Хейсар

Поворот наружу, потом внутрь, рывок, короткая вспышка боли — и я, на мгновение заглянувший в чертоги Темной половины Двуликого, услышал удовлетворенный голос Головы [159] :

— Вот и все… Сейчас перебинтую — и можешь отправляться спать…

Подняв взгляд к солнцу, которое только — только начало путь по небу, я недовольно засопел, потом сообразил, что Круча, занятый моей рукой, не видит выражения лица, и буркнул:

— Я продолжу тренироваться…

Воспоминания о первых днях в Гильдии заставили меня грустно усмехнуться — я был таким же упрямым, как Уресс, и тренировался как проклятый, чтобы хоть на мгновение приблизить день смерти графа Арен ика Тьюварра.

159

Голова — начальник отряда охранников.

— Мастер? Я готов! Правда!!! — перепуганно воскликнул айти’ар, потом понял, что его восклицание прозвучало как-то жалко, и упрямо набычился: — Я никуда не уйду, даже если ты меня прогонишь!!!

Я закончил перевязывать его палец, пожал плечами и мотнул головой в сторону обломков его ил’личе:

— Этой рукой работать запрещаю. Пока не заживет. Что касается другой — сначала убери обломки и песок, а потом посмотрим…

…Убрал. Добросовестно. Ссыпав весь песок в оставшийся целым кувшин силы и собрав черепки в снятый с себя араллух. Унесся во двор — выносить. И пропал. Эдак минут на тридцать. А когда вернулся, у меня зачесались кулаки — на лице мальчишки появилось еще несколько ссадин, под правым глазом вспухал синяк, а из уголка рта сочилась струйка крови.

С хрустом сжав кулаки, я повернулся к часовому, вглядывающемуся в хитросплетения улиц, и зашипел:

— Ш — ш-шайир?

— Да, ашер? — нехотя отозвался он, повернулся ко мне и, увидев выражение моего лица, схватился за рукояти своих наш’ги.

— Сейчас ты спустишься во двор, найдешь тех, кто дрался с Урессом, и передашь им мои слова…

— Я — на посту. И никуда не пойду! — перебил меня юнец.

Я скользнул к нему, походя выбил из рук выхваченные из ножен Волчьи Клыки, схватил его за глотку и заставил встать на цыпочки:

— Ты! Сейчас! Спустишься во двор! Найдешь тех, кто дрался с Урессом! И скажешь им, что если кто-то из этих недоумков еще раз поднимет руку на моего тэнгэ, то я изувечу их отцов или старших братьев…

Глаза хейсара чуть не вывалились из орбит, а из глотки вырвался возмущенный хрип:

— Что — о-о?

— То, что слышал! И еще: если кому-то из твоих сородичей не понравилось мое поведение на этом вашем виот’ун’иаре, то они знают, где меня найти!

…Первое, что сделал хейсар, когда я разжал пальцы, — это подобрал свои наш’ги. Потом пробормотал себе под нос что-то вроде «клянусь Бастарзом…», убрал клинки в ножны и, бледный от унижения, нырнул в люк. Проводив его взглядом, я подмигнул растерянному Урессу, взялся за захваты своих ил’личе и переставил их поближе к зубцам.

Минуты через полторы айти’ар наконец вышел из ступора, насупился и, явно кому-то подражая, изобразил непонятный жест здоровой левой рукой:

— Ты — гость, Мастер! И должен соблюдать а’дар…

— Я его соблюдал. До тех пор, пока твои сородичи помнили, что такое гостеприимство…

Мальчишка покраснел, опустил взгляд и еле слышно выдохнул:

— Они злы… Очень… И ведут себя недостойно…

Потом вскинул на меня глаза и добавил:

— Но ведь не все, правда?

— Все… — угрюмо буркнул я. И вспомнил недавний «праздник»…

…Почувствовав прикосновение к плечу, я открыл глаза и удивленно выгнул бровь: передо мной стоял не кто-нибудь, а сам Вага Крыло Бури, старший сын аннара рода Аттарк, со дня приезда в Шаргайл ни разу не поднимавшийся на Орлиное Гнездо.

— Извини, что прервал твое погружение в себя [160] , но твоей гард’эйт требуется твоя помощь…

Я оказался на ногах раньше, чем дослушал предложение. Потом сообразил, что побратим короля выглядит слишком спокойным, и убрал руку с клюва чекана:

160

Погружение в себя — местное название медитации.

— В чем?

— Сегодня — ее виот’ун’иар, день, когда она должна показать женихам свои умения…

— Какие умения?

— Она должна разделать косулю и приготовить главное блюдо для пира…

— Ну, и при чем тут я?

Вага пожал плечами:

— По нашим обычаям, удар, лишающий жизни жертвенное животное, должен нанести мужчина. Леди Мэйнария решила, что имя того, кто этого достоин, должен назвать ты…

Я подошел к краю оу’ро, посмотрел вниз, на собравшуюся во дворе толпу, и удивленно почесал шрам:

— Ого, сколько вас собралось!

— Это не только Аттарки, но и аннары и азы всех родов Шаргайла! — гордо ответил Вага.

Ощущение собственной ненужности больно укололо в сердце — если этот их вьетьяр был таким большим праздником, то могли бы пригласить и меня.

— Пусть выберет сама…

— Она УЖЕ сказала. Ее — услышали… — выделив слово «уже», буркнул Крыло Бури. Как мне показалось, как-то уж слишком недовольно.

Я слегка напрягся — для того, чтобы столь явно выказывать свое недовольство ее поступком, надо было иметь серьезнейшие основания!

— Повтори, что именно она сказала… — немного подумав, потребовал я.

Вага поморщился, но повторить все-таки повторил:

— Она сказала, что передает право выбора своему майягарду, Крому по прозвищу Меченый, так как она — гард’эйт и не может принимать решения, от которых зависит ее жизнь…

Формулировка фразы мне не понравилась: видимо, у Мэй были основания предполагать, что сделанный ею выбор как-то отразится на ее будущем!

— Скажи-ка, в чем смысл этого вашего вьетьяра?

— Виот’ун’иара! — поправил меня Крыло Бури. — В переводе с хейсарского — «день, когда девушка показывает свой лик». То есть умения, необходимые в семейной жизни…

— И все? — уточнил я.

— Да… — кивнул Вага. Но — после небольшой заминки. И как-то не особо искренне…

— Что ж, я тебя услышал… — хмыкнул я, одернул араллух и, не говоря ни слова, двинулся к люку…

…Стоило мне выйти во двор, как вокруг стало тихо: и Аттарки, и их гости уставились на меня, как на какое-то чудо. Хотя нет, как на чудо смотрели в основном гости. Причем по большей части женщины. А вот в глазах сородичей Ваги горело неудовольствие. Если не сказать «ненависть»!

— Силы вашим десницам и остроты вашим взорам, ашер’о! — поздоровался я с мужчинами. Потом повернул голову к их слабым половинам и добавил: — Полных чаш вашим домам и плодовитости лонам, ашиар’о!

Ответили. Сначала — старшие отцы и старшие матери родов, потом — женихи, а самой последней — Мэй.

«Остальные права голоса не имеют…» — тут же отметил я, подошел к своей Половинке и вытянул перед собой правую ладонь.

Мэй, чуть более бледная, чем обычно, нервно сглотнула, на мгновение опустила взгляд, потом взяла себя в руки и улыбнулась. Нет, не мне — окружающим. Потом положила на мою ладонь ритуальный клинок, обреченно закусила губу, повернул ась к аннарам и четко произнесла: