись на новое место, Ерофей Павлович и его спутники первым делом воспользовались баней, находившейся на заднем дворе усадьбы священника. Долго и с остервенением парились, потом выходили на мороз, обтирались снегом, избавлялись от паразитов, накопившихся за дорогу в одежде.

Невдалеке от усадьбы отца Порфирия и его храма, на той же улице жил и Юрий Крижанич. Ещё издали он заметил Хабарова, подошёл к нему и заговорил.

— Давно ли в Тобольске, Ерофей Павлович?

— С конца осени.

— Что ж не заглядывал ко мне по старому знакомству? Или не захотел больше с басурманином знаться?

— Недосуг всё было. Приходилось думать о пропитании отряда. Я крепко сдал, уж не в силах отправляться далеко в тайгу. Решил рыбачить. Сижу у проруби на Иртыше.