Хаджи

Бум. Египет требует для себя юг пустыни Негев по соображениям безопасности. Иордания возражает.

Бум, бум. Сирия требует западную Галилею как неотъемлемую часть своей оттоман-ской истории. Ливан возражает.

Бум, бум, бум. Иордания требует ратификации аннексии Западного Берега. Все воз-ражают.

Бум, бум, бум, бум. Ливан требует аннексии восточной Галилеи. Сирия возражает.

Бум, бум, бум, бум, бум... демократический диалог... инструкции от моего прави-тельства... братство... единство... протокол... жизненные обстоятельства... подкомитет подкомитета просит дополнительно изучить...

Слова свистели, как рапиры дуэлянтов, взвизгивали, лязгали. Ярость и презрение от-ражались от возвышенных потолков, утомляя и оскорбляя разум. Можно было сделать ра-зумные выводы, но они тонули в эхе. Египтяне видят вещи по-своему. Те же самые слова сирийцы слышат по-другому. Иракцы не слышат вовсе.

Нет, они не порочные лжецы, думал Ибрагим, пока проходили часы. Они естест-венные лжецы, честные лжецы. Мысли, возникающие из ливней слов, пусты, как пустыня без оазиса.

Теперь это изменилось, потому что мы вне комитета, стоим прямо перед Между-народной арбитражной комиссией, и все внезапно онемели.

– Ваш комитет пришел к какому-нибудь заключению о том, каковы должны быть границы Палестинского государства?
– спросил доктор Банч.

– Нам еще осталось уладить некоторые разногласия.

– Я тысячу раз просил вас прийти в эту комиссию, по одному, и изложить ваши лич-ные соображения.

– Но мы этого не можем сделать. Мы подписали договор о единстве.

– Ваш комитет достиг единой позиции о статусе Иерусалима?

– Мы работаем над этим.

– Доктор Банч, мы увязли в словесном болоте!
– воскликнул Ибрагим с отвращени-ем.

– Мы же не в джунглях, - ответил египетский делегат.
– Мы должны следовать пра-вилам спокойных обсуждений. Не вынуждайте нас пересмотреть ваш мандат, хаджи Иб-рагим.

– Значит, у вас нет позиции в этих вопросах?
– нажимал доктор Банч.

– Мы работаем над этим в комитете.

– Международная арбитражная комиссия призывается к порядку, - сказал доктор Банч.
– Я просил вас прокомментировать различные предложения, внесенные Государст-вом Израиль; а именно, оно выразило готовность вести переговоры о репатриации разлу-ченных семей и согласилось для начала на численность в сто тысяч человек. Государство Израиль не возражает относительно выплаты компенсации за оставленные арабские зем-ли, которые возделывались до начала войны, и согласилось освободить замороженные счета, а также гарантии собственности в драгоценностях, хранимых в израильских банках. Ну, так какой же позиции достиг ваш комитет по этим предложениям?

– Чтобы прояснить дело, доктор Банч: мы не признаем существования сионистского государства. Стало быть, мы не можем разговаривать с тем, существования кого мы не признаем.

Да ведь они же разговаривают с евреями, по одному, в тайных местах по всему Цюриху!

– Как можно решить вопросы без переговоров лицом к лицу?

– Мы не можем говорить с тем, у кого нет лица. Либо сионисты принимают наши требования, либо будет вечная война.

– Но в чем ваши требования?

Молчание.

Тик-так, тик-так, бум, бум, бум.

– Я хочу вести переговоры о возвращении!
– ответил Ибрагим.

– Я считаю это шагом вперед, - ответил доктор Банч.

Все делегаты встали.

– Это оскорбление законных арабских правительств! Вы даете этим самозванцам не-заслуженные права. Мы требуем, чтобы их полномочия были аннулированы.

– Да я и не подписывал ваш дерьмовый договор о единстве.

– В этом-то и дело! Вы незаконны!

– Мы здесь уже согласились о полномочиях каждой делегации, - сказал доктор Банч, - и никого не будем переголосовывать. Беженцы с Западного Берега имеют полное право быть на этой конференции.

– Вот видите! Он на стороне сионистов и предателей!

* * *

Хаджи Ибрагим сжал руки перед собой и зашагал к первому мосту, где река Лиммат величественно вытекала из напоминающего драгоценность Цюрихского озера. Некогда на этом месте стояла римская таможня. Когда-то этой же дорогой ходили Ленин и Эйн-штейн, Юнг и Джеймс Джойс, Гёте и Рихард Вагнер.

Можно было бы подумать, что это город великих мыслителей и патриотов, но боль-шей частью таким людям просто случалось проходить здесь от одного места до какого-нибудь другого. Это был не Париж, а всего лишь удобный кров для лишенцев, временное убежище разочарованных.

Громоздящиеся тарелки с едой сейчас же разогревали его голодный живот. Даже в студенческом пансионате были большие кучи картофеля и говядины. Ибрагим умолял Ал-лаха простить его, но не мог удержаться от толстых ломтей ветчины - профанации его ре-лигии. Блюда с клецками, струделем, котлетами, жареной колбасой, многослойные тор-ты...

Вечерний концерт оркестра на набережной доносил звуки вальса Штрауса до пожи-лых пешеходов и слушателей, лица которых все как одно были словно зафиксированы в бетоне. Смеющиеся и влюбленные появлялись редко.

Двухвагонные трамваи двигались как по воздушной подушке, а люди передвигались рядом с транспортом с изысканной аккуратностью. Сигналов не было слышно, ибо все были терпеливы. Ни ароматов кардамона и специй, ни споров покупателей и продавцов. Цена - значит, цена. И все остальное тоже было в порядке. Герани в горшках, подстри-женные деревья, слабо мерцающие скамейки, тенты возле кафе, урны, пятиэтажные дома с плоскими фасадами, красиво обрамляющие оба берега реки. Тихо скользили речные так-си, не издавая иных звуков, кроме хлопанья швейцарского флага. Даже утки проплывали строем.

Здесь все было законченно. Ни трущоб, ни дворцов. Каждый травяной газон - в пол-ном порядке. Страна построена, сделана и безукоризненно отделана.

Ибрагим добрался до Мюнстерского моста, второго в цепочке из пятнадцати мостов, сшивающих между собой берега реки. По обе стороны моста низкий горизонт протыкали шпили двух соборов. Собор Богоматери с огромными часами обрамлял древний, обнесен-ный стеной Старый город. Прямо через дорогу от Ибрагима стояли сдвоенные башни Гроссмюнстера. Соборы напоминали две враждующие крепости, готовые извергнуть на мост полки воинов с палицами, копьями и алебардами, чтобы завладеть им.

Ибрагим сел за знакомый столик в знакомом кафе и заказал свое ежедневное кофе симпатичному официанту, каждый день принимавшему его в этот час. Шейх Таджи, у ко-торого сегодня не было заседания комитета, снова не пришел. Стало быть, уже третий день он не показывался в доме, где они жили. С самого начала появление Ахмеда Таджи в Цюрихе произвело некоторую сенсацию из-за его пустынной одежды и журчащих сентен-ций. Он нашел себе жилище в стороне от дома в Старом городе, в Нидердорфе, уютном райончике, налаженном для греховодства.