Хамелеон 3

— Да, что-то сильно расслабился, прибыв обратно на родину, товарищ Сталин, — тут же повинился Геркан за свой внешний вид, никак не соответствующий бравому красному командиру, прошедшему Испанию практически целым и невредимым, если не считать некоторое количество незначительных ожогов, полученных при потере танка. — Тем более, что прежде в Одессе мне доводилось быть исключительно проездом и о столь диких нравах местного, так сказать, асоциального элемента, я не был в курсе. Ничего уже не боятся! Средь бела дня обирают! Хорошо еще, что нож в спину не сунули, — не столь эмоционально проворчал он под конец. — Тогда бы было вовсе обидно.

Чтобы сохранить за собой ставшие с недавнего времени безумно дорогими документы на имя Сереброва, Александр в очередной раз инсценировал нападение на себя любимого и разыграл свое собственное ограбление, вновь пожертвовав для того целостностью головы, кою пришлось разбить об угол дома для большей достоверности. Да и ряд иных, не менее нужных и важных, вещей требовалось надежно сокрыть от глаз возможных встречающих, отчего пришлось вовсе распрощаться со всем своим багажом, который якобы и был украден у него какими-то ушлыми уркаганами практически в порту.

Всё же сто семнадцать золотых царских червонцев, которые по его просьбе швейцарцы выискали в доставленных к ним ящиках, и приобретенный через тех же банкиров один из прототипов новейшего, пока еще даже не представленного общественности, миниатюрного фотоаппарата изобретенного Вальтером Цаппом, что получит наименование Minox, грозили своему владельцу целой кучей проблем. Естественно, будь они у него обнаружены. Потому танкист и сделал всё возможное, чтобы вернуться обратно в СССР тем же путем, каким он прибыл в Испанию — то есть на советском судне. Благо в этом не было ничего удивительного, поскольку многие «добровольцы» пользовались этим же транспортным коридором. А уж по прибытии в Одессу ни у кого даже в голову не пришло загонять выполнивших свой интернациональный долг бойцов и командиров на таможенный досмотр. Потому всё сложилось как нельзя лучше. Самое ценное оказалось припрятано в корнях дерева на подходе к одному из городских пляжей, а все остальное «исчезло» вместе с якобы похищенным чемоданом. Стоило только оставить тот без присмотра на жалкие 2 минуты, как у поклажи тут же нашелся новый владелец. После чего удовлетворенный скоростью «работы» местных воришек Александр и «забодал» угол ближайшего строения, заранее убедившись, что никто его при этом не видит.

— Обидно, — то ли фыркнул, то ли пыхнул трубкой, в ответ хозяин кабинета. — Экое вы слово-то подобрали, не сильно соответствующее. Это было бы не обидно! Это было бы позорно! Позорно для тех, кто обязан оберегать покой советских граждан на родной земле, но не справляется со своей работой! Ну ничего, Александр Морициевич. Дайте только срок. Всё исправим. Всех отучим тянуть свои руки к чужому, не говоря уже о покушении на жизни наших героев.

— Да какой из меня герой, товарищ Сталин, — был бы Геркан молодой девкой, несомненно, потупил бы взор и раскраснелся лицом для пущего выражения эффекта смущения.

— А вы не скромничайте. Нам тут лучше видно, кто герой, а кто так, погулять вышел, — вынув изо рта трубку и ткнув мундштуком в сторону собеседника, наставительно произнес глава государства. — Вы герой. Именно благодаря вашим стараниям было принято решение о направлении в Испанию танков Т-24, которые все прочие товарищи никак не желали передавать в чужие руки. И именно данные танки принесли республике самые главные победы! Мне о том не единожды докладывали не только вы! Так что мало быть героем на поле боя. Хотя и в сражениях, насколько мне известно, вы ни в коем разе не праздновали труса. Не менее важно быть героем здесь, в тылу, в борьбе за отстаивание своей точки зрения. Тем более, что время раз за разом показывает именно вашу правоту. Мне ли не знать, сколько для того требуется мужества! Потому, ежели говорю, что герой, значит герой. А то, что второго Ордена Ленина на кителе не появилось, так то дело наживное. Заслужите еще. В вас я уж точно уверен, — что-что, а давать обещания скорого переселения человека в мир молочных рек и кисельных берегов, Сталин умел великолепно. Впрочем, как и обрубать все радужные мечты одним росчерком пера, а то и простым телефонным звонком. Но здесь и сейчас ему пока что требовалось именно первое. Тем более, что прибывший гость пока лишь радовал «хозяина».

— Приложу для того все свои усилия, — тут же состроив одухотворенное лицо, всем своим видом изобразил готовность к новым героическим свершениям Геркан. И неважно на ниве чего их виделось возможным свершать.

— Не сомневаюсь, — удовлетворенно кивнул секретарь ЦК ВКП(б) и, завершив со вступительной частью беседы, перешел к основной. — Но пригласил я вас сегодня не только, дабы лично выказать, сколь ценна для страны оказалась ваша служба. Ознакамливаясь с приходящей от вас корреспонденцией, с каждым новым письмом я всё больше и больше понимал, что ряд товарищей, в попытке оградить меня от лишних забот, которых и так хватает в стране, пытаются не доносить до моего внимания слишком много мелочей. Мелочей, которые вполне себе могут оказаться не такими уж мелочами. Не просто же так я прежде напутствовал вас подмечать тенденции и реалии всех аспектов жизни в нынешней Испании. И вот сейчас, мне было бы очень интересно выслушать ваши суждения насчет общей складывающейся в Испании ситуации.

— Я пока не готов предоставить вам развернутый доклад обо всём том, что стало достоянием моего внимания, товарищ Сталин. Потребуется несколько дней для составления наиболее полного отчета, который я поостерегся подготовить, пребывая в пути, дабы он не попал кому-нибудь на глаза. Однако общие выжимки готов озвучить, — тут же отставил танкист кружку с ароматным чаем, коим его привычно потчевали в этом доме. — С чего мне следует начать свой доклад? С социальной сферы? Военной? Или политической? Хотя, должен предупредить сразу, о последней много сообщить не смогу, поскольку всё время командировки был далек от данной области жизни Испании. Что называется, ни знанием, ни должностью, не вышел, чтобы обитаться в кругах высшего эшелона власти, — тонко так намекнул он собеседнику о крайней необходимости продвижения своего «агента» вверх по карьерной лестнице, коли имелось желание получать более «горячую» информацию.

— Давайте начнем с первой. Что испанский народ думает о происходящем в их стране? Чем живёт? — кивнув, тем самым давая понять собеседнику, что принял к сведению его слова, задал один из наиболее животрепещущих вопросов Иосиф Виссарионович. Все же активные боевые действия длились в Испании уже свыше полугода, а ни о каком всенародном восстании против тирании капиталистов не шло даже речи. Стало быть, жители Пиренейского полуострова не столь уж рьяно желали скинуть с себя ярмо эксплуататоров, как то могло видеться изначально. И это была проблема, поскольку у СССР более чем хватало собственных забот, причем на всех фронтах, чтобы еще с головой вовлекаться в решение всевозможных затруднений кого другого. Ведь действия Советского Союза в Испании уже сейчас всевозможные злые языки вполне себе сравнивали с началом экспорта мировой революции, то есть с троцкизмом, что уж точно шло в противовес политическому курсу самого Сталина. И это была проблема! Огромная проблема! Ведь, ни победить одним махом, ни добровольно отдать Испанию на откуп тем же фашистам, было никак невозможно. Отчего создавалась этакая патовая ситуация, в которой проиграть мог уже сам «лучший друг физкультурников», не распознавший вовремя в Испании этакого капкана поставленного, среди прочего, и на него тоже. Год, еще примерно год ему требовался, чтобы куда лучше укрепить собственное положение в Союзе, дабы «испанская партия» перестала висеть над его головой дамокловым мечом. Стало быть, еще как минимум год требовалось поддерживать республиканское правительство, нравилось то ему самому или нет. Потому настроения простого испанского народа было более чем немаловажно. Ведь без него продержаться подобный срок лишь на своих собственных силах виделось для влезшего в это «болото» СССР попросту невозможным. Точнее даже не столько невозможным, сколько чрезмерно дорогим мероприятием.

— Из того, что я лично мог наблюдать, как в крупных городах, вроде Мадрида и Барселоны, так и в совсем мелких деревнях, не говоря уже о многочисленных малых городках, через которые мне довелось пройти с войсками, двум третям испанцев вообще без разницы, какая у них там центральная власть. Главное для них, чтобы эта самая власть не мешала привычному образу жизни и не повышала налоги. Они готовы жить под управлением хоть белых, хоть красных, хоть коричневых или даже серо-бурмалиновых в крапинку, лишь бы те не лезли в их дела со своими революционными идеями. Потому те же колхозы и общественное жилье, что ныне повсеместно распространены в Советском Союзе, для подавляющей части испанцев являются чем-то совершенно неприемлемым. Мне это точно известно, поскольку я, следуя вашим указаниям, не один десяток раз заводил разговоры на подобную тему с местными жителями совершенно разного уровня достатка и образования. Так уж исторически сложилось, что они там все до последнего человека — закоренелые собственники. Даже самый бедный крестьянин полагает себя буржуа. И каждый будет биться исключительно за своё собственное благо, наплевав на общественное, — как бы извиняясь, развел руками Геркан, хотя его вины в этом уж точно никакой не было. — Потому-то у франкистов и поныне хватает сторонников по всей стране, что они со своей стороны не пропагандируют изменения привычного для большей части местных жителей мироустройства. Да и нейтрально относящегося к ним народа более чем достаточно по той же самой причине. Тогда как республиканские власти с каждым новым днем воспринимаются всё более негативно.

— И почему же? Откуда берется негатив? — явно недовольно попыхав трубкой, поинтересовался у своего гостя хозяин кабинета. — Ведь это не республиканское правительство начало эту войну.

— Насколько я смог понять из бесед, существует две основных претензии. Первая заключается в том, что нынешнее правительство оказалось столь слабым, что не смогло быстро подавить восстание, из-за которого народ и терпит ныне лишения. А слабое правительство, как вы сами понимаете лучше меня, ни одному народу не в радость. Вспомним хотя бы Керенского с его временщиками. Ведь даже многочисленные раздробленные движения белых сражались не за них, не за их власть, а против нас. И ныне, увы, испанские республиканцы сами же выставляют себя этаким кривым зеркальным отражением разгромленных нашей доблестной Красной армией беляков. Внутри их правительства точно так же идет сплошной разброд и шатание, когда каждый стремится урвать себе лично кусок власти и материальных благ, при этом нередко плюя на интересы соседней политической группировки, не говоря уже о народе в целом. Тогда как франкисты, по большей части, уже едины в своих устремлениях, даже не смотря на ряд разногласий с монархистами. Они банально знают, к чему желают привести страну, тогда как республиканское правительство на тот же самый вопрос не может дать четкого ответа из-за своей внутренней раздробленности и разобщенности. А ведь народ это всё видит. И народу ой как не нравится то, что он видит. — Сделав небольшую паузу, Александр отпил пару глотков чая, дабы смочить пересохшее горло. Больно уж страшновастенько было говорить подобные вещи столь могущественному человеку, каким являлся его собеседник. Но и перевирать виденную им правду жизни виделось слишком опасным. Очень уж не любил Сталин тех людей, что откровенно врали, глядя ему в глаза. Зачастую — смертельно не любил. А источников информации и него, несомненно, имелось вдосталь. Уж в этом краском нисколечко не сомневался. — Вторая же претензия или даже не претензия, а факт, который играет против республиканцев — это действенность пропаганды, идущей, как непосредственно со стороны нашего противника в лице франкистов, так и со стороны капиталистических стран запада, — продолжил танкист, не дождавшись хоть какой-либо реакции визави на его прежние слова. — Те, кто напрямую или косвенно поддерживает Франко, раз за разом перекладывают всю ответственность за происходящее в стране на республиканское правительство, якобы, чьи непопулярные реформы и привели к началу боевых действий. И отсюда вытекают практически все проблемы, что имеются у республиканцев на фронтах войны. Те, кто искренне желал воевать за не до конца сформулированные идеалы республики, уже погибли, а те, кто остался, в них попросту не верят. Соответственно, не желают идти за них на погибель. Особенно с таким-то снабжение войск, когда находящийся на передовой солдат воочию видит, что он своему правительству, мягко говоря, не сильно интересен.

— Неужели там действительно наблюдаются столь крупные проблемы со снабжением? — недоверчиво уточнил Иосиф Виссарионович. Мы ведь отправляем, и продовольствие, и ткани, и обувь в весьма немалых количествах. С вооружением тоже помогаем по мере сил и возможностей. — Тут бы, скорее, требовалось добавить — «по факту оплаты», но произносить подобное вслух виделось слишком капиталистическим подходом, отчего секретарь ЦК ВКП(б) просто промолчал на сей счет.

— Увы, но форма, обувь, вооружение, боеприпасы, продовольствие — во всем этом ощущается страшнейший дефицит, не смотря на всю помощь оказываемую Советским Союзом. Боюсь, что слишком многое разворовывается по пути, что для Испании является вообще повсеместной бедой. Про совершенно неумелое, а порой вовсе преступное, командование на местах я лучше промолчу, чтобы не сыпать отборной бранью, ибо иных слов к местным командирским кадрам у меня попросту не имеется. В общем, товарищ Сталин, как итог могу сказать следующее — испанцы, что франкисты, что республиканцы, желают одного — чтобы кто-нибудь сторонний одержал для них победу в этой войне, поскольку самостоятельно напрягаться они уже не сильно желают. Впрочем, как и уступать противоположной стороне. А те, кто держат нейтралитет, согласны жить под управлением любой власти. Так что, если в первые месяцы вооруженных столкновений это действительно был исключительно гражданский конфликт, то теперь он попросту обязан будет перерасти в прямое противостояние СССР с одной стороны и союза Германии с Италией с другой стороны, коли мы решимся на куда большую собственную вовлеченность. Как говорится, дабы малой кровью и на чужой территории одержать верх над нашим идеологическим противником. Правда, более я не уверен в возможности обойтись малой кровью. Что нам, что фашистам. Если только кто-нибудь не отступится по своей доброй воле, а не в силу будущих военных поражений. И контролирующие ныне окружающие воды итальянцы вряд ли добровольно отступят, поскольку четко понимают, что рано или поздно полностью задушат всякое морское сообщение республиканцев, после чего тем, несомненно, настанет конец.