Харама

— Добрый день.

— Фаустина, — приветствовал хозяйку второй мясник, нажимая на последний слог.

Пес учуял чужой след в коридоре и пошел по нему, но устроить переполох среди членов семьи Оканьи ему не удалось, потому что на полдороге навстречу ему вылез кот, драки не миновать было, однако кот выгнул спину и зашипел, а когда Асуфре сунулся на кухню, Хустина крикнула: «Пошел вон!» И пес вернулся в зал.

— Вы дадите нам кофе?

— Сейчас будет готов.

Второй мясник был потоньше первого и повыше ростом, но на вид был такой же здоровяк, как и его товарищ. Он выгибал спину, как кот или как велосипедист, и наклонял голову, когда говорил. Прочитал на бутылке, стоявшей на полке:

— «Анисовка Моралес». Старинный напиток. Это по твоей части, ты любишь касалью, — подтолкнул он локтем товарища.

— Анисовка — не тот напиток, что пьют каждый день.

Фаустина пошла присмотреть за кофе.

— Мне рассказали, как вы утром утерли нос этому щелкоперу из муниципалитета. Такое редко услышишь.

Лусио посмотрел на присутствующих:

— Зато вы очень уж с ним осторожничаете.

Вошел Маурисио:

— Добрый день.

— Что, у вас гости?

Хозяин кивнул:

— Владелец того такси, что вы видели у входа. Мой давний друг.

— Ну, если ваша дружба старше, чем его машина, тогда это добрый друг.

— Ну уж нет! Дружбы старше этого драндулета по всему свету ищи — не сыщешь, — засмеялся Чамарис.

— Бывают и еще постарее.

— Нацепить на него очки да накинуть простыню — ну, вылитый старик Ганди будет!

— Да хватит про автомобиль. Он свое получил, — прервал их Маурисио.

Все засмеялись. Вошла Хустина с кофейником.

— Возьмите, отец. — И обернулась к высокому: — Как, сеньор Клаудио, вы сегодня не пошли на рыбалку?

— Нет, доченька, какая сегодня рыбалка, в реке полно народу. Такие рыбки очень уж тяжелые, удочка не выдержит.

Из коридора послышался голос Фаустины. Маурисио сказал:

— Держи, дочка, разлей сама кофе. Я сейчас, — и вышел.

— Твой отец сегодня из кожи вон лезет с этими мадридскими гостями. А на нас даже и не глядит.

— Обрадовался человек. В полном удовольствии. Они же с прошлого лета не виделись!

Хустина поставила чашки и разлила кофе.

— А когда они познакомились?

— Когда отец сломал ногу и лежал в больнице, в Мадриде. Тот занимал соседнюю койку — пострадал в аварии. Мы с мамой тоже тогда познакомились с ним и его семьей, когда навещали отца по четвергам и воскресеньям. И знаете, они договорились, что тот, кого первым выпишут, устроит праздник и пригласит другого с семьей. Вот какой у них был уговор.

— И кто же вышел первым?

— Оканья. Так что однажды в воскресенье отправились мы в Мадрид, хоть отец и был еще в гипсе.

— Ну да, я помню, как твой отец ходил в гипсе, это было лет шесть назад, не меньше.

— В апреле, так что шесть с хвостиком. Их девчурка еще грудная была…

— Но отец твой ни чуточки не хромает после перелома, — удивился высокий мясник.

— К перемене погоды начинает прихрамывать, и нога у него побаливает.

— Только перемены не наступает, — отрезал Лусио. — Если когда и угадает, то ненароком. Если б мы надеялись лишь на ногу твоего отца, то никогда о погоде ничего наперед так бы и не знали.

Все засмеялись, Клаудио сказал:

— Да, такие знакомства, когда они случаются, переходят в дружбу на всю жизнь. Но случается такое редко, я ведь тоже был в больнице на операции и мечтал лишь об одном: никогда в жизни больше не встречать тех, кто лежал рядом со мной.

— Ну, а эти двое, Оканья и мой отец, стали вроде братьев. Мы даже над ними подсмеивались. Они готовы были отдать друг другу все, целый день только и делали, что предлагали то одно, то другое. Мама как-то в шутку даже сказала, — мол, отдадим сразу то, что принесли Оканье, а его семья пусть свою передачу отдаст отцу; так мы хотели избавить их от напрасных трудов.

— У твоего отца — широкая душа. Тут все его любят. Так что если друг из того же теста, то все ясно, — сказал Чамарис.

Хустина стояла, опершись локтями о стойку, и качала ногой. Высокий мясник подошел к ней и сказал, склонив голову набок:

— Ну как, дочка, сегодня ты окажешь нам честь?

Хустина подняла голову:

— О чем это вы?

— О том, моя девочка, как ты сегодня? — ответил мясник, указывая большим пальцем и кивая головой в сторону сада.

Хустина воскликнула, смеясь:

— Да ну вас, вы все свое! Без меня не можете обойтись, что ли?

— Нет, милая, ты у нас самая главная. Кто придает игре смак и азарт? «Лягушка» без тебя — что жаркое без мяса. А кроме того — кто будет моим соперником, если не ты?

— Э-э, нечего заранее сговариваться, — запротестовал Чамарис.

— Предупреждаю, мой жених в пять часов придет за мной.

— Тогда пошли скорей, не то будет поздно. Чем раньше, тем лучше. Партии две успеем сыграть.

Чамарис сказал:

— Давай, Хустина: мы с тобой против мясного цеха. Мы их расколошматим, вот увидишь.

Хустина на мгновение заколебалась:

— Дело в том, что… — И решительно закончила: — Пошли.

«Здесь больше делать нечего. Двинем дальше». Мороженщик закинул за плечи пробковое ведерко и ушел к волнолому. На реке раздался всплеск — бросили в воду собаку. Потом какие-то люди, целая семья, подняли крик, оттого что собака стала отряхиваться возле них. Все обернулись в ту сторону посмотреть, что там такое. «Не дают вздремнуть после обеда», — бурчал Даниэль. Солнце стояло теперь над правым берегом Харамы. Вдали, над цементным заводом в Викальваро, поднимался дым и узким жгутом тянулся к Мадриду.

В тишине слышно было, как у кого-то заурчало в животе, и кто-то заметил:

— Чьи-то кишки песни запели…

— Мои, — смеясь, признался Себастьян. — Это сардинки поют «Отче наш».

Алисия, приподнявшись на локтях, смотрела в лицо лежавшему на спине Мигелю. Мели глядела на них сквозь темные очки. Мигель, ласкаясь, дул невесте в шею. Мели наблюдала за ними.

— Послушай, Али, хочешь, я тебя причешу? — вдруг спросила она.

— Что? Нет, спасибо, Мели. Сейчас не надо. Потом, попозже, ладно?