Химера
Шрифт:
Наконец, телега подъехала вплотную к эшафоту, давая шанс тщательнее рассмотреть обреченного пассажира.
Сердце остановилось в то же мгновенье. Плотина в голове, удерживающая поток мыслей из подсознания, разлетелась на куски…
Да, это действительно она… Я знал ее очень хорошо. Вернее, знал тот, в чем теле я сейчас, но это ничего не значило. Мы стали единым целым…
Темно-русые волосы девушки торчали рваными клочками, не доставая до изящной шеи в свежих царапинах. А ведь недавно они свисали ниже плеч. Она была облачена в промокшую до нитки кроваво-алую рубаху необъятной ширины, из-под которой выглядывали босые ноги. Руки связаны
Но даже в таком виде она оставалась идеально красива… Ангел, у которого отняли шанс расправить крылья, с чистым благородным ликом, отрешенный от мирской суеты. Невозмутимое лицо без малейших признаков протеста, на котором отражалось лишь сострадание к проклинающему ее народу.
Прекрасные большие глаза, в которых не было боли, упрека, и ужаса предстоящей смерти. Взор, светящийся ярче лазурного неба над головой. Он устремлялся в бесконечную даль, сквозь враждебно настроенную и озлобленную толпу. Взгляд, в котором пылает вечный огонь бессмертия… Он способен расплавить даже омертвевшее, каменное сердце, проникнув в самую его глубину и пробудив неведомые до этих пор чувства.
У нее не всегда были голубые глаза. Когда-то их цвета различались… В то время ее правое око блистало, как изумруд, а левое, словно сапфир, в лучах восходящего солнца. Ее взгляд очаровывал и пленил своей неповторимостью.
Но, в отличие от меня, она так не считала и переживала по этому поводу, скрывая особенность за длинной челкой. Долгие месяцы творческих мук, бессонные ночи, бесчисленное количество проб и ошибок… Но я все-таки сварил зелье, меняющее цвет глаз. Гремучая смесь из молочка сонного мака, галлюциногенных грибов, яда мокриц, внутренностей ползучих тварей и других особых ингредиентов.
Этот подарок безмерно осчастливил девушку. И меня вместе с ней… Но сейчас это уже неважно…
Она спустилась без чьей-либо помощи с повозки и двинулась к лестнице эшафота. Внезапно хрупкая ножка скользнула по склизкой грязи, земля ушла из-под ног, и девушка с хлюпаньем рухнула в жижу спиной. Попыталась подняться, но безуспешно. Стесненное тело не подчинялось командам и падало раз разом, но она не издала ни звука. Ни одной эмоции не появилось на белом лице… Лишь губы все сильнее сжимались…
В ход пошли грубые ругательства отдельных нелюдей из толпы, но этим дело не закончилось. В сторону эшафота полетели гнилые фрукты.
— Кончай бездушную тварь!
Нестерпимо хотелось вырвать их поганые языки из глоток и скормить бродячим псам. Вспороть брюхо и вывалить зловонные кишки на площадь.
— Что разлеглась, подстилка? Не на работу пришла!
Загнать в лицо булыжник, чтобы подавились словами и собственными окровавленными зубами. Они недостойны жить на этой земле!
— Поднимите эту французскую шлюшку! Ведьма, не тяни время, тебя уже заждались в аду!
Но разум, как всегда, торжествовал. Он одержал очередную победу над слепыми инстинктами и ураганом необузданных чувств. Я промолчал в ответ…
Я всматривался в противные морды, чтобы запомнить самые мелкие детали их сволочного облика. Эта информация мне еