Хамелеон 3

Таким вот «волшебным» образом один скромный советский приспособленец, затратив вагон и маленькую тележку нервов, а также на полную катушку воспользовавшись своими знаниями ближайшего будущего, превратился в весьма состоятельного буржуа, после чего ему осталось решить «вопрос Юрасовского». Больно уж много последний знал.

Правда, убивать того у краскома не имелось никакого желания. Да и не являлся Геркан каким-то совершенно бездушным душегубом. Тем более что, как ни крути, а Константин Алексеевич с честью выполнил все возложенные на него обязательства, даже не попытавшись под конец присвоить большую часть золота себе. А ведь Геркан специально своими собственными руками предоставил тому подобную возможность, еще в начале их выезда из Марсейана передав своему переводчику один из тех пистолетов Астра, которые вместе с автоматом привез ему из воюющей Испании Крыгин. Естественно, предварительно поработав молотком и напильником над бойком этого самого пистолета, дабы в случае чего со спокойной совестью пристрелить своего помощника-подельника. Но тот, гад этакий, не дал никакой возможности усомниться в себе, отчего едва ли не на ходу пришлось изобретать новый план по «умерщвлению» Юрасовского, ибо попадать в поле зрения «советских товарищей» более тому не следовало вовсе. Потому ныне в ночи и раскапывали они оба двое свежую могилу в одном из предместий Парижа с целью добычи свеженького мужского тела, которому предстояло сыграть роль «безвременно почившего белоэмигранта».

— И всё же, вы уверены, что у нас выгорит этакое дело? — не прекращая копать, поинтересовался изрядно нервничающий переводчик.

Так-то обещанные «напарником» деньги он уже успел получить на руки. Причем деньги эти были, отнюдь, немалые! Куда большие, нежели он мог предположить в своих самых заветных мечтах! Пусть даже выданные ему наличными 3 миллиона франков, или 80 тысяч долларов США, никак не могли сравниться с той горой золота, кою ему довелось потаскать на своём горбу в последние пару месяцев, он был неимоверно счастлив и доволен. Что ни говори, а столь солидная сумма являлась астрономической для любого рядового гражданина любой страны мира, не привыкшего вращаться в кругах высшего эшелона власти, будь та хоть политической, хоть финансовой. Вот тут-то у Юрасовского и возникло чувство дичайшего дискомфорта от обладания подобным богатством. Дело же заключалось в том, что он, как человек не один год успевший пожить едва ли не на самом дне французского общества, прекрасно осознавал, за сколь малые деньги, порой, в этом самом обществе сажали на нож. А тут практически нежданно-негаданно в кармане оказалось столь солидное богатство! В общем, на едва ли не финишной черте становления состоятельным мужчиной он начал нервничать. Сильно нервничать. Ведь ныне ему уж точно имелось что терять, помимо своей неудавшейся жизни, что являлась его единственным активом еще каких-то три месяца назад. Благо все эти миллионы не пришлось тащить с собой, а вышло разместить в ячейке хранения одного из швейцарских банков. Потому внутри него теплилась надежда, что сделавший его богачом «товарищ Серебров» не завершит их не сильно продолжительное сотрудничество выстрелом в затылок, чего очень даже можно было ожидать.

— Вот тут вы подобрали очень правильное слово, — хмыкнул в ответ вовсю орудующий лопатой Геркан. — Именно что выгорит! Хоть мне и бесконечно жалко уничтожать сослуживший нам столь неплохую службу грузовик, — аж покачал он удрученно головой от понимания того, что совсем скоро самолично подпалит тот самый Берлие «GDM», на котором они сперва вывезли золото, а после добрались своим ходом почти до самого Парижа, — иного безопасного выхода для вас из сложившейся ситуации я не вижу. Но знали бы вы, Константин Алексеевич, сколь сильно мне не хочется уничтожать этот прекрасный автомобиль! — оторвавшись от борьбы с грунтом, Александр выдавил из себя тяжелый вздох. — Ведь именно подобной техники недостает Советскому Союзу вообще и Красной Армии в частности! А его мотор! Пусть не лучший среди существующих автомобильных дизелей, но более чем достойный! Имейся у меня такие под рукой, как бы я смог развернуться в плане проектирования боевой техники! Как подумаю об этом, так плакать хочется! И, увы, плакать исключительно от горя, ибо ничего подобного в СССР нет. Но да что-то я совсем расклеился. А это нехорошо! Потому давайте лучше поговорим об открывающихся перед нами перспективах! Вот вы, например, куда всё же направитесь после того, как мы тут со всем закончим?

— По вашему совету — в Канаду, — не стал скрывать подобный факт Юрасовский. — Как только навсегда распрощаюсь со своими прежними документами и всей прежней жизнью, так сразу и отчалю, раз уж вы утверждаете, что оставаться во Франции мне смерти подобно.

— И опять же увы, но это факт, — лишь развел руками в ответ на последнее краском. — Больно уж много наших и сочувствующих нашему делу товарищей появилось в Третьей республике. Потому здесь вас совершенно случайно могут обнаружить даже в каком-нибудь захолустье. Как и в Швейцарии, где советская разведка также очень активно работает из-за всё возрастающего противостояния с облюбовавшими данную родину отличных часов и сыра троцкистами. И коли подобное случится, очень плохо придется нам обоим. Уж поверьте мне!

— Да я всё понимаю. Тем более, что решение об оставлении Франции мною было принято еще тогда, когда я подался записываться в интернациональную бригаду. Потому ни о чем остающемся здесь жалеть не буду. Да и нет тут у меня ничего, окромя плохих воспоминаний! Просто вариантов, куда можно было бы податься, действительно оказалось не сильно много. Я ведь из иностранных языков только французским владею. А ехать в тот же Танжер или же куда-то во Французский Индокитай, нет никакого желания. Вот в Швейцарии, да, поселился бы с удовольствием. Но раз уж вы говорите, что там ныне слишком много «товарищей» рыщут в поисках своих врагов, только и остается, что податься в Канаду, — опершись руками на черенок воткнутой в землю лопаты, устало выдохнул Юрасовский. — Прикуплю там себе какой-нибудь не сильно дорогой домик, положу оставшиеся деньги в банк под процент и буду потихоньку доживать свой век в тишине и спокойствии, благо средств должно хватать, чтобы ни в чем не испытывать нужду.

— А я постараюсь открыть где-нибудь свой небольшой «свечной заводик», — не сдержался и выложил свою сокровенную мечту Геркан, впрочем, не став о ней особо распространяться. — Правда, пока еще сам не знаю, в какой стране. Да и что именно производить — до сих пор не решил. Но, как вы изволили выразиться, доживать свой век в тишине и спокойствии точно не смогу. Боюсь, сопьюсь от ничего неделания.

— Так вы лет на десять, если не более, меня помладше будете. Можно сказать, что находитесь в самом расцвете сил, — лишь покивал в ответ на подобное откровение белоэмигрант. — Так что вам сам Бог велел пробовать что-то новое. Особенно, ежели душа к чему лежит. Я же… Я просто устал. Не столько физически, хоть и это тоже присутствует, сколько морально. Очень уж это тяжко ощущать себя никому не нужным пустым местом без какого-либо будущего. Потому хочется, знаете ли, пожить исключительно в своё удовольствие, не сильно задумываясь о завтрашнем дне, что я не мог позволить себе на протяжении последних двух десятков лет.

— Что же, каждому своё, — лишь покивал на это Александр и вновь принялся за раскопку могилы. — И дабы у нас с вами вышло всё так, как мы того желаем, давайте уже поднажмем и выкопаем поскорее этого покойника. Ночь не так длинна, как кажется, а нам его еще расстреливать и сжигать вместе с машиной.

— И то верно, — тут же подхватился Константин Алексеевич, принявшись работать своей лопатой с удвоенной силой.

Утром же, когда дальновидно озаботившийся приобретением велосипеда Геркан подъезжал к границам Парижа, а Юрасовский на точно таком же педальном транспорте приближался к Провену, в небольшом леске близ городка Мулен жандармами был обнаружен всё ещё чадящий остов сгоревшего грузовика. Но куда больший «интерес» у них вызвал тот факт, что перекосившаяся от жара пламени кабина данного автомобиля несла на себе немало следов от поражения пулями. Впрочем, как и рама, как и бензобак, как и колесные диски. И в остатках этой самой кабины, буквально прикипев к рулевой колонке, пребывал обгоревший до неузнаваемости труп, опять же несущий на себе следы пулевых ранений. Так официально погиб гражданин Франции Константин Юрасовский, о чём, правда, стало известно лишь пять дней спустя, после того, как правоохранителям удалось проследить за судьбой уничтоженного огнем Берлие «GDM». Вот только задать по этому поводу вопросы оказалось некому. Некто Серебров, в компании которого погибший прибыл из Испании, уже успел убыть обратно на раздираемую гражданской войной территорию южного соседа, а владелец «авиационного завода», где в последние месяцы прозябали они оба, уже как месяц находился в той же Испании, воюя в одной из интербригад. В общем, было ясно, что за всем стоят Советы, вот только что-либо кому-либо предъявить не имелось ни единой возможности. Да и неясно было, что вообще произошло, поскольку остатков какого-либо груза обнаружить на месте преступления не удалось. Так и закрыли дело, упершись в тупик. А пока жандармы и не только они рыли носом землю, в попытке отыскать какую-нибудь зацепку для дальнейшего предъявления своего «Фи!» в советском посольстве, некто Денис Прущин, каковым отныне стал Константин Алексеевич Юрасовский, заскочив на денек в Швейцарию, убыл искать своё счастье на другом континенте, не обнаружив его на земле любителей улиток, квакушек и устриц.

Что же касалось Геркана, то он действительно отправился обратно в Испанию. Причем, отправился на судне, что было зафрахтовано для перевозки в Барселону груза муки, консервов и запчастей к сельскохозяйственным тракторам, под каковым наименованием в его трюм оказались погружены разобранные на части старые авиационные двигатели Испано-Сюиза 8Fb. Те самые две сотни двигателей, кои были закуплены одним хитрым и расчетливым банкиром, уверенным в том, что это он опять всех надул.

Навашин, дабы надежно сокрыть свои собственные махинации — ведь сам он, благодаря имеющимся знакомствам, покупал стальные сердца вдесятеро дешевле, нежели перепродавал «испанцам», и чтобы помочь своему спасителю прикрыть уже его воровство, благодаря все тем же знакомствам в высших эшелонах власти Франции смог без проблем протолкнуть данный груз через таможню так, что никто даже не посмел придраться. Всё равно те, кому надо, точно знали, что данной плавающей колоше, загруженной откровенным шлаком, вовсе не сулило прибыть в пункт назначения. Потому и погруженное на него продовольствие являлось той еще просрочкой, которой даже свиней кормить было бы слишком жестоко.

Вот только высланные на перехват судна две канонерки и эсминец банально не обнаружили той самой цели, на которую их четко навели, поскольку по выходу из Марселя оно не направилось напрямик к Барселоне, а сделало изрядный крюк вокруг Балеарских островов, чтобы спустя четыре дня прибыть в Картахену. Там, конечно, тоже имелся солидный шанс нарваться на корабли или гидроавиацию франкистов, но, в отличие от изначального маршрута, хотя бы существовала возможность уцелеть. Правда, для того Геркану пришлось продемонстрировать всё свое красноречие при общении с изначально не желающим ничего слушать о смене курса капитаном. Но куда лучшим доводом стали пятьдесят тысяч франков, что были прихвачены краскомом на черный день и плавно перетекли в карман того самого капитана, после чего «старый морской волк» стал очень внимателен к пожеланиям столь «дорогого и понимающего» пассажира. Тем более, что пассажир также поведал о выписывании данному судну и всему его экипажу самой натуральной черной метки со стороны пожелавших нажиться на их гибели парижских дельцов.

Таким вот образом завершилась эпопея по присутствию Александра в Испании и, наконец, пришла пора вернуться домой, где, пребывая уже в спокойной обстановке, ему предстояло обдумать, каким именно образом выбираться с семьей из СССР. Ведь прежде планируемый путь — на гидроплане с черноморского побережья, можно сказать, канул в воду вместе с Крыгиным, на возможностях и опыте которого и строился весь расчет.

[1] SBG — аббревиатура частного банка «Союз Швейцарских Банков»

Глава 9 Отчет о командировке

— Как же это вас угораздило, Александр Морициевич? — удрученно покачал головой Иосиф Виссарионович, рассматривая обмотанную бинтами голову доставленного к нему на ковер гостя. Краскома выдернули из его квартиры и привезли на Ближнюю дачу уже на следующий день после прибытия в Москву, что явно свидетельствовало, как о наличии постоянного наблюдения за ним, так и о явном интересе «хозяина» к тем письмам, что танкист высылал в Союз на имя некоего Ивана Васильевича[1] через посольство во Франции.