Хабаров. Амурский землепроходец

— Так что скажешь мне, будем ли продолжать наши беседы?

— Разве я не всё рассказал, что знал о Сибири?

— Наверняка не всё. Приходи, побеседуем. Может, ты ещё что припомнишь. Мне хотелось бы поподробнее узнать о жизни сибирских народов, об их занятиях, верованиях.

Ерофей Павлович выбрался к канонику в один из ближайших дней под вечер. С утра рыбачил, поймал двух осётров и несколько стерлядей, потом присоединился к своим товарищам, коловшим дрова в усадьбе священника. К Крижаничу Хабаров пришёл усталый, его клонило ко сну, поэтому беседа шла очень вяло. По просьбе Юрия он рассказывал о гиляках, обитавших на нижнем Амуре, упомянул о том, что ещё гиляки жили на продолговатом острове, который тянулся вдоль материка напротив амурского устья.

— Припомни, как называется сей остров, — попросил Крижанич.

— Запамятовал. Гиляки называют его как-то на свой лад.

— А слышал ли ты о медвежьем празднике?

— Конечно. Доводилось дважды видеть его своими глазами.

— Тогда я слушаю.

— Медвежий праздник — он у гиляков главный и обычно приходится на середину зимы. Медвежонка ловят заранее, откармливают его, дают ему вырасти и, когда он превращается во взрослого зверя, привязывают к столбу и убивают стрелами. Медвежье мясо слегка поджаривают на костре и едят. На пир собираются жители соседних деревень, поют песни, бьют колотушками по бревну.

Рассказывая о медвежьем празднике, Ерофей Павлович несколько раз терял нить повествования и непроизвольно зевал.

— Виноват... Я что-то не в себе. Должно быть, притомился за день.

Крижанич заметил, что гость устал, и отпустил его с миром.

— Вам надо отдохнуть, отоспаться, Ерофей Павлович. Отложим нашу беседу до другого раза.

Большого желания идти к хорвату у Хабарова не было. Но где ещё можно предаться воспоминаниям о своих плаваниях по Амуру и где найти такого внимательного слушателя? Не то чтоб совсем неудержимо, но его как-то неосознанно потянуло к Крижаничу, чтобы продолжать беседу с ним.

На этот раз Ерофей Павлович не пошёл с раннего утра рыбачить или стрелять куропаток — перепоручил это занятие своим помощникам, а сам отправился к хорвату.

— Так на чём мы остановились? — произнёс вместо приветствия Крижанич.

— Я рассказывал о медвежьем празднике.

— После вашего ухода я записал всё, что вы говорили. Послушайте. — Крижанич достал из стола толстую тетрадь в переплёте, прочёл записанное и спросил: — Я ничего не напутал?

— Всё так, — подтвердил Хабаров. — О чём же теперь поведём речь?

— Желал бы я знать о верованиях гиляков.

— Что можно об этом сказать... Они верят в разных духов, добрых и злых. Добрые помогают людям, злые приносят им всякие беды.

— У этих духов есть имена?

— Помнится, главный из идолов носил имя Кине. Гиляки вырезают изображения своих идолов из дерева. Я их не раз видел, иногда они были похожи на человека, а то и на человекоподобное существо, иногда имели облик какого-то зверя. Довелось мне слышать от гиляков о каком-то главном божестве, которого они называют Куш и считают, что он создал все существующее на земле.

— А что они думают о загробном мире?

— Умершего гиляки отвозят в лес и сжигают на костре. Пепел — это как будто и есть умерший. Его оставляют в небольшом домике недалеко от деревни, где жил покойный, здесь же кладут его вещи, одежду, оружие, курительную трубку.

Крижанич слушал Хабарова с нескрываемым интересом и, когда тот завершил свой рассказ, сказал удовлетворённо и с восхищением:

— Сколько же ты, Ерофей Павлович, всего важного знаешь! Какие ценные сведения я от тебя узнал. Спасибо тебе за то, что на беседу со мной время находишь.

Сибирская зима отступала медленно. Только к середине апреля реки полностью очистились ото льда, и можно было пускаться в дальнейший путь.

Из Тобольска на Лену направлялся большой купеческий караван. Годунов распорядился, чтобы глава этого каравана, известный на севере России купец взял к себе Хабарова с сопровождающими. Перед отплытием каравана воевода принял в своих палатах Ерофея Павловича, чтобы попрощаться с ним и сказать напутственные слова.

Воеводе вновь нездоровилось. Он сидел в глубоком кресле, закутавшись в тёплый халат на меховой подкладке.

— Отбываешь, Хабаров? — спросил вместо приветствия Годунов. — Дальний ещё предстоит тебе путь — Обь, Кеть, Ангара, Илим и волоки. Жаль, что не добился ты своего назначения на Амур. Сочувствую.

— Знать не судьба попасть ещё раз на Амур.

— Не горюй. Хорошие дела можно творить и на твоей Киренге.

Воевода хотел сказать какие-то ободряющие слова, но не очень верил в их значимость.

— Доброго пути тебе, Хабаров. Сохраняй бодрость духа и не грусти. Не всё так плохо у тебя.

На этом прощание с воеводой и закончилось. Не мог предположить Ерофей Павлович, что через каких-то полтора года воеводы Петра Годунова не станет. Уйдёт в мир иной этот энергичный, деятельный человек, немало сделавший для Сибири.

Караван дощаников отбыл из Тобольска в один из первых майских дней, ему опять предстоял долгий и утомительный путь.

Хабаров со своим отрядом высадился в Илимске, а купеческий караван продолжал дальнейший путь на Лену. Сила Осипович Аничков, илимский воевода, тепло встретил Хабарова, пригласил остановиться у него на несколько дней на отдых. Заставил подробно рассказать о своей встрече с тобольским воеводой Годуновым и поездке в Москву. Посочувствовал, что поездка не дала желаемого результата и глава Сибирского приказа не оправдал надежд Хабарова.

— Что я могу сказать тебе, Ерофей? Зело сочувствую тебе, — проговорил искренне Аничков. — А может, оно и к лучшему? Стоит ли тебе в твоём почтенном возрасте сниматься с насиженного места? Я бы на твоём месте не стал этого делать. Займись хозяйством. Распахай новые пашни.

— Остыл я к этому, Сила Осипович.

— А вот это зря. С долгами Якутскому воеводству рассчитался?

— Нет пока. Ещё два года придётся долги выплачивать.

— Два года быстро пролетят. А ты тем временем подумай, как население твоей волости увеличить, создать новые поселения на верхней Лене и Киренге, расширить пашни, поголовье скота увеличить.

Полезные советы дал воевода, но Хабаров ничего на это не ответил. Им владела какая-то апатия, навалилась беспредельная усталость. Не было желания подымать и расширять хозяйство, распахивать новые пашни, обзаводиться новым скотом. Он понимал, что жизнь его катится к закату, а начатое дело продолжать уже не ему, а его детям. Всё настойчивее одолевала его мысль об уходе в монастырь. Хабаров решил, что если бы он выплатил до конца долг Якутскому воеводству, то там, пожалуй, ему было бы самое место. Долг — большая забота, обуза, которая буквально давила его.