Херсон Византийский

– Многих это не останавливает – сказал я.

– Люди разные бывают, – согласился он. – Хочешь, наверху можешь жить, там сейчас три комнаты свободны, утром ушел обоз, а хочешь, возьми складскую комнату с висячим замком, только она подороже будет.

Он подвел меня к двери на железных петлях и закрытой на тяжелый, амбарный замок. За дверью находилась большая комната с двумя топчанами у боковых стен, застеленных соломой и накрытых серым полотном, и столом и лавкой у задней стены. Изнутри закрывалась на толстый засов.

– Ее обычно снимают купцы для ценного товара и доверенных людей, – объяснил дрегович.

– И сколько стоят такие хоромы? – поинтересовался я.

– Три фоллиса в день, – ответил он.

Я дал ему силикву за четыре дня, а он мне – большой железный ключ от замка, сняв его с кожаного шнурка, на котором висело еще штук пять.

– Жена моя хорошо готовит, – сообщил Келогост. – Берем недорого.

– Приду на обед, – сказал я и спросил: – Где здесь можно потренироваться с мечом?

– Да хоть во дворе, – разрешил он.

– Мне надо побегать в полном вооружении, – пояснил я. Не хотелось показывать всем свое неумение пользоваться оружием.

– Тогда на следующем перекрестке поверни в сторону гор. Поднимешься немного, там будет поляна с родничком. На ней скотина уже объела всю траву, так что бегай, сколько хочешь, – рассказал он. – Собираешься в армии завербоваться?

– Еще не решил, – ответил я.

– Лучше в охрану к купцам наймись: и платят больше, и кормят лучше, и командиров меньше, – посоветовал он.

– Сколько они платят? – поинтересовался я.

– Кто сколько. Обычно пеший получает три солида в месяц. Хороший воин – до четырех или даже пять, как конный, – ответил Келогост и сделал мне, как он думал, комплимент: – Ты можешь рассчитывать на четыре!

Теперь я знал свою цену в шестом веке от рождества Христова.

– И еще можно провозить свой товара на продажу, но не тяжелый, обычно фунтов тридцать разрешает хозяин обоза, и получишь половину трофеев, если нападет кто или сами кого грабанете, – продолжил Келогост. – У меня на постое купец, иудей, через несколько дней собирается к антам идти, ему люди нужны. Если хочешь, порекомендую.

– А почему он не может их найти? – спросил я.

– Не знаю. Почему-то не держатся у него люди, – ответил Келогост. – Может, потому, что обоз маленький, опасно. Но он говорил, что у соляных промыслов соединится с боспорским обозом.

– Время еще есть, давай подождем, – не стал сразу отказываться я. – Если не найду ничего лучше, наймусь к нему.

– Как хочешь, – молвил он и, заметив трех иудеев, которые спускались в террасы, сообщил, – А вот и хозяин обоза, – и заспешил к ним навстречу.

Все трое были в желтых ермолках и с длинными пейсами. Если одеть их в черные одежды, ничем бы не отличались от ортодоксов, которых я видел в Израиле. Двое постарше, под пятьдесят, а третий раза в два моложе. Я бы подумал, что младший – это сын одного из старших, но уж слишком он прогибался перед обоими. Наверное, их младший компаньон. Если бы был достаточно богат, чтобы иметь обоз с товарами, сам бы не ездил, не рисковал жизнью. Кто бывал в Израиле, тот знает, как выглядит материализовавшаяся трусость: количество охраняющих, обыскивающих, досматривающих и подсматривающих превышает население страны. Если вас за день обыскали и допросили менее двадцати раз, значит, вы не выходили из дома. Как ни странно, молодой был разряжен и обвешан золотом побогаче. Зато пейсы имел короче.

Я уже научился определять по прическе, кто какой национальности. Римляне стриглись коротко и брили лицо. Греки стриглись коротко, но многие отпускали бородку. Готы стриглись «под горшок»: видел на улице, как готу надели на голову горшок и обстригали всё, что под него не поместилось, а потом выбривали затылок и лицо, оставив только длинные усы. Кочевники ходили с длинными волосами, часто заплетенными в косу или схваченными в конский хвост, и длинными бородами. Тавры стригли волосы на уровне плеч и бороду имели средней длины. Иногда встречались «гибриды», наверное, полукровки.

