Хасидские рассказы
Шрифт:
…Он кончил и упал в обморок…
Старец подхватил его…
— Снесите его в богадельню! — приказал он слугам.
И слуги взяли его и понесли…
— Раввин из Кракова! — сказал старец после того, как вынесли Авраама. — Не ради свадьбы вы приехали, а лишь на похороны. Авраам призван на лоно небесное, там недоставало баса…
И старец исчез вместе с нищею ратью…
Так оно и было.
Авраам на следующее утро преставился в богадельне, и краковский раввин вместе со всеми гостями был на похоронах.
Говорят, что старец тот был никто иной, как святой праведник ребе Лейб-Сорес…
Вполне возможно…
— Санта Мария, Санта Мария!
Да и откуда им было знать больше? Пешком ходить в еврейскую общину — далеко; ездить семья, еле зарабатывавшая на хлеб, не могла; да и море к тому же не отпускает. Отец Сатьи, его дед и прадед погибли в море. Но море уже силу такую имеет в себе: море — опаснейший враг человека, часто лукавый враг, и все же его любят, и тянет к нему человека, точно клещами… Нельзя от него оторваться, хотят жить на нем и погибнуть в нем…
* * *
Лишь один еврейский обычай сохранила семья — Судный день.
Накануне Судного дня Сатья утром выбирал самую крупную рыбу. Всей семьей отправлялись с этой рыбой в город и отдавали рыбу общинному резнику, у которого заговлялись и разговлялись.
Все сутки Судного дня семья проводила в голландской синагоге, прислушиваясь к пению хора, игре органа, пению и чтению кантора… Они ни слова еврейских молитв не понимали. Они лишь глядели на Святую скинию да на проповедника в шитой ермолке. Как подымется шитая золотом ермолка, и они подымаются; опустится золотая ермолка, и они также садятся. Иногда Сатья от усталости бывало задремлет, и сосед локтем будил его, когда следовало подняться… В этом состояла их служба в Судный день. О том, что это день Небесного суда, когда рыба в воде содрогается и трепещет, о том, что вообще в небе в этот день совершается — Сатья не знал. У него просто было в обычае: в Судный день слушать хор и орган, не евши, а после «заключительной» молитвы (он даже не знал, что молитва так называется потому, что в этот час небесные врата запираются на ключ), отправляться к резнику на трапезу… Сам резник также знал немного больше Сатьи. На то и Голландия!
И сейчас же после черного кофе Сатья, его жена и дети подымались, прощались с резником и его семьей и, пожелав друг другу счастья на грядущий год, отправлялись ночью пешком к морю. Не «домой», говорили они, а — «к морю».
Ни за что дольше их не удержать было.
— Как так? Ведь вы даже города еще не видали? — говорят, бывало, резник и его жена.
Сатья усмехается:
— Город!
Сатья не многоглаголив, море учит молчанию. Сатья не любит города. Там тесно, нет воздуха и нет неба. Одна лишь полоска меж крышей и крышей… То ли дело — море! Простор! Раздолье! И дышится там так вольно…
— Ведь оно — ваш враг… ваша смерть! — пытаются переубедить его резник с женою.
— Зато сладкая смерть!
Сатья желает кончить свои дни так, как кончмлего дед и отец, — чтобы море его поглотило здорового, чтобы не пришлось ему хворать долгое время издыхать медленно
на постели… Слушать, как плачут над ним… И потом быть схороненным… в жесткой земле… бррр!.. Холодом веет на Сатью, как вспомнит про такую могилу…И семья пешком отправляется домой, к морю…
И идут они всю ночь, и лишь когда начинает брезжить на востоке, они замечают золотой отблеск песчаного берега, а затем засверкает пред ними зеркало морское, и они от великой радости весело бьют в ладоши…
Жених не радуется так своей невесте…
И так проходит год за годом…
Сменяется рыбак, реже сменяется резник, а обычай сохраняется.
А обычай заключается в общей сложности: в пост, хор с органом, крупной рыбе, трапезе после, заключительной молитвы, в прощании с резником и взаимных пожеланьях…
Все это вместе представляет единственную нить, связывающую Сатью с еврейским миром…
* * *
И однажды в пятницу, в канун Судного дня случилось следующее. Заалело на востоке. Тихо просыпается море. Оно едва дышит, едва слышен шум его: оно лениво потягивается и, грезя, опять впадает в дрему… Кое-когда задрожит в голубой дали пара белых крыльев, прокричит что-либо птица… И снова тихо… Тихие блески летают по морю, золотые пятна скользят по желтому песку, и заперты рыбачьи хатки на берегу. Одна лишь дверь скрипнула: вышел Сатья…
Нынче канун Судного дня. Набожно и серьезно лицо Сатьи, тихо светятся его глаза; он отправляется на божье дело, ловить рыбу для святой трапезы!
И, подошедши к челну, он берется за цепь, которой челн прикреплен у борта. Цепь гремит. Справа и слева раздаются голоса:
— Нельзя! Нельзя!
Эго кричат соседи, высунувши головы из маленьких оконец.
Тихо и спокойно лежит, слившись с краем предрассветного, смеющегося, веселого неба, распростертое вширь и вдаль море… Едва дышит море, едва морщится оно у берегов, и, как у доброй бабушки, пляшут светлые блестящие улыбки между его морщинками… И что-то шепчет оно; бабушкину сказку сказывает море разбросанным, длинными водорослями, точно волосами обросшим скалам; и улыбаясь, играя, гладит их море по волосам… Но рыбак знает свое море и не верит ему.
— Нельзя…
Море теперь колышется, потом раскачается, и треснет вдруг светлое зеркало вод, и игра превратится в грозное дело, тихий шепот — в крик и шум, из морщин подымутся волны, громадные валы, что станут глотать челны и барки, как левиафан мелкую рыбешку…
— Нельзя…
И босой старик, с дрожащей седой непокрытой головой, с морщинистым, как у моря, лицом, но без фальшиво-сладкой морской улыбки, вышедши из хатки, подошел к Сатье и положил руку на его плечо:
— Взгляни!
И старик указывает на маленькую черную точку с краю неба, которую лишь рыбачье око может заметить…
— Из этой точки вырастает туча…
— Я раньше вернусь, — отвечает Сатья, — мне бы только одну рыбу поймать.
И серьезнее делается лицо его старого соседа:
— У тебя жена и дета, Сатья!
— И Бог в небе! — с надеждой отвечает тот.
Сатья нынче отправляется исполнить Его завет. Он отталкивает челн и прыгает в него.
И легко, точно перышко, носится челн по морю. А море кругом колышется, тихо и так любовно нашептывая челну сказки свои, опоясывает и окутывает его кругом окатным жемчугом своим. А старый рыбак, стоя на берегу, бормочет:
— Санта Мария, Санта Мария!
Легко носится Сатьин челн по морю — ловко выбрасывает Сатья свою сеть, и тяжелей, все тяжелей она делается. С большими усилиями вытаскивает ее Сатья в челн и находит в ней водоросли, морские звезды, но ни одной рыбины…
Старый рыбак уже давно потерял челн из виду, Сатья уже в третий раз, в четвертый закидывает сеть; нелегко ее вытащить, разные морские растения вплелись в глазки ее — но ни одной рыбы…
А море колышется, раскачивается все сильнее… А на небо уже выплыло солнце, но влажен свет его — солнце заплакано… А черная точка на небесном краю вытянулась меж тем под солнцем и надвигается на него…