Ханский ярлык

— Да. Дело сурьёзное, — поддакнул Игнат, — замятней пахнет.

— А кто мутит-то? Есть же заводилы?

— А как же. Старые посадники Михаил Павшинич, Юрий Мишинич, да и Душилович с закрытым ртом не сидел.

— Так повязать их — и в поруб.

— Ты что, Фёдор? Спятил? Это ж всё равно что горящую лучину в бересту кинуть.

— Но что ж делать?

— Я ж тебе говорю, надо было меня слушать. Тут треть города выгорела, а ты со сборами этими. И потом, кто-то видел, как ты на Торге жене украшение покупал.

— Но я на свои деньги.

— А славяне считают, что на ихние.

— Но ей-богу, на свои брал.

— Теперь иди доказывай. В общем, знай, Фёдор, против Михаила Ярославича здесь теперь крепкий круг вятших подымается.

— А мизинные?

— Мизинные никуда не денутся. Пойдут за ними, хлеб-то у богатых. А за хлеб ныне люди на любой грех готовы.

— Что же делать? Михаил Ярославич в Орде.

— Вот-вот. Он в Орде, а Юрий-то Данилович в Москве.

— Ну и что?

— А то, что они хотят его на стол звать.

— Как? Ведь Новгород испокон за великим князем был.

— Был, да как бы не сплыл, Федя. Новгород всегда старался вольным в князьях быть.

— Но что им плохого сделал князь Михаил Ярославич?

— Невский вон сделал славянам одно хорошее, и то выгоняли. Так что не ищи, Фёдор Акинфович, причину, которую сам створил.

— Михаил Климович, ты меня обижаешь.

— Не время обижаться, Федя. Не время. На всякий случай готов будь.

— К чему?

— Как к чему? К побегу.

— Да вы что, мужи? Как же я буду в глаза Михаилу Ярославичу смотреть?

— Наше дело, Акинфыч, было предупредить тебя: зреет замятия. А там сам решай.

Стюрка, вчерашняя рабыня, накрепко привязала к себе Юрия Даниловича. От её прелестей совсем потерял голову молодой князь. И сам не заметил, как начал исполнять безукоснительно просьбы своей наложницы.

Уже во вторую ночь их жаркой любви попросила Стюрка князя выкупить у Родиона Несторовича и её тётку.

— А то мне скучно тут. Все на меня косятся. А тётка Мотря родной человек, всё ж будет повеселее. Да и к тому же она мастерица по шитью. Выкупи её, Юрий Данилович, не прогадаешь.

— Ладно. Будет тебе Мотря, — отвечал князь, задыхаясь от страсти.

И уже на следующий день привезли Мотрю во дворец. Стюрка обняла её, шепнула радостно:

— Вот и опять мы вместе.

Никакого родства меж ними не было. Встретились они в плену, когда их, забитых в колодки, гнали в Киев. Мотря — крестьянская девушка, не очень привлекательная, невольно потянулась к Стюрке, по её понятиям, ослепительно красивой, и даже стала ей прислуживать. Хотя прислуживание в плену между двумя колодочницами сводилось лишь к уступке лучшего места на ночлеге, большего куска хлеба, брошенного стражей. Но это в полоне и более ценимо. Там они и поклялись никогда не расставаться. Даже хотели было назваться сёстрами, но Мотря, справедливо оценя свою незавидную внешность, молвила:

— Давай, Стюра, буду я тебе тёткой. Ну какая я тебе сестра с моей-то рожей.

На том и порешили и своим спутникам по несчастью вдалбливали, что они родственницы. Когда их привезли в Киев на Почайн, чтобы везти оттуда водой в Царьград на невольничий рынок, на их счастье, появился там Родион Несторович. Увидел красивую полонянку, предложил за неё хорошую цену, заранее предвкушая обладание ею. Та вдруг разрыдалась:

— Без тёти не пойду.

Пришлось Родиону Несторовичу раскошелиться на «тётю», правду сказать, в дальнейшем он ни разу не раскаялся в этом. Мотря оказалась сущим кладом. Обшивала не только его семью, но и даже дворню боярина.

Появившись при дворе князя, Мотря первым делом обшила, нарядила «племянницу». Сделала из неё, как говорила, куколку. Сшила несколько шёлковых исподних сорочек, вышив их золотой нитью по оплечью. Длинный летник, надевавшийся поверх сорочки, Мотря украсила по подолу золотой тесьмой и бахромой, а застёжки, на которые застёгивался летник под самый подбородок, надёжно прикрывая грудь, пришила из золота. Кроме этого, изготовила Мотря опашень из алого рытого бархата с серебряными пуговицами снизу доверху. Всё изготовила «тётка» своей «племяннице» в какие-то две-три недели. Кика Стюрки на очелье блистала жемчугами и драгоценными камнями.

Увидев её в блеске всех этих одеяний, Юрий Данилович решительно заявил:

— Всё, Стюра, ныне ж садишься со мной за почётный стол. У меня гость.

— Кто, Юрий Данилович?

— Князь ржевский — Фёдор Александрович.

Вознеслась Стюрка в такую высь, что даже Романец, купивший её некогда за цену жареного цыплёнка, боялся не то что тронуть, а и взглянуть на свою «покупку». Ему недвусмысленно князь пригрозил:

— Позаришься на Стюрку, посажу на кол.

Угроза была столь серьёзной, что Романец даже на «тётку»-страшилу не желал зариться, хотя та однажды намекала дураку на своё к нему благорасположение. Ну её к лешему, слишком горячо возле «тётки» с «племянницей». От греха подальше. Довольно с Романца было коровницы, ютившейся в клети на задах коровника.

На почётном застолье Стюрка сидела рядом с князем, сияя своими очельями и ожерельями, всё ещё не веря, что сие происходит в яви. Слов нет, она была красивой, невольно привлекая к себе внимание князя ржевского. Все эти красноречивые взгляды гостя на Стюрку тешили самолюбие Юрия Даниловича. Весь вид его, казалось, говорил: вот какие у нас есть, да не про вашу честь.

За столом присутствовал и самый ближний боярин князя Родион Несторович, которому не нравилось, что на самом почётном месте сидит его вчерашняя рабыня Стюрка-пирожница. Но опытный воин умело скрывал своё неудовольствие, стараясь попросту не замечать Стюрку, не удостаивать её даже мимолётным взглядом.

Между тем разговор за столом шёл серьёзный:

— Фёдор Александрович, о чём я хотел тебя просить, — заговорил после второй чарки князь Юрий. — У меня днями были послы из Новгорода. Зовут меня к себе на стол. Но, сам понимаешь, как мне идти, если там сидит тверской наместник?

— Прогони его, и всего делов, — сказал Фёдор Александрович.

— Прогнать недолго, Федя. Но, как бы тебе объяснить, послы-то новгородские ко мне приезжали тайно. Понимаешь?

— Понимаю.

— Стало быть, это ещё не приговор веча. Мне надо, чтоб меня вече позвало, а ещё лучше — архиепископ. Понимаешь? Меня позвать должны, чтоб у Михаила Тверского не было права обвинить меня в захвате стола новгородского.

— Но он, говорят, сейчас в Орде.

— Да, он в Орде. И момент очень удобный, чтобы изгнать его наместника из Новгорода.

— А чем я могу помочь?

— Вот ты и изгонишь его. Приедешь с дружиной, дашь ему по шапке. Соберёшь вече, на котором провопят за меня. И проследишь, чтоб звать меня приехали вятшие, самые уважаемые люди, чтоб не прислали за мной какую мелочь пузатую.