Хан
Шрифт:
– Не утруждайся, – холодно и величественно произнес Хан в ответ, улыбнувшись откровенно хищно и жестоко, – я уже решил эту проблему…
У меня похолодели пальцы при мысли о том, каким именно образом с ними мог разобраться Хан, особенно находясь в таком состоянии, как сейчас, начиная отчетливо понимать одну простую вещь – он пришел сюда не ради меня. И не будет никаких слов защиты и попыток вытащить меня из рук Озана. Хан вел себя так, словно я была пустым местом, до которого ему просто не было никакого дела…
– Позволь представить, моя дорогая племянница Алия, – нацепив
– Рад знакомству.
Большего было и не нужно, пока я понимала, что буквально падаю в пропасть – черную, холодную и колкую. Пропасть, на дне которой меня ждали лишь острые ледяные глыбы, которые проткнут меня насквозь, обескровливая и уничтожая, когда на щеках замерзнут даже слезы….
Внутренности словно свернулись в тугой узел, когда я не смогла выдавить из себя и звука, лишь отрывисто кивнув на слова Хана, видя, как он скользнул по мне глазами, где не было и проблеска эмоций, снова повернувшись к Озану.
Я и не знала, что умирать можно день за днем, поражаясь тому, что сердце каждый раз пыталось ожить. Пыталось сделать хоть один судорожный выдох, когда, услышав его хрупкие потуги, его давили снова и снова…его замораживали и разбивали на тысячи острых осколков. Давили и растаптывали. Разрывали в клочья острыми черными стрелами…а оно все пыталось жить и дышать.
Оно все стонало и хрипело, причиняя столько боли внутри, что хотелось вырвать его и бросить под ноги тому, кому было наплевать, было ли в нем жизнь или нет…
Я не могла разобрать слов, о чем говорили мужчины, глядя лишь на руки Хана, которые сжались с такой силой, что его золотистая кожа стала просто белой, вздрогнув, когда рука Озана снова легла на мои плечи, и послышался его наигранно сладкий голос:
– Идем, дорогая, хочу представить тебя своим друзьям и поделиться со всеми своим счастьем.
Мне было уже не важно, куда идти и для чего, пока я передвигала ногами, ощущая аромат Хана, что вышагивал рядом с Озаном по другую сторону от мужчины, о чем-то тихо переговариваясь.
И как бы я не надеялась услышать в их приглушенной беседе свое имя, этого не происходило, отрезвляя и давая отчетливо понять, что это моя война и моя проблема, в которой не стоило ждать помощи.
Мы не спустились на 1 этаж, где слышались звуки музыки, звон бокалов и приглушенные голоса, прошагав по коридору дальше и сворачивая в одну из дверей, где находилось с десяток мужчин. Убранство комнаты напоминало скорее рабочий кабинет с дорогой мебелью и массивными тяжелыми шторами. Здесь пахло табаком и средством для полировки, когда Озан прошагал вперед, увлекая меня на за собой к массивному письменному столу, за который вальяжно сел, оставляя меня стоять рядом с ним, бросая взгляды на собравшихся мужчин, в числе которых был тот единственный черноглазый, от которого я не могла оторвать своих глаз…даже если понимала, что ему это крайне неприятно.
Устроившись на одном из стульев, выставленных практически рядами, Хан был как всегда верхом надменности, стиля и отрешенной элегантности, бросив на меня колкий злой взгляд, заставляя судорожно опустить ресницы в пол и больше их не поднимать.
Я
пыталась рассматривать узоры на ковре, все-равно всем своим существом тянувшись туда, где витал пряный родной аромат, который меня не пытался оттолкнуть, как колкие глаза его хозяина, давая насладиться хотя бы видимостью хрупкого и придуманного мной самой чувства защищенности, слыша голос Озана:– Мои партнеры, друзья, братья. Сегодня я собрал вас всех в своем доме, чтобы официально представить вам свою дорогую племянницу, которую я искал много лет и вот наконец нашел!
Я дрогнула, когда послышались аплодисменты и какие-то возгласы с поздравлениями, видя, краем глаза, как Озан лишь махнул рукой, призывая всех к тишине и порядку.
– Моя душа теперь спокойна и счастлива, оттого, что моя империя не останется обезглавленной и перейдет в руки этой прекрасной девушке.
Я изумленно моргнула, не в силах увидеть глаз Озана, покосившись снова незаметно на Хана, который спокойно и величественно сидел на своем стуле, откинувшись чуть назад и закинув ногу на ногу, глядя лишь на Озана своими черными колкими глазами, в которых царил полный мрак, отчего становилось понятно, что он не верит ни единому слову, сказанному этим жутким лживым типом.
– А твоя дорогая племянница согласна помочь в сохранении и приумножении твоей империи? – хмыкнул кто-то из мужчин, когда я, наконец подняла голову, чтобы осмотреть остальных, понимая, что практически все они были восточных кровей, либо метисами – смуглыми, кареглазыми и темноволосыми.
– Разве возможно отказать любимому дяде? – усмехнулся Озан, отчего неприятная дрожь пронеслась по моему телу, оттого как надменно и жесткого были сказаны эти слова, словно мне просто не оставляли выбора решить самой в отношении этой самой империи.
Мужчины понятливо захмыкали, хитро переглядываясь, и заставляя меня все больше и больше задумываться над сказанными словами, прислушиваясь к каждому звуку и стараясь анализировать услышанное. Вот только все-равно я ничего не понимала, кроме одного – все, о чем они говорят и во что пытаются меня втянуть, не закончится ничем хорошим.
– Думаю отправить нашу красивую племянницу немного отдохнуть в Рим, – продолжил Озан, каким-то странным образом выгибая бровь, отчего мужчины снова понятливо заулыбались и захмыкали, – Там красиво, тепло и есть на что посмотреть, правда, моя дорогая?...
Зачем мне Рим?! Я не собиралась никуда уезжать даже под страхом смерти, но, помня о том, что в руках этого маньяка моя бабушка, все-таки осторожно кивнула головой, видя, как его тонкие жестокие губы растянулись в хищной довольной улыбке.
Не в силах сдержаться, я снова покосилась на Хана, надеясь, что он услышит крик моей души о том, чтобы он просто сказал, что я никуда не поеду!
Чтобы сказал хоть что-нибудь!
Чтобы просто посмотрел на меня глазами, где бы проблеснули хоть какие-то эмоции, чтобы дать мне в эту секунду крылья сражаться дальше
…только один взгляд.
Но Хан был глух к моим мольбам, продолжая смотреть исключительно на Озана колко, холодно и насмешливо, превращая меня всего лишь в серую тень, полную боли и страдания…