Хаджи
Шрифт:
– Это часть нашей игры. Верь мне.
Он попытался ерзать, но без толку, так как ноги его тоже были связаны.
– Мне это не нравится! Освободи меня!
– Но ты же все испортишь. Артисты уже здесь. Их всего трое. Ты один, я другой. Удивлен?
Кабир тяжело задышал, его пронзила внезапная испарина, а звуки и свет продолжали нестись мимо него. Он почувствовал руку на своей голой спине.
– А я - еще один, - сказал голос.
Кабир повернул голову, чтобы увидеть говорящего, но для этого он был слишком тучен.
– Угадай, - сказал голос.
– Мне это не нравится!
– воскликнул он.
– Но, дорогой, нам это стоило такого
Его перевернули на спину. Над ним стоял человек в дьявольской маске из костю-мерной. Он медленно снял ее. Эфенди выпучил глаза. Его тело заблестело испариной от страха.
– Султан! Султан!
– закричал он.
– Ах, но ведь он не может тебя услышать, дорогой мой, - сказала Урсула.
– Он со-всем мертв и ждет в твоем катере, когда ты к нему присоединишься.
Она прибавила громкость. Ибрагим пихнул его и с лязгом выхватил кинжал.
– Поговорим! Давай поговорим, - взмолился Кабир.
– Да, говори, пожалуйста, - сказал Ибрагим.
– Деньги. Столько золота, что ты в нем сможешь плавать. Миллионы! Миллионы!
Ибрагим присел на край кушетки, приложил острие кинжала к его шее и чуть-чуть надавил.
– Сколько же миллионов ты имеешь в виду?
– спросил Ибрагим.
– Миллионы, миллионы. Пять, десять... больше...
– Но если я возьму деньги, то за мной придет полиция.
– Нет, нет, нет. Я дам тебе деньги. Наличными. Позвоню, и их сейчас же принесут.
– Слышишь, Урсула? Он хочет дать мне денег.
– Он врет. У него с банкиром кодовые слова.
– Я не лгу! Я не хитрю! Я честный!
Ибрагим сильно ударил его по лицу тыльной стороной ладони, схватил его за корот-кие завитушки волос на затылке, дернул лицом кверху и взглянул в его полные ужаса гла-за. Кабир плакал и неразборчиво что-то лепетал. Подобие улыбки проскользнуло по губам Ибрагима. Ему ужасно хотелось продлить агонию эфенди. Что делать? Высечь его кнутом? Ибрагим почувствовал дрожь от внезапного приступа дурных чувств. Гремела музы-ка, и огни отбрасывали дикие отблески. О Аллах, я же этим наслаждаюсь, подумал Ибра-гим.
Он показал ей знаком, чтобы уменьшила звук.
– Хорошо. Вот сейчас мы сможем услышать самые последние удары его сердца.
Наступила тяжелая тишина. Ни звука, лишь усиленное дыхание всех троих и по вре-менам хныканье Кабира.
– Когда я жил среди бедуинов, я видел, как мой дядя, великий шейх Валид Аззиз, отомстил парню, который соблазнил одну из его любимых дочерей. Если сделать как на-до, он просто захлебнется собственной кровью, и мы в самом деле услышим, как воздух выходит из его тела.
– Партнер... ты полный партнер во всем... возьми это все... Мне ничего не надо... ни-чего... миллионы...
Острие кинжала скользнуло ниже кадыка к тому месту на шее, где сходятся ключи-цы и слегка выпячивается дыхательное горло. Движением вниз Ибрагим вонзил острие в горло Кабира.
– Сознаюсь во всем... пощади...
– Но каждый раз, как ты открываешь рот, лезвие входит чуть глубже, вот так.
Наружу выступил кружок крови. Ибрагим подержал кинжал в этом положении, на-слаждаясь агонией Кабира. Урсула, подойдя ближе, плюнула на него. Лезвие погрузилось чуть глубже...
– Ты слишком этим наслаждаешься, Ибрагим.
– Да, верно.
– Я не желаю быть зверем вроде него. Кончай его.
– Скоро... скоро...
Послышался тихий свист - это воздух выходил из его проткнутого горла, смешива-ясь с растущей лужей крови и переходя в бульканье. Ибрагим еще раз нажал на лезвие и подержал
его без движения. Теперь кровь била струями.– Ты начинаешь делать из этого бардак, - сказала она.
– Прекрати.
– Лишь чуть дольше. Видишь, жизнь начинает покидать его.
Кабир попытался говорить, но кровь хлынула у него из горла.
– Это черт знает что!
– Ааа! Ааа! Ааа!
– заорал Ибрагим, вытащил нож и воткнул его в сердце эфенди по самую рукоятку.
– Ааа! Ааа! Ааа!
Он вытащил кинжал и стоял, тяжело дыша в ликовании. Урсула склонилась к нему и закрыла глаза.
– Теперь займемся любовью, Урсула!
– Ты с ума сошел!
– Да, я сошел с ума! Сбрось свою одежду, и займемся любовью!
Он пинком сбросил тело Кабира с кушетки, и оно покатилось по ступенькам. Он швырнул ее на кушетку и прыгнул на нее. Это было как тысяча безумств боли и счастья в тысяче раев и адов. Было это, была она, и она была совершенно чудесна.
Ибрагим завернул Кабира в листы пластика, а Урсула смыла следы. Они вытащили тело из дока и без церемоний швырнули его в катер с отравленным Персом. Пока он при-вязывал якорь к ногам Кабира, она сунула тарелки Султана в мешок, чтобы утопить их вместе с уликами. Через минуту они поспешили к середине озера.
И Урсула, и Ибрагим оставались в Цюрихе, как будто ничего не произошло. Про Ка-бир-эфенди стало известно, что он без всякого объяснения исчез, и прошло уже несколько дней, даже недель. Две недели его никто не видел, и все подумали, что он смотался в Сау-довскую Аравию. Когда стало ясно, что он пропал, разобраться в темном деле было уже невозможно. Не было ни тела, ни свидетелей, ни явного преступления. Произвели обыч-ные для такого случая расследования, и в окончательном полицейском отчете было сказано, что эфенди и его телохранитель исчезли без правдоподобного тому объяснения. Для швейцарцев этого было достаточно, чтобы закрыть дело.
Когда выпал первый зимний снег, арбитражная конференция беспорядочно распа-лась. Мучительно холодным декабрьским днем фрау Эмма Дорфман и Франц проводили хаджи Ибрагима в аэропорт для долгого полета обратно.
Урсула оставалась в Цюрихе еще несколько недель, а потом тихо выскользнула из страны, чтобы вернуться к тому занятию, сливки с которого в виде Кабира она снимала годами.
Глава семнадцатая
Пока в Цюрихе шла конференция, полковник Фарид Зияд добыл признания почти от всех Мстителей-леопардов, арестованных на Ясельной площади. Тем, кто сотрудничал с ним, приговоры к тюремному заключению заменили "добровольной" службой в подразделениях федаинов - "борцов за свободу", и отправили на тренировки для набегов на Из-раиль.
Остальные после недель допросов и пыток получили длительные тюремные сроки. Кроме выбивания зубов и жестоких избиений, Фарид Зияд усовершенствовал излюблен-ные способы причинения мучительной боли. Они были порождениями пустыни и ее зноя.
Жертву привязывали на столе, накрывали влажной тканью и обрабатывали горячим утюгом от ног до груди. Меняя температуру утюга, добивались того, что ожоги лишь не-намного увеличивались с каждым нажатием.
Другой излюбленный способ мучить Зияд приберегал для самых упорных мятежни-ков. Их просто заворачивали в толстое одеяло, связывали и выставляли на полуденное солнце. Когда жертва от жары лишалась сознания, ее возвращали к жизни, чтобы она на-бралась сил для следующего заворачивания.