Я зашел в свою комнату, переоделся в рубаху лучника и штаны его жертвы. Сверху надел кольчугу. Размер был великоват, можно было поддеть под кольчугу толстый ватный халат, чтобы смягчал удары. Тавру она была до коленей, а на мне – выше их сантиметров на десять. Внутри шлема был стеганый подшлемник, который плотно прилегал к моей голове, как будто на меня сшили. Я надел портупею с мечом, опоясался. Попробовал быстро выхватить меч, но плохо получалось: слишком длинный. Пока не додумался наклонять ножны левой рукой и вынимать меч не вверх, а вбок. Он был не широкий, но тяжеловатый. И вроде бы острый. Щит показался мне легче меча, но и он весил не меньше трех килограмм. Итого на мне было килограмм пятнадцать. Интересно, долго ли я смогу таскать такую ношу?!

Сделав пару контрольных меток на вещь-мешке и двери, чтобы проверить Келогоста, повесил сумку с правой стороны, взял копье и вышел во двор. Замок был смазанный, закрылся легко. Сразу за воротами стояли младший иудей и славянин, провожали взглядами старших, отъезжающих верхом на мулах. За мулами шли двое вооруженных, судя по выбритым затылкам, готы. Я заметил, что большую часть армии составляли готы. Есть у немчуры склонность одновременно к дисциплине и драчливости. Когда я проходил ворота, младший иудей спросил что-то у Келогоста, кивнув на меня. Наверное, кто я есть такой и какая есть моя задача. Надеюсь, сейчас он прослушает рекламный ролик.

На первом перекрестке я по совету славянина повернул направо. Дорога шла между высокими заборами, за которыми, как мне сказали, находились виллы с большими и не очень земельными участками. Некоторые виллы были внушительные, с башнями, напоминали замки рыцарей средней руки. Они закончились, когда дорога пошла в гору.

Поляна оказалась дальше, чем я ожидал. К тому времени я сильно вспотел, особенно голова под шлемом. Казалось, что пот там плескается. Снимать шлем и вытираться не стал, чтобы поскорее привыкнуть к нему. Траву на поляне, действительно, общипали почти под корень, да так ровненько, словно газонокосилкой. Только несколько репейников торчали там и сям высоко и гордо. На дальнем конце поляны из родника вытекал ручей, попадал в выдолбленную в горе яму примерно два метра в диаметре и метр глубиной и бежал дальше. Я оставил возле него сумку и принялся бегать по поляне, рубя мечом репейники, а потом по краю ее, расправляясь с кустами и молодыми деревцами. Наверное, со стороны выглядел дурак дураком. Гарик сначала бегал за мной, затем понял бессмысленность этого занятия, попил воды из ручья, съел что-то, как мне показалось, лягушку, и занялся лизанием интимных частей тела. А я воевал еще с час, пока тело не начало зудеть нестерпимо от пота, особенно в тех местах, где натирала кольчуга, а щит и меч – выпадать из рук.

Быстро раздевшись наголо, лег и напился прямо из ручья. Вода была студеная, зубы ломило. Когда долго поживешь в жарких странах, приходишь к выводу, что нет ничего вкуснее холодной воды. Я искупался в яме сам, потом заманил в воду Гарри и помыл его. Воды он не боялся, только не давал мочить голову. Вид у него был такой, будто говорил: ну, ладно, кормишь меня, значит, можешь издеваться. Я обрезал ножницами и ножом колтуны, после чего пес стал намного привлекательнее. Мясца наест – и будет совсем красавец. Оставив его вылизывать мокрую шерсть, расстелил на траве одежду, чтобы высохла, и растянулся рядом, чтобы не только высохнуть и отдохнуть, но и позагорать. Уверен, что в эту эпоху загорание не в моде. Небо было голубое, с несколькими белесыми перистыми облачками. А что, пока всё не так уж и плохо. По крайней мере, не скучно.