Херсон Византийский

– Во сколько баркас обойдется заказчику?

– Почти все из его материала строится, поэтому около сотни солидов, – с готовностью ответил грек. Мне показалось, что он обрадовался поводу отвлечься от работы.

– А если из вашего материала? – поинтересовался я.

– Тогда бы сотни две, две с половиной… – ответил он.

– А где берут материал? – продолжил я расспрос.

– Кто где. Можно в лесу в горах нарубить. Да только там тавров много, велика возможность не вернуться, – сообщил грек и добавил с ухмылкой: – Хотя ты умеешь с ними ладить!

– А сможете сделать по моему чертежу? – спросил я.

– Если не очень большой, то сделаем и по твоему. Только потом не нарекай, если потонет! – опять ухмыльнулся он.

– Не потонет, – уверенно сказал я. – Паруса тоже вы шьете?

– Нет, вон там, – показал он рукой, – мастерская.

Я попрощался с ним и пошел в парусную мастерскую. Это был большой ангар, в котором на полу были расстелены куски материи, которые сшивали длинными иглами с суровой ниткой несколько мужчин. Женщин не было. Видимо, работа тяжелая. Я нашел хозяина мастерской, узнал у него расценки на паруса из его материала и из своего. Разница получалась значительной. Осталось узнать, где изготовляют парусину – плотную ткань из конопли, потому что в Херсоне я видел только продавцов ее.

7

Когда я к обеду вернулся на постоялый двор, меня окликнул молодой иудей.

– Эй, длинный!.. Длинный!.. Длинный!

Поскольку я еще не привык считать себя длинным, не сразу среагировал, оглянулся только после третьего зова.

– Ты меня зовешь? – спросил я.

– Да, тебя, поговорить надо, – сказал он.

Все эти дни молодой иудей посматривал на меня ожидающе. Дулон рассказал мне, что завтра в городе погрузят товар и послезавтра утром обоз тронется в путь, а не хватает, как минимум, трех охранников. Наверное, сын Израиля готовился поломаться, но все-таки взять меня на работу. Называл он себя на римский манер Марком. Обычно иностранное имя берут созвучное со своим. Скорее всего, Марка звали Моисей или Мойша. Я дал ему кличку Моня. Такая была у моего приятеля, одесского еврея по имени Михаил. Одесский Моня был подтверждением того, что и в еврейских семьях не без урода: ростом метр девяносто, пьяница и не ссыкун. По моему глубокому убеждению, третье его достоинство было результатом второго, а не первого. С грехом пополам закончив в 1980-м году Одесский институт инженеров морского флота (ОИИМФ), он эмигрировал в Израиль. Оттуда как-то по пьянке позвонил нашему общему знакомому и пожаловался, что всю жизнь мечтал жить заграницей, и вот теперь живет в Израиле, а мечта осталась. Он умудрился перебраться в Штаты, пожил-таки заграницей и заимел прямо противоположную мечту. В 1987-м он вернулся в Одессу. После чего мы стали называть его «Дважды Еврей Советского Союза». Теперь Моня владелец сети ресторанов с морскими названиями – учеба в ОИИМФе не прошла даром.

– О чем ты хочешь поговорить? – спросил я херсонского Моню.

– Меня просили тебе помочь, сказали, что тебе срочно нужна работа, – ответил он, изображая на лице готовность пожертвовать ради меня многим, если не всем.

– А меня просили тебе помочь, сказали, что тебе позарез нужны охранники, – с таким же выражением лица сказал я. – Так что давай без дураков. Мои услуги стоят пять солидов в месяц.

На пять я, конечно, не рассчитывал, предполагал выбить четыре, что соответствовало бы, судя по словам Келогоста, моей нынешней репутации.

Жертвенность моментально сдуло с Мониного лица.

– Это ставка конного! – горячо возразил он, брызгая слюной. – Пешим я плачу всего три!

– Им ты можешь платить, сколько хочешь, а я стою пять, – сказал я и сделал вид, что сейчас уйду.

– Подожди! – попросил он. – Пять – это много! Давай за три с половиной!

– Четыре с половиной, – пошел и я на уступку.

После нескольких минут его брызганья слюной и моих демонстраций намерения уйти, сошлись на четырех солидах в месяц, тридцати фунтах провоза своего груза и условии, которое у меня возникло в последний момент скорее из нежелания отдать ему последнее слово:

– Все трофеи нападающих, кого я убью, мои, а если будет добыча, то мои два пая, как и у старшего охранника.

Половину добычи забирал хозяин обоза, остальное делилось по паям между охранниками. Моне было до задницы, как мы поделим, тем более, что в добычу он не верил. Добраться бы туда и обратно целыми и не обобранными.

– Договорились! – согласился он.

Мы ударили по рукам, после чего Моня подсунул, как он думал, подляну:

– Отправляемся послезавтра, так что плата тебе пойдет с послезавтрашнего дня.

– Хорошо, – разочаровал я его спокойным ответом. Мне аж никак не тарахтело грузить завтра его товар, о чем предупредил меня Дулон.

Вместо этого я сходил за арбалетом, ремнем для него и кожаной безрукавкой. Прямо в лавке надел безрукавку, продел в ее петли ремень и застегнул его. В левый нижний карман сунул платочек, который использовал, как носовой, в правый нижний пересыпал мелочь из пистона. Затем пристегнул новый ремень к арбалету, отрегулировал его длину, надел на плечо. Жаль, что в лавке не было большого зеркала, чтобы я увидел себя во весь рост и сам себе понравился. Остальные пока не доросли до моего понимания красоты, поэтому смотрели на меня с ухмылкой. Особенно их забавлял арбалет. Я услышал много версий, для чего он нужен, одна остроумнее другой.

Вчера вечером я спросил у Келогоста, какие товары пользуются спросом у антов. Из перечисленного им выбрал красивые ткани. Весят и места занимают мало, а стоят дорого. Или заработаю по-крупному, или влечу. Я купил пять рулонов самых ярких тканей, зная по опыту общения с африканцами, что примитив любит блеск. Отдал почти все свои деньги, осталось три солида и мелочь. Таких покупателей в этой лавке давно не видели, поэтому бесплатно запаковали мое приобретение в грубую ткань, зашив ее, и даже любезно согласились бесплатно доставить покупку на постоялый двор.

А я тем временем прошелся по продуктовым рядам. Моня по договору обязан был кормить меня, но интуиция подсказывала, что это будет один из пунктов, на котором он обязательно сэкономит. Я купил сушеного мяса типа бастурмы, только не острого, низку вяленой рыбы, головку сыра, несколько лепешек и туесок меда. Мне здесь катастрофически не хватает сахара. По пути на постоялый двор не удержался и съел пол-лепешки, макая ее в мед.

Ткани уже ждали меня. Келогост отдал их со словами:

– На этом много не заработаешь.

Я не сразу догнал, что он думает, что я повезу на продажу дешевую ткань. Не стал ему говорить, что внутри дорогая. Пусть и остальные так думают. Зависть – движущая сила неприятностей, причем для обеих сторон.

До обеда занимался арбалетом. Установил замок. Концы винтов заклепал, чтобы замок не выпал случайно, а тем более, не случайно. С помощью вспомогательной тетивы надел рабочую. Смотрелось всё неплохо. Осталось проверить в действии. Что я и сделал после обеда.

Сперва намотал километров пять по поляне, махая мечом или копьем и закрываясь щитом. У меня уже начинало получаться, как у взрослых. И кольчуга со шлемом не мешали так сильно, как в первый день. Отдышавшись, занялся пристрелкой арбалета. Первый тест был на точность. Метров на двадцать пять арбалет бил прямо в цель, потом надо было брать выше, так сказать, над яблочком. Опытным путем я определил, насколько надо повышать прицел при увеличении дистанции. У моего магазинного арбалета поправку надо было вводить уже после восемнадцати метров. Вот что значит разница между массовым и штучным производством! Второй тест – на пробивную силу. С расстояния примерно пятьдесят метров дюймовую доску прошибло насквозь, еле нашел болт. На дистанции сто метров прикрепил доску к стволу дерева. Болт пробил доску и влез в дерево сантиметров на пять-семь. Вылезать не хотел, пришлось вырезать ножом дерево вокруг него. Лунка получилась внушительная, как бы дерево не засохло. Вот теперь я чувствовал себя большим и сильным.

8

Колеса кибитки скрипят громко и надсадно, будто вот-вот отвалятся. Я видел, как их смазывали перед выходом. Не помогло. Наша кибитка последняя в обозе, седьмая. Приятная цифра, по крайней мере, с ней нет отрицательных ассоциаций, как с предыдущей. Я сижу на сиденье, но управляет упряжкой из двух волов мой напарник, скиф по имени Скилур. Моня нанял Скилура и его друга вечером последнего дня, потому что лучше никого не смог найти. Положил им по две с половиной силиквы каждому – отбил перерасход на меня. Скилуру лет шестнадцать. Вооружен двояковогнутым луком и коротким мечом-акинаком. Из брони только кожаная шапка, напоминающая ушанку, и надеваемая через голову, короткая безрукавка из толстой кожи. Темно-русые волосы длинные, схвачены ленточкой в конский хвост. Европейский тип лица, глаза голубые, не раскосые и даже не жадные. На щеках и подбородке светлая юношеская поросль. Худой, но кость не тонкая. На хорошей кормежке должен быстро набрать массу. Характер веселый, легкомысленный. Сильно развитое чувство стада: ни минуты не может быть один. Когда я, устав от его болтовни, иду позади кибитки, начинает общаться с волами. У Скилура мечта купить коня и завербоваться в легкую кавалерию. Когда я сообщил ему, что отказался от такой чести, Скилур посмотрел на меня, как на чудака. Разве нормальный человек откажется от жизни на всем готовом?! Я мало встречал скифов в Херсоне. Скилур говорит, что их вообще мало осталось. Он еще осознает себя скифом, но уже свободно говорит на местной смеси греко-латинского и не знает, что его предки когда-то владели не только теми землями, по которым мы едем, но и многими другими, входящими сейчас в состав Византии и Персии; что одно их имя приводило в трепет народы многих стран; что победили Дария и дали отпор армии Александра Македонского. Когда я рассказывал это, он слушал с открытым ртом. Единственное, что Скилур еще помнил, – это что где-то там, куда мы едем, находятся курганы-могилы его далеких предков.