Ханкерман. История татарского царства

Робеет Назар, боится глаза поднять на великого салтана, хоть тому едва пять лет исполнилось. Улыбнулся сотник понимающе, пошептал что-то на ухо царевичу.

– Так что, хочешь мне служить, казак Назар? – спрашивает салтан.

И снова не может подавить свое волнение отрок, не говорит, как учил отец, не клянется Аллахом в своей вечной преданности, едва на салтана взглянул, снова голову опустил и только кивает.

– Что ж, служи, улан Назар Беркузле, будь нам таким же преданным, как твой отец и дед, – сказал за салтана сотник и тронул коня дальше.

Вот и случилось! Два важных события произошли в этот день. Стал Назар уланом по воле великого салтана, и все тому свидетели. И еще одно… Махмуд Назара своим сыном назвал при войске и командире. Теперь Назар по-настоящему сын Махмуда Беркузле.

Спустился сотник к переправе, а к уланам еще один юный казак подъехал на маленькой смирной лошадке. Смотрит на уланов юный Бахтияр, глаза горят. Как же хочется ему встать с ними в один ряд!

– Ничего, подрастешь, тоже уланом станешь, – говорит Назар важно.

Улыбается в бороду десятник Махмуд, смотрит на Назара, вспоминает себя в четырнадцать. Смотрит на Бахтияра, вспоминает себя пятилетним. Хвала Аллаху, продолжается славный род!

А вечером после смотра собрал у дворца сотник Алп-Азей-Мурза десятников и уже не улыбался. Сказал, что следующим летом опять ожидается набег крымцев. В этот раз большой набег, сам хан Магмет-Герей на Русь пойдет. Не должно прошлое повториться, Ханкерман гореть больше не будет! Тут же Аллахом поклялся молодой сотник, что пока он жив, касимовскими бродами крымцам на левый берег Оки не пройти!

1521 год. Скитания

Караван растянулся на добрую версту. В первой повозке, крытой белым войлоком, казанский хан Шах-Али с женой Фатимой. Еще вчера – великий хан. А ныне изгнанник. С ним верные его визири и мурзы. Немного осталось их, верных. А где остальные? Кого-то ногаи зарезали, когда ворвались в город, другие поспешили присягнуть новому хану Сахибу.

Оттого и уланская сотня нынче новая, охраняют караван уланы Сахиб-Гирея – нового казанского хана. Все из знатных крымских родов. Великую милость проявил новый хан, не стал проливать кровь Шах-Али как потомка Батыева юрта, живым отпустил. И теперь его уланы должны сопроводить изгнанников до границ ханства. Только где они, границы? До впадения реки Ветлуги в Итиль? Или новый хан видит свои границы у Нижнего Новограда? И ведь не поймешь, охраняют его уланы караван или полон ведут.

Но вот подоспел гонец от нового хана, обогнал караван, подскакал к командиру улан, что-то сказал на ухо. Поднял руку мурза, дал короткую команду уланам. А те словно этого и ждали, повернули коней и на обоз наехали. Велели всем спешиться и бросить оружие.

Получается, решил новый хан отпустить старого живым, но без почета.

Смеются нукеры Сахиб-хана, кривляются, хану Шах-Али кланяясь, великим ханом его называя. А сами лошадей из повозок выпрягают, говорят, что очень нужны лошади войску истинного казанского хана Сахиба, а Шах-Али к своим урусам и пешком дойдет.

Молчит, не смеет и слова сказать Шах-Али, не верит, что живым его крымцы отпустят. А те в повозки лезут, добро из них в свои сумы складывают. Кошели с монетами, драгоценные украшения вместе с резными ларцами, посуду золотую и серебряную, все берут, что Шах-Али из дворца в спешке успел прихватить, только женские одежды не берут, в пыль бросают. Один из нукеров взял с повозки клетку с вороном, посмотрел удивленно на птицу, и на зуб золоченый прут клетки попробовал. Понял, что не золото, так и бросил клетку в траву у дороги.

Ограбила дочиста бывшего хана его же почетная охрана и ускакала обратно в Казань вместе с добром, оружием и лошадьми. Слуг тоже угнали, они теперь собственность нового двора.

Стоит Шах-Али посреди степной дороги. Смотрит на разоренные повозки, на жену свою Фатиму-Султан, закутанную в шаль, на свой двор. Мал тот двор, три десятка особо приближенных, что еще из Касимова с ним приехали. Да пара наложниц, да полдесятка служанок жены.

Хоть плачь. Стоят вокруг его верные визири и мурзы, а утешить его нечем, сами без сабель на поясах словно голыми себя чувствуют.

Сокольничий Хайрула клетку с вороном из пыли поднял, на птицу грустно взглянул, сказал:

– Думаю, Хасан, нескоро тебе теперь орехов греческих поклевать выдастся…

Возмутился ворон Хасан, клюв о прутья поточил и ответил Хайруле:

– Дур-р-рак!

Шах-Али рассмеялся и первым по дороге двинулся. Чего стоять? Если видит Аллах их беду, то поможет. Все в его руках. Шах-Али нагнулся, подобрал из пыли молитвенный коврик, с ним и пошел.

Страшно в лесу ночью. Вот филин сверху ухнул, а где-то волк завыл. Благо, что один – не стая. Сидит двор свергнутого хана Шах-Али вокруг костра, бывшие придворные думают невеселые думы. Еще вчера – правители огромной и богатейшей страны, а ныне…

Вот визирь Халиль, что с отцом Шах-Али приехал из Астрахани. Еще вчера он руководил огромным казанским войском: конными, пешими и судовыми ратями. А ныне некого и на охрану лагеря поставить. Разве что постельничего? Так какой из него охранник? Только кланяться да наушничать был мастер. Да и что за охрана без оружия?

Вот рассматривает свою искусно сделанную плетку мурза Исмаил Чарышев, что командовал в Казани уланской сотней. Надо же, плетка есть, а коня, которого этой плеткой можно подгонять, нет. И уланской сотни тоже нет.

Такие же невеселые мысли и у остальных. Каждый оставил в Казани хорошую должность и сытую жизнь. Что же теперь делать? Хорошо хоть согрелись. А сначала даже решить не могли, стоит ли разводить костер? Вдруг передумает хан Сахиб и пошлет погоню, чтобы лишить изгнанников жизни? По костру беглецов легко найти. Но вот когда темнеть начало, никто уже и не спорил. Без огня в лесу ночью – просто жутко! И холодно в одеждах из шелков.

Развели костер, согрелись. Нашли небольшой ручеек, напились, но, почитай, весь день не ели. И еды в лесу добыть не смогли. Не приучены, да и нечем. Даже луков скитальцам не оставили. Кто-то из визирей даже предложил ворона сварить. Шах-Али спас, сказал, на всех супа не хватит. И не поймешь, пошутил или всерьез. Опять же – варить не в чем. Посуду золотую в повозки положили: кувшины, чаши с каменьями, а котла походного взять не догадались.

Трет клюв о прутья ворон Хасан, стучит по клетке, просит выпустить, он же тоже голодный. Ворону легче, в лесу полно различных жуков-червяков. Поглядел на хана сокольничий Хайрула, открыл дверцу. Вышел ворон из клетки, осмотрелся по сторонам и сразу к кустам на краю поляны перелетел, клювом застучал. Удивился Хайрула, взял головню из костра, к кустам тем подошел, посветил. Возвратился, улыбка до ушей, а в горсти – лесные орехи, вполне созревшие. Надо же, сколько на поляне сидели, а так и не заметили, что еда совсем рядом. Целая ореховая роща!