Характеристика

— Ты, раз понравилось, сиди хоть неделю. А я хочу через полчасика попасть в университет. На лекцию товарища Филипова, между прочим.

Мила, вскочив, рвет со стены мою сабельку. Обхватив рукоять двумя руками, замахивается:

— Иди-иди, я посмотрю, далеко ли! Разделю на два и глазом не моргну!

Она сможет! Ни дать ни взять амазонка: в коротенькой комбинашке, красивая, стройная, упруго стоящая на длинных ногах, глаза горят. Я, кажется, близок к пониманию того, как мужчины бросают все ради женщин. Может, и мне на всю плюнуть? Это минутная слабость, снова пускаю в ход примиренческий тон:

— Милая, пойми, мы — студенты, через двадцать пять минут мы обязаны предстать пред светлым взором твоего батюшки!

— Забудь о нем! Сейчас ты мой студент! Никуда не пойдешь!

Она начинает остывать.

Одевшись, стараюсь привести «Победу» в чувство, краем глаза наблюдая за Миленкой. Она немного расслабилась — сабля тебе не фунт изюму. Но едва повернулся к ней — молниеносно берет ее на изготовку. Молча смотрим друг на друга, и меня осеняет:

— Все-все, остаюсь.

Небрежно отшвыриваю сумку поближе к выходу, но она ловит ее клинком и кидает прямо в противоположную сторону, жестом средневекового рыцаря откладывает оружие и вешается мне на шею.

— Какой добрый слоник… Мила сейчас его поведет на прогулку в киношку, потом в парк, и потом сходим послушать новые записи Высоцкого…

Отпустив меня, тоже начинает одеваться, я — цап сумку и пулей на лестницу. Ей ничего не остается, кроме как проклясть меня в полный голос и с треском захлопнуть дверь…

IV

А вместо лекции — лабораторка, мы в белых халатах. Аппараты, установки. Пусти сюда хиляка филолога, из тех, что кропают статейки в «Студенческую трибуну», уж он бы непременно обозвал нашу лабораторию роддомом. С логикой у них слабовато. В роддоме все ясно: появляется на белый свет отрок или отроковица с генетически закодированным — читай: запрограммированным — будущим. А в науке рождение открытия — предсказуемая случайность. Многие открытия можно прогнозировать, не спорю. Но кто, когда их совершит? Явно не те, кто сейчас корпит над лабораторной. Закроется за ними дверь университета, и они забудут то, что им тут вдалбливали, и знаний по физике у них, за редким исключением, будет не больше, чем у обычного гимназиста. Милена, она не такая, есть в ней искра божья, а способность жертвовать всем ради дела отсутствует напрочь. Физика ей дается легко, но занимается она без особого желания, нет в ней того азарта, стремления к знаниям, когда проклинаешь себя за то, что каждый день нужно отдавать сну хоть несколько часов, а драгоценное время уходит… Милена… Почему я к ней привязан? Она печется о моем спартанском быте, ведь мама за сотни километров отсюда. Льстит честолюбию уверенность в любви первой красавицы факультета? Она смотрит на меня в детском восхищении — и испытываешь дикую гордость прамужчины… К сожалению, она скорее ценит во мне крепкого мужика, а не сильную личность. И умна она, и честолюбива, но она прежде всего женщина. А уж если Милена такова, об остальных и говорить нечего! Вполне могу предсказать и логику (женскую) ее действий: лабораторная начинается, она (после утренней истории в мансарде) садится с Игнатом, ну вот, заважничал, как индюк, на мою милость — ноль внимания.

У нас с ним странные отношения. Все считают нас близкими друзьями, доля истины в этом есть, но любая истина относительна. Ко мне он пристал с первых дней нашего студенчества. Мы были с ним на равных — два честолюбивых провинциала, даже снимали похожие комнатенки. Видно, он интуитивно почуял силу моего творческого потенциала. Он тотчас сориентировался в отношении Милены, но та откровенно выказывала свои симпатии мне. Сперва я порадовался — появились серьезные друзья, Игнат же рассчитал трезво: чтобы победить врага номер один, надо стать ему первым другом. А я, дурачок, полюбил его как брата и еще долго находился бы в неведении, но Игнат сам себя выдал беспрестанными перебежками на сторону Миленки при малейших моих с ней раздорах. Но уже сложилось мнение, что мы — неразлучная троица друзей, а Филипову — еще и надежная смена для его школы. Попробуй тут вырвись! Обзовут мелкой душонкой и карьеристом молодым да ранним. В конце концов должен я с кем-то общаться! С остальными у меня практически ничего общего.

Ну вот, рядом плюхнулась Пепа. Теперь лабораторную придется с начала до конца делать самому — для нашей красотки даже стройные системы частиц — дебри. Как она гимназию окончила, как прорвалась в университет? Родитель дипломатствует где-то в Африке, дочка болтается по не-представляю-сколько-комнатным апартаментам. О сборищах в ее дворце ходят легенды. Пепа сколотила себе свиту из пустобрехов и гулен, и они жизнь прожигают вовсю. Хотят и нас переманить, если не всех гуртом, то поодиночке. А до второго примерно курса нас вниманием не удостаивали. Нас — это, разумеется, меня и Игната, с Миленой все стремятся поддерживать добрые отношения. Игната (в отличие от меня) такое отношение задевало, но когда мы стали «троицей Филипова», он восторжествовал: «Ага, загнивающая и вырождающаяся аристократия идет на сближение с презренной процветающей буржуазией! Мы повергнем ниц хайлайфных дамочек-пепочек, мы — способные и честолюбивые крестьяне! Мы пробьемся и без связей, и без папашиных заслуг!» Я поинтересовался тогда: «Ну, победим, и что? Продадимся за квартиры, связи и титулы этих самых папаш, которые тоже когда-то наверняка пришли из деревни, будем кормить-одевать женочек-пепочек из своих мощных профессорских и членкорских зарплат, народят они нам деток — чтоб их победили очередные способные и честолюбивые крестьянские сынки? Где логика?» — «Смысл в том, — отвечал он злорадно, — что эти размалеванные крали, которые порхают на французских шпильках, будут глаза друг дружке выцарапывать из-за меня, который до восьмого класса ходил в галошах на босу ногу, из тех, что отцу выдавали бесплатно на работе, в МТС». Я ответил, что он разменивается на мелочи, все это треп: для него такая женитьба — поражение. «Тебе отведут функцию вьючного осла и непрестанно будут пилить, как же — из грязи в князи». Но Игнат держался своего мнения и помчался на первый же зов из дипквартиры. Мы с Миленкой посмеялись и решили объявить ему недельный бойкот, наказание подействовало: ходить в высший свет он перестал. Но экспансия дипквартиры и ее хозяйки повернулась против меня. Пошли приглашения на вечеринки (виски, джаз и «сюрприз»), слезные просьбы о консультации или подготовке к экзаменам (вдвоем). Но все вхолостую. Последний вариант — приглашалась вся троица — тоже был отброшен как несостоятельный, но и это не привело Пепу в отчаяние. Да, предводительница явилась на лабораторную явно не случайно…

Так и есть — тараторит без остановки (я свел ответные реплики до минимума), из кожи вон лезет, чтобы подчеркнуть свободу наших отношений: мурлыча, поправляет мне то воротник, то галстук. Ба, знакомые красные туфельки! Бархатная юбка. Диагноз болезни, свалившей Игната в ночь на девятое декабря.

Ай да Игнат! Уморил! Повернувшись к его столу, наблюдаю, как он сломя голову бросается выполнять любую просьбу Милены, демонстрируя всем свои исключительные права. Хоть бы взглянула, все сидит спиной. Красные туфельки Пепы — недурной повод заговорить! Выручает Игнат: отходит сверить данные по справочнику. Быстрее! (Задеваю прибор на столе, но поднимать некогда.)

— Мил, выйдем, есть новость, — шепчу ей на ухо, но, крутанувшись на стуле, она снова показывает мне спину.

Вернулся Игнат. Выпаливаю первое, что приходит в голову:

— Я к тебе, принес спортивный костюм. Напомни, чтобы отдал.

— Ладно.

— И… это… Пришла посылка от мамы. Вечером я вас жду?

Не посмеют же они нарушить священную двухлетнюю традицию! Но Игнат подсекает коротко и ловко:

— Мама — святое дело, всегда пожалуйста… Знаешь, старик, мы с Миленочкой вечером идем в концерт, никак не получается к тебе…

Она сосредоточенно пишет, как будто меня и нет, это безразличие и молчание оглушают сильнее пощечин, на которые она мастерица.

V

В моей мансарде — тишина. Согнувшись в три погибели, колдую над кофеваркой. И вдруг (неужели при переутомлении начинаются слуховые галлюцинации?) — звук пощечин. Все, лицемерие Игната осточертело. Ах, великолепная троица! А я от него устал, разыгрывать фарсы не приучен. А что подумают другие — наплевать!

Кофе готов, разгибаю спину. Шаги на лестнице? Показалось. Плюхаюсь на кровать, смакую горячий кофе. Что привязывает меня к Милене? Любовь? Сомневаюсь. К примеру, я знаю, что люблю физику, ради нее готов на любые жертвы. А ради Милены? Величины несравнимые: физика и женщины… им несть числа.

За работу! Надо читать! Все напрасно — книжка в сторону. Стучат?

— Да!

За дверью никого. Лгать Милене дольше непорядочно. Скажу: «Мне с тобой приятно, но не более. И кроме того, в ближайшие десять лет я жениться не собираюсь». Это, конечно, веский аргумент, он поохладит ее пыл: всякая женщина в конечном итоге мечтает о свадьбе. Хотя Милена мечтает и о научной карьере. Создавать семью сейчас, без крепкой базы: ни жилья, ни денег, ни постоянной прописки? Идти в примаки к Филиповым — слуга покорный. Жениться после тридцати пяти — другое дело, тогда у меня будет для этого все: приличная зарплата, квартира; вероятно, машина, и главное — я сделаю с в о е открытие, я стану величиной в научном мире. Понятно, допускается вероятность (один-два процента), что до тех пор я не сделаю с в о е открытие. А раз так — хоть женись, хоть в воду: разница невелика.

Кофе в горло не идет. Хоть легкую уборку начну (продолжения хватит до конца моих дней). Глянул бы кто со стороны: типичная старая дева в ожидании гостя. Остается кисло улыбнуться и хоп — мусорная корзина с черновиками, порожними сигаретными пачками, высохшими цветами, шоколадными обертками летит на пол. Нет, определенно кто-то топает к двери. Аж дыхание зашлось, ну кто там?!

Никого.

Деревянная лестничная площадка шатается под ногами. Никого и ничего, далеко в пролете первого этажа ржавый светляк консьержкиной сорокаваттки.

Дверь закрывать не буду…

Сама прибежит.

Бежит!

Пепа. Притащилась. Давно пробило полночь. Еще на лестнице мурлыкала, вылетел из двери как сумасшедший. Но она сделала вид, что ничего не заметила, потянулась целовать в щеку, небрежно сбросила пиджак и по-свойски растянулась на кровати. Чего я не выставил ее сразу?

— Раз гора не пришла к Магомету, произошло обратное. Ты моим призывам не внял, я и решила без приглашения подняться к тебе на заоблачные высоты и поглядеть, где ж обитает новое светило физики. Что, выгонишь, козлик?