Ханский ярлык

— Спорку.

— Стюрку?! Эх, — крякнул Родион.

— Что? Уже и пожалел?

Родион Несторович поскрёб потылицу.

— Да это ж моя пирожница. Ну что делать? Слово дадено — девка дарена.

— Куплена, Родион Несторович, куплена, — смеясь, поправил Юрий Данилович. — Вот и обмоем покупку. Романец, пей, чертяка, задарма девку получил. Да благодари хоть.

— Спасибо, Родион Несторович, — бормотал растроганно Романец. — Спасибо, Юрий Данилович. Век не забуду этого... Век благодарен буду... Спасибо.

Вскоре изрядно захмелевшие гости засобирались домой. Поднялись из-за стола, благодарили хозяина, желали дому его новому благополучия: не гнить, не гореть, не разваливаться.

Вышли во двор. Гриди подъехали, подвели гостям коней. Романец помог затяжелевшему князю взобраться на седло, разобрать поводья. И только подошёл к своему и занёс ногу к стремени, как Юрий Данилович сказал:

— Да, а где ж наша двухкунная покупка? Родион Несторович?

— Я завтрева пришлю. Спит пока девка.

— Э-э, нет. Сейчас давай, боярин. Утром ещё передумаешь. Мы ещё и не зрели, чего там купили.

— Михайла, иди разбуди Стюрку, — сказал Родион Несторович. — Тащи сюда. Да не рассусоливай, люди ж ждут.

— А где она спит-то?

— Ну где? В клети каля поварни.

Сынок боярский и впрямь рассусоливать не стал (с рабыней-то этого ещё не хватало), приволок девку в ночной длинной домотканой сорочке, простоволосую. Она была испугана.

— Могла б накрыться, дура, — выговорил ей боярин.

— Так они ж меня выдернули, рта раскрыть не дали.

— Ну ладно. Вот что, Стюрка, тебя купил эвон тот молодец княж. Поняла?

— Ага.

— Ты теперь в его воле.

— Ага.

— Сейчас поедешь с ним.

— Ага.

— Чего заагакала, как сорока, — озлился Родион.

Но, видно, до Стюрки наконец дошло, что её отдают как раз тому, кто её только что так сладко тискал за поварней. И она опять же «агакнула», не скрывая радости.

— Тьфу, — сплюнул Родион Несторович.

И все рассмеялись. Смеясь, князь скомандовал:

— Ну, давай садите её, да едем.

— Сюда, сюда, — похлопал Романец своего коня по крупу. — Ко мне.

— Михайла, пособи ей, — приказал Родион Несторович.

Тот подвёл Стюрку к коню, подхватил под мышки, подкинул. Она взвизгнула от щекотки. Вцепилась в Романца. Ноги Стюркины оголились выше колен.

— Прикройся, срамница, — зашипел боярин.

— Ды как я, — пыталась девка подтянуть подол на коленки. Их только и прикрыла.

Князь с тысяцким поехали вперёд, за ними Романец с своей двухкунной покупкой, а с ним рядом и следом другие княжьи гриди, начавшие сразу зубоскалить:

— Романец, дай хошь пощупать. А?

— Гляди, сотрёт «маньку», не склеишь.

— Гы-гы-гы, хе-хе-хе.

Видно, смешки донеслись до князя, и он догадался, с чего развеселились его гриди. Обернулся, сказал громко:

— Прекратите, жеребцы. Кого услышу, всыплю сотню плетей.

И сразу стихли гриди, как утопли. Через мост въехали в Боровицкие ворота и, когда прибыли к княжьему дворцу, Юрий Данилович неожиданно легко спрыгнул на землю, кинул повод, подошёл к Романцу, протянул руки вверх к его спутнице.

— Ну, девонька, давай пособлю сойти.

— Да что ты, Юрий Данилович, — залепетал Романец. — Да я сам. — Мигом слетел с седла.

Князь видел расширенные глаза Стюрки, не то от испуга, не то от волнения. Приказал:

— Ну, падай, я держу.

И девка, ойкнув, повалилась в горячие руки князя. Юрий ощутил под руками её тёплые подмышки, под большими пальцами упругие груди и почувствовал, как пересохло во рту, застучало в висках и вспыхнуло в нём неутолимое желание. Поставил её на землю.

— Ну, идёмте во дворец, — сказал князь и обернулся к Романцу. — Живо распорядись насчёт огня.

Гриди уводили коней на конюшню. Романец кинулся к поварне, споткнулся, упал, выругался. Вскочил, побежал дальше.

— Иди за мной, я путь ведаю, — сказал князь девке и пошёл к крыльцу.

Она шла за ним, притихшая, робкая, давно усвоившая, что следует за щупаньем грудей.

На крыльце возле балясины, князь остановился, остановилась и Стюрка на ступеньку ниже. Молчали. Наконец в стороне поварни явился огонёк-другой, то шёл Романец с шандалом [184] , прикрывая огонь ладонью, дабы ночная сырость не погасила свечу.

184

Шандал — подсвечник.

Когда он стал подниматься на крыльцо, князь сказал:

— Иди вперёд. Свети.

— Куда прикажешь, Юрий Данилович?

— В опочивальню. Куда ж ещё?

Они так и шли по переходам — впереди Романец, с шандалом, освещая дорогу, за ним князь и сзади Стюрка. Поднялись наверх, вошли в опочивальню.

— Поставь на столик у ложа, — сказал князь, опускаясь на лавку. — А ты, — обратился к Стюрке, — сыми мне сапоги.

Девка присела перед князем на колени, ухватила правый сапог за носок и пятку, потянула за пятку. Романец, поставив шандал на столик, стоял там.

— Ну, ты чего? — взглянул на него князь. — Ступай вон.

— Так я... это...

— Ишь ты, ещё сладкого захотел? Теперь мой черёд. Ступай, ступай. Ну!

Романец, посапывая, вышел, осторожно прикрыл дверь.

Девка сняла с князя сапоги, поднялась с колен, стояла, теребя пальцами свою домотканую сорочку.

— Иди ложись, Стюр, — сказал негромко Юрий. — Я счас разденусь. Приду.

Она подошла к ложу, несмело наступила на край его коленкой. Князь засмеялся коротко, ободрил:

— Смелей, Стюр. Лезь под одеяло.

Сам, быстро раздевшись, прошёл босым до ложа, дунул на свечи сильно, погасил их и, взвизгнув от восторга, прыгнул на ложе и, дрожа всем телом, схватил девку, притянул к себе. Она привычно раскрылась ему навстречу. Жаркая. Желанная. Шептала ласково:

— Сюда, сюда... Вот... Милый... Хороший.

Он был неистов, неумолим и, казалось, нескончаем. Даже она утомилась.

Отдышавшись после первого сближения, Стюрка задремала. И казалось, лишь смежила веки, как он полез к ней снова. Ничего не попишешь — князь. Пришлось Стюрке с прежней страстью являть своё постельное мастерство.