Хасидские рассказы
Шрифт:
Вот в этой-то развалине и жил козел, и ел эту травку…
На таких развалинах, как известно, растет особенная трава — средство для ращения рогов… От такой травы они растут быстро, быстро… И еще одним свойством обладает трава эта: рога, которые вырастают, благодаря ей, живые рога: их можно свернуть и спрятать, выпустить и раскрыть.
Когда они свернуты, — ничего! Лежат они спокойно, и никто не знает об их существовании… А выпрямятся они, то, может, — до самого неба.
И козел этот был большой отшельник, щепетильный отшельник: другую траву отвергал, не брал ни одной травинки, только траву развалин… и не со всех развалин…
Он был знатоком трав
И рога его росли и росли… И рога у него были спрятаны, отшельник он был скрытный… Только в полночь, когда все местечко, бывало, спит, а набожные евреи сидят в молитвенных домах и читают полуночную молитву, когда сквозь окна молитвенных домов вырывается стон песни «На реках Вавилонских» и разливается в пространстве между небом и землей, — тогда-то козлом овладевала тоска… И он встает, бывало, на задние ноги, выпрямляет свои рога, вытягивается, насколько возможно, и если при этом еще бывает первая четверть луны, недавно освященной молитвой, то он концами своих рогов зацепляет ее край и спрашивает:
— Что слышно там, освященная луна? Еще не время придти Мессии?
И луна повторяет этот вопрос звездам, а звезды содрогаются и останавливают свой бег. И воцаряется тишина. Тихой становится ночь, песнь ее обрывается…
А там, наверху, перед престолом Предвечного, удивляются, почему это не слышно песни ночи. И посылают проведать, что такое случилось. И посланный приходит с ответом, что луна и звезды остановились и спрашивают, не наступил ли уже час освобождения…
И вздох раздается у престола Предвечного…
А это может иметь свое действие…
* * *
На этом голос ребе Нахмана оборвался…
Он закрывает лицо руками, и видно, как голова и руки дрожат у него, и луна, что там, наверху, остановилась, как венец над его головой, и тоже будто дрожит… И только минуту спустя он поднял голову, показалось его бледное лицо, и со странно дрожащим голосом он продолжал:
— И то, — говорил он, — что он здесь остался, тоже было великой милостью с его стороны…
Другой на его месте, будь у него такие рога, задевал бы луну, подскочил бы… и прямо в небо, живым бы в рай… Ему-то что?
Но он милостив; ему жалко общины; не хочется покинуть ее… От поры до времени бывают голодные годы, община беднеет, женщины продают свои наряды, мужчины — парчу с талесов… Лампады, подсвечники, праздничное и субботнее платье — все уходит к ростовщикам… И становится все хуже и хуже… Детей забирают из хедера; нечем за учение платить… Бьются люди, как рыба об лед, появляются тяжелые болезни, наступает голод, — и тогда он должен придти помочь!
Есть на небе «млечный путь», так астрономы называют белые пятна, разбросанные там и сям по небу… Но это не путь… Никто по нему не ходит и не ездит…
Это — поля, огромные-огромные поля, усеянные драгоценными камнями, алмазами и жемчугом, без меры и без числа — драгоценными камнями для венцов праведникам в раю… Никто их не считает и никто их не мерит, — как песок морской!
Они все растут и растут, эти драгоценные камни, их становится все больше, а праведников — все меньше — пусть себе растут! И поля ширятся все больше и дальше.
И когда чаша скорби переполняется,
а Всевышний неумолим, тогда обладатель живых рогов — в тихую полночь, когда все местечко объято сном, и из молитвенных домов доносятся голоса, оплакивающие свое изгнание — отправляется и, став на задние ноги, выпрямляет рога свои, закидывает кончики их в млечный путь, задевает его и, вырвав оттуда драгоценный камень, бросает его на середину базарной площади; и этот камень рассыпается на тысячи мелких кусочков.И евреи, возвращаясь домой после полуночной молитвы и видя, как вся базарная площадь сверкает драгоценными камнями; находят их — на время хлеб обеспечен…
Вот почему он не может подняться на небо.
* * *
И снова обрывается голос его, но через минуту он продолжает:
— И жалость погубила его.
Благодаря его доброте, его открыли; не его — а рога…
И из-за пустяка, из-за нюхания табака…
И дивно стал звучать голос ребе под самый конец рассказа, и трудно было разобрать, смеется ли он или плачет.
— Из-за нюхания табака, — сказал он. — Вошло в обычай нюхать табак… Светло в глазах становится. Ну, когда нюхают табак, требуется табакерка… Ищет еврей кусок рога, находит среди мусора и делает себе из него табакерку… Идет другой, встречает козу или корову и просить дать ему кусочек рога, — и в ответ получает удар в бок… Случилось, встретил еврей козла возле развалин и просит его:
— Дорогой мой, у тебя столько рога, подари мне кусочек на табакерку!..
Тот не может отказать — и еврей отрезал кусочек… Приходит еврей в синагогу и угощает табачком. Спрашивают у него, где он раздобыл такой хороший рог. Еврей рассказал…
И пошли все, от мала до велика, просить… Все, кто только нюхает табак… А он не может отказать… Перед каждым сгибает голову, и все срезают рог на табакерки.
Кто ни придет, перед каждым сгибает голову: на, режь… И рог его входит в славу… Из окрестностей приходят за рогом… Со всех концов, где только евреи живут, придут… И будут табакерки и тавлинки… Зато не будет чем уцепиться за луну и спросить о пришествии Мессии… Даже драгоценный камень нечем будет сбросить…
Он оборвал, отвернулся от всех и ушел…
И в ту же минуту туча закрыла собою луну, грусть и даже страх какой-то объял всех…
Но, как известно, все обошлось благополучно.
Сказания ребе Нахмана
(Блуждание по пустыне)
1. Зачем и когда ребе Нахман сказывал сказания
Должны вы знать, что целью их было, во-первых, раскрывать тайны Писания, поддающиеся объяснению лишь посредством притчи, а во-вторых, — разогнать печаль, грусть и тоску по субботе и «избытки души», уходящих на целую неделю. Пряности, говаривал он, услаждают своим запахом тело, сказания — душу, осиротелую, будничную душу.
Потому что наша тоска по «избытку души» не поддается сравнению. Он бывало говорит, имей еврей целую неделю «избыток души», он имел бы также надежду, а, как следствие этого, — хлеб.