Хасидские рассказы
Шрифт:
Но сам Орах-Хаим изменился в лице, велел подать себе шубу и палку и сказал, что пойдет с процессией.
Понятно, что если Орах-Хаим идет, пошли и судьи; ученики также попросили позволения их сопровождать; случайные посетители, бывшие в молельне, следуют за ними. Вышли они на улицу; люди на улице увидели, кто идет, и также спешат принять участие в похоронах; закрывают лавки и идут за гробом. Кто-либо случайно посмотрит в окно синагоги завидит погребальную процессию, объявляет народу в синагоге; все закрывают книги Талмуда и бегут за носилками. Словом, весь город идет, от мала до велика.
Идут и удивляются: в чем дело?
— Покойник был, кажись, совсем простой
— Да, — вспоминают другие. — Покойник любил читать псалтирь. Но что за чтение! За бока держались от хохота… Раз ему такое слово попалось, которое он ни за что не мог произнести; катались тогда со смеху… Правда, при этом присутствовал Орах-Хаим, который рассердился и накричал…
— Еще что? Жил «трудами рук своих», никогда не прибегал к чужой помощи, но все же, за какие заслуги такие похороны?
А Орах-Хаим идет… Прошел одну улицу, другую… Ветрено, скользко, холод пробирает сквозь платье, а он между тем идет за город, кладет руку на палку носилок и несет тело на кладбище, подходит даже во время омовения… Взяв тело за простыню, помогает опускать в могилу… Взяв лопату из рук могильщика, бросает горсть земли… Слушая поминальную молитву, громко произносит «Аминь». Догадываются, что дело неспроста!
Было это в четверг. В пятницу, как водится, народ занят, готовятся к субботе; идут в баню; придя из бани, горожане попочтеннее отправляются куда-либо на чарку меда. Суббота имеет свои обязанности… Дождались, наконец, исхода субботы. Дед мой, блаженной памяти, наскоро совершил молитву на разрешение субботы, прочитал полагающиеся хвалебные песни и отправился к Орах-Хаиму. Пришел он туда не один; по дороге пристали еще некоторые горожане и ученые… Пришли, когда Орах-Хаим еще читал хвалы на исход субботы; стали ждать. Потом начались приветствия: «Доброй недели, ребе!» — «Доброй недели, хозяева!» Его супруга приготовила кое-какое угощение, сели за стол. Наконец, хозяйка ушла в свою комнату. Однако, сразу к волнующему всех вопросу не подошли — завели поэтому разговор об общинных делах. Поговорили о том, все ли учреждения в порядке, о какой-то женщине, оставленной мужем, о разводе которой шли горячие споры между знаменитыми раввинами того времени и т. д. Но так как все речи обыкновенно сводятся к смерти, то перешли, наконец, и к самому делу.
Но Орах-Хаим был мудрый еврей, он улыбнулся: раньше, мол, знал, зачем они пришли…
Они признались: «Ваша правда, ребе, уж очень нас удивило»…
И Орах-Хаим им сказал:
— Знайте, господа, что скончался еврей, обладавший чутьем узнавать ученых, таким чутьем, которым такой, как Орах-Хаим, не владеет. К тому же это был еврей, достигший большего топором в мозолистой руке, чем Орах-Хаим усилиями ума…
Все изумлены: никто и не думал, и не гадал… Орах-Хаим сам об этом никогда не заикнулся…
— Это была тайна, — говорит Орах-Хаим. — Этот еврей не желал открыться. И когда случилась нужда, при которой ему стало необходимо открыться, он взял с меня слово молчать до конца его дней.
— Еще один человек тогда был при этом, ныне также покойник, бывший судебный служка. Тот, хотя и был снаружи и мало что видел, однако должен был клятвой заверить, что он не проговорится. И клятву свою сдержал.
— Но теперь, — говорит Орах-Хаим, — нет больше тайны. И если вы хотите, я вам расскажу.
Конечно, все превратились в слух и внимание.
* * *
—
Было это лет двадцать пять тому назад, — начал свой рассказ Орах-Хаим. — Как только он вступил в должность раввина в общине.Приехав, он решил сходить к вечерней молитве в большую синагогу взглянуть, как там молятся и занимаются учением.
Пришел он к молитве; видит: к амвону подошел какой-то невзрачный еврей.
Орах-Хаим спросил: кто у амвона? Ему ответили, что это некий Иосель Двосин — весьма почтенный еврей.
Читает Иосель молитву наспех, точно мельница мелет…
Досадно стало раввину; думает: хозяин к ужину спешит; вероятно знает, что дома варится нечто очень вкусное…
И совсем было собрался Орах-Хаим постучать по своему пюпитру; но, будучи по натуре спокойным человеком, раввин решил подождать. Послышалось ему в голосе молящегося нечто необыкновенное — человек спешит, а голос его меж тем за душу хватает…
Промолчал Орах-Хаим.
К «тихой» молитве раввин обернулся к востоку лицом и увидел на стене начертанную мелом надпись: «За исцеление Иехиеля, сына Двоси». Понял раввин, почему еврей спешит с молитвой! К больному дитяти!
И он доволен тем, что сдержался и не постучал, и кается, что согрешил душою, заподозрив еврея, спешившего к больному сыну, в особой преданности миске… И вот, когда в молитве дошло до слов «Исцели нас, Господи, да исцелимся» — раввин помолился за младенца Иехиеля… И по соизволению Божию молитва достигла цели, пришла в небо в час благодатный… В ту же ночь мальчик потел, перенес благополучно кризис. Ныне он зять резника, ученый молодой человек…
После такого предисловия Орах-Хаим перешел к самому рассказу.
* * *
Кончилась вечерняя молитва. Прочитали поминальную молитву. Служка стал у амвона раздавать свечки желающим заняться учением. Народ подходит и подходит, конца не видать, не сглазить бы!
И расходятся евреи по своим местам, каждый садится за своей свечкой у своей книги Талмуда. У задней стены вокруг стола целая компания читает вместе, тесно сидят!
Возрадовалось сердце Орах-Хаима — свечки и огоньки, точно звездочки в небе; дай, Господи, во всех селениях еврейских такое!
Если бы Владыка Небесный с такою же радостью воззрел на наши свечки в синагогах, с какою радостью мы смотрим в небо на Его огоньки, хорошо было бы.
Сидит Орах-Хаим и думает так, подошел к нему служка и спрашивает, какую книгу подать.
— «Трактат о праздниках», — ответил Орах-Хаим. Он тогда готовил ответ на вопрос одного из великих ученых. Оказалось, что в синагоге книги Талмуда были размещены высоко на полке, над столом, где занималась компания. И старый служка был вынужден прервать их занятия и взбираться по лесенке… А служка почтенного возраста еврей… Кто-то помоложе хотел заменить его, но старик не пожелал уступить этой чести… И Орах-Хаим раскаивается, но пропало; он не знал, где стоят эти книги… Между тем он продолжает наблюдать вокруг себя, прислушиваться к голосам: жужжит, шумит, поет, до души добирает. Вдруг он увидел, как некий водонос (лишь потом он узнал, что его имя Иоханан), расхаживая с кувшином, подносит к пюпитрам холодную воду. Понравилось Орах-Хаиму его поведение: подойдет к пюпитру, остановится, ждет, пока изучающий заметит его и протянет руку за кружкой, не желает помешать занятиям… И всякий, беря кружку, улыбается и громко произносит славословие. А Иоханан-водонос от всего сердца отвечает: «Аминь!», прибавляя обыкновенно: «Премного благодарен!», поглядит на ученого с великой любовью и пойдет дальше.