Хан

– Озан.

– …разве оно не турецкое?...

Он усмехнулся, ничего не ответив, и закрывая за собой дверь, пропустив сначала всю вереницу своей охраны, оставляя меня в полном одиночестве с ледяными руками и полным осознанием собственной беспомощности.

Ключ в замке щелкнул, и за дверью раздался приглушенный голос Озана, который отдавал приказы своим людям, в миг растеряв всю наигранную сладость в своем голосе: «Серхат, оставайся здесь. К двери близко никого не подпускать. Остальные за мной»

Это был крах всему.

Какое-то время я бездвижимо сидела на кровати, пытаясь понять, что же мне теперь делать.

Я была в руках какого-то маньяка с очевидными турецкими корнями, который так и не сказал, для чего меня притащили к нему…как я здесь вообще оказалась? И что он собирался делать потом? Очевидно было лишь одно – помощи ждать неоткуда. Хан меня выгнал из города и скорей всего, оказался очень доволен тем, что не нашел меня и бабушки утром в нашем доме, как и говорил…

Я потерла ладонью ноющую грудь, где колотилось мое треснутое сердце. Сейчас было не время думать о Хане…нужно было придумать, как выбраться отсюда. И спасти свою бедную бабушку, которая даже не понимала, что происходит. Лишь бы только он не обманывал в том, что она в полной безопасности и под надежным присмотром!...

Очевидно, что выбраться отсюда быстро и безболезненно не получится…

Для начала нужно было все хорошо разузнать…

Я тяжело выдохнула дрожащий воздух, пытаясь собраться и не думать о панике.

Для начала, нужно сделать вид, что я послушная и благодарная своему «дяде». Пусть расслабится. Пусть поверит. Пусть подумает, что я смирилась и рада ему…

На этом и порешив, я ощущала себя буквально героиней какого-то криминального фильма, ей-богу. Страшно было лишь то, что все происходящее было реальностью, и едва ли можно было рассчитывать на благополучный счастливый конец этой истории.

И, Боже, как же болела голова!...

Просто до скучивающей тошноты и ломоты в глазах, когда я углядела на низеньком стеклянном столике тарелку с таблеткой и еще один стакан с водой. Выбора не было, да и я была готова выпить, что угодно, лишь бы только эта боль прекратилась хоть немного!

Выпив таблетку, я решила осмотреться, осторожно передвигаясь по комнате, чувствуя себя буквально куклой Барби в ее идеальном кукольном домике, потому что все здесь было подчеркнуто нежное – розовое, бежевое и белое, мягкое, пушистое и атласное.

Большая мягкая кровать с пологом, белый пушистый ковер, в котором можно было буквально утонуть, белоснежный шкаф, забитый одеждой из атласа и шелка…милые невесомые шторы…на трельяже с большим зеркалом стояла тонна косметики и всевозможных духов, к которым почему-то страшно было прикасаться, чтобы случайно не нарушить этой идеальной картинки, место которой было только что в глянцевом журнале, но не в реальной жизни…..особенно в моей.

Ванная комната была такой же кукольной и идеальной, куда я вошла в нее в поисках халата, когда поняла, что волосы на затылке были просто пропитаны кровью, отчего неприятно слиплись.

Нехило меня кто-то приложил по затылку….знать бы еще кто и для чего.

Быстро и дергано приняв душ, закрывшись в ванне, я вышла в комнату, каждую минуту ожидая, что дверь может открыться. Я чувствовала себя словно в золотой клетке, где не было свободы и права выбора.

…а еще я отчаянно старалась не думать о Хане…

Ведь больше всего на свете я бы хотела в эту секунду ощутить его аромат и понять, что он рядом, а я в безопасности…потому, что чувствовала себя именно так только с ним. Даже если это было так глупо и….совершенно безнадежно.

Жизнь бросала меня на колени слишком часто, а я все – еще не научилась принимать ее удары и стойко подниматься на ноги, продолжая верить в том, что придет кто-то и мне поможет, протянув свою руку…

Я подпрыгнула на краешке кровати, запахивая на себе белый халат, когда в дверь отрывисто постучали, и за ней раздался мужской голос, который с явным акцентом произнес:

– Озан Бей сказал вам быть готовой через 2 часа.

– …готовой к чему? – прохрипела я, даже если не было слышно щелчка открывающегося замка, и никто не пытался войти в комнату.

– К празднику, – послышался сухой ответ, и снова разлилась тишина. Напряженная, подавляющая и жуткая. Я смотрела на все это кукольное великолепие вокруг, ощущая себя словно в фильме ужасов, даже если на меня не кидались маньяки с пилами, а под кроватью не сидело чудовище с красным шариком….

Внутренне содрогаясь, но стараясь не растерять своего настроя на то, что я не торопясь, спокойно и очень разумно подойду к этой теме побега, когда усыплю бдительность «дядюшки», узнаю, где именно моя бабушка и как можно выбраться из этого дома, я решила, что не стоит расстраивать своего новоявленного родственника непунктуальностью, принявшись готовится к непонятному мероприятию…

Накрасившись, и высушив волосы, больше всего времени я провозилась в шкафу, перебирая однотипные вещи, которые были или слишком короткие, или слишком прозрачные или слишком уж розовые, с трудом отыскав обычную черную юбку-карандаш до колена из мягкой ткани, которая излишне обтягивала, но выглядела в любом случае гораздо лучше всех остальных коротких платьев. И рубашку странного кроя, похожего на восточную, которую носили мужчины – без воротничка, с парой пуговичек сверху и свободного кроя. Вот только она была атласная и невыносимо бежевая…ну хотя бы не розовая и на том спасибо!

Туфель без каблуков не нашлось, поэтому нацепив на себя остроносые лакированные черные лодочки, я была готова, по крайней мере, внешне, понимая, что для торжественного праздника выгляжу излишне чопорно и строго, зато как раз так, как я чувствовала себя внутри – собранно, скованно и закрыто для всего мира.

Сидя в кресле, я прилежно ожидала, когда запертая дверь этой золотой клетки распахнется, впуская на порог «истинного араба», а еще моего «любимого дядюшку», облаченного в черный смокинг и белоснежную рубашку с торжественной черной бабочкой на шее. Мужчина остановился у двери, окидывая меня подчеркнуто оценивающим взглядом, когда я поднялась на ноги, выпрямляясь и цепляя на себя холодную, но самую милейшую улыбку, на которую только была способна в этой ситуации, сладко пропев:

– Дядя Озан.

Его алчные глаза радостно и восторженно полыхнули, и жестокие губы растянулись в победной улыбке, когда мужчина склонил голову, делая шаг ко мне и распахивая руки для объятий:

– Моя прелестная, красивая племянница.

Внутри я вся содрогнулась, когда он прошел разделяющие нас шаги, чтобы обвить меня своими руками, пока я стояла, словно застывшая в камне статуя, не в силах заставить себя хотя бы просто поднять руки…мне было противно и тошно от его прикосновений и навязчивого аромата, который словно насильно вгрызался в меня, пытаясь отвоевать свое место на моем сжавшемся теле, которое могло раскрыться лишь для Хана…