Ханский ярлык

— Худо, князь, — сказал явившийся во дворец воевода Дмитрий Хлопко. — Это татарские разведчики. За ними жди тумена. Надо готовиться.

— Давай вооружай жителей. Будем отбиваться.

— Да. Отбиваться, — вздыхал воевода. — Что-то не упомню, кто у нас отбился от поганых.

— Хорошо. Встретим в поле, — сказал князь. — Коловрат в поле громил их [188] , и весьма успешно.

— Громил-то громил, а как кончил?

— Славно кончил. Даже Батый, сказывают, хвалил его.

188

Коловрат в поле громил их... —

Узнав о нашествии татар, рязанский князь Игорь вместе с боярином Евпатием Коловратом, «пылая ревностию отомстить врагам» за уничтожение Рязани, устремились с 1700 воинами за Батыем, настигли и быстрым ударом смяли их задние полки. «Изумлённые татары думали, что мертвецы рязанские восстали». Карамзин пишет: «Евпатий и смелая дружина его имели только славу умереть за отечество; немногие отдались в плен живые, и Батый, уважая столь редкое мужество, велел освободить их».

— Хых. Мёртвого уж.

— Тебя не поймёшь, воевода: и в телегу не лягу, и пешком не пойду. В крепости не отбиться, в поле убьют. Что ж теперь велишь? Сразу сдаваться? Лапки кверху?

— Да нет, что ты, князь. Я понимаю, рати не миновать. Но хочется ж удачи.

— Собирай полк побыстрее. Будет и удача.

На следующий день Квач, войдя к князю, сообщил:

— Святослав Глебович, к тебе гонец с грамотой.

— От кого?

— Говорит, от князя Василия Александровича.

— От князя Василия? — удивился Святослав. — Ну давай, где он там?

Гонец вошёл, поклонился и, молча вынув грамоту, протянул Святославу. Князь сорвал печать, развернул пергамент. Грамота гласила: «Святослав Глебович, выходи в поле, и пусть рассудит нас Бог. Василий».

— Ух ты, — усмехнулся князь и спросил гонца: — С кем пришёл князь Василий?

— С ордой.

— А кто орду ведёт?

— Салтан Таир.

— Ну что ж, передай князю Василию, я готов преломить с ним копьё.

После отъезда гонца князь призвал тысяцкого:

— Готовь мою дружину, Фалалей, приспел час драки. Завтра выступаем.

— Да у меня они готовы. Коней не хватает.

— Забери у жителей. Говори, после рати воротим.

— Воротим ли?

— Всё равно обнадёживай. Нам не отдадут, поганые отберут.

Засуетились брянцы, забегали как муравьи в потревоженном муравейнике. Вооружились всем, что под руку попадало, даже вилами, топорами, а то и просто дубинками. Приходилось спешить, выступление было назначено князем на утро.

Вечером, уже в темноте, появился у князя митрополит Пётр.

— Сын мой, примиритесь. Вы же не чужие, чай.

— И ты уже знаешь, священнейший.

— Знаю, всё знаю. Умоляю тебя, поделись, уступи ему какой-никакой город. Ведь русские ж вы.

— Мы-то русские, священнейший. Но он-то с татарами пришёл. А что касается делёжки, то брянцы только меня хотят, о Василии и слышать не желают. Я их поведу, и мы ещё тряхнём и Василия, и орду его. А ты, владыка, молись за нас.

Не смог митрополит убедить князя примириться с племянником. Святослав Глебович был уже в бронях и настроен на сечу, никто и ничто уже не могло заставить его повернуть вспять. Он принял вызов князя Василия, ворча про себя: «Щенок. Я научу тебя уважать старших».

После ухода митрополита князь вызвал к себе воеводу и тысяцкого и стал давать им последние наставления:

— Как только выходим в поле, ты, Дмитрий, со своими брянцами остановишься на правой руке от меня, ты, Фалалей, — на левой. Я буду с дружиной в центре. Встану чуток впереди и приму их первый удар. Когда я ввяжусь в сечу, вы постарайтесь крыльями охватить поле сражения и навалиться на них с двух сторон. Князя Василия лучше взять живым, татар убивать всех, всё равно их никуда не продашь.

— Это, Святослав Глебович, если они нападут, — заговорил Фалалей. — А что, если они будут ждать нашего удара? Так и будем стоять?

— В этом случае я дам тебе знак трубой, трижды длинно протрубив, и ты со своими конными пойдёшь в обход полку князя Василия. Ударишь им сбоку, я — в лоб, а воевода будет довершать.

Наставления Святослава Глебовича дышали такой уверенностью, что воевода Хлопко подумал: «Наверно, победим всё же мы».

Сам князь действительно был уверен в удаче, поскольку за год правления своего он завоевал уважение брянцев, так, по крайней мере, считал сам. Да и тысяцкий его, Фалалей, навёл порядок в городе, нагнав страху на збродней и татей.

Однако, сколь ни обстоятельно было продумано предстоящее сражение, всё началось совершенно иначе.

Едва брянский полк явился в поле, как татары всей силой ударили по правому крылу, поскольку всё оно состояло из пеших воинов и для конницы представляло лёгкую добычу. В первые же мгновения сечи пал воевода, а пешцы, побросав стяги, резво побежали назад и врассыпную, не оказав коннице никакого сопротивления.

И вершние татары, воодушевлённые столь лёгкой победой, с криками «алл-а-а», сверкая саблями, рубили бегущих как капусту.

И всё это происходило на глазах у дружины князя и никак не способствовало поднятию боевого духа её.

Взбешённый столь позорной нестойкостью брянцев, Святослав Глебович понял, что если он будет стоять, то татары, изрубив его правое крыло, ударят ему в спину. Поэтому он, выхватив меч, крикнул трубачу:

— Играй сечу! Ну!

Фалалей, стоявший на левом крыле, тоже видел начало и вполне оценил ход татар: «Всё правильно. Смять слабых, напугать сильных. Не дурак этот Таир».

Увидев, как князь повернул свою дружину и ударил на татар, Фалалей понял, что никаких трубных знаков от князя ему уже не дождаться, надо просто идти на помощь Святославу Глебовичу.

— За мной, робята! — крикнул он, направляя коня туда, вслед княжеской дружине.

Увы, «робята» не очень-то спешили за своим начальником, видимо ошеломлённые столь молниеносным успехом татар. Но деваться некуда, убегающего срубят наверняка, а дерущегося — ещё «надо посмотреть».

Дружину князя встретила туча татарских стрел, и одна из них угодила Святославу Глебовичу прямо в щёку. Ощутив это как оглушительный удар, он невольно опустил меч и, бросив повод, ухватился левой рукой за щёку, из которой хлестала кровь.

— Что с тобой, князь? — подскакал к нему Квач.

Но князь не мог говорить, рот заполнялся кровью и крошевом выбитых зубов. Святослав Глебович видел озабоченное лицо милостника, в какое-то мгновение саблю, сверкнувшую за его спиной, выпученные глаза Гаврилы, валящегося из седла. Это было последнее, что увидел князь Святослав. Следующим был он сам. Его срубили вслед за милостником.

Сеча началась не победы ради, но спасения для. Брянцы, потеряв, в сущности, всех своих начальников, рубились, спасая каждый жизнь свою. Рубились отчаянно, порой не разбирая, где свой, где татарин. Рубился и Фалалей. Однако, не имея навыка владения оружием, он вскоре, получив сильный удар по потылице, потерял сознание и свалился с седла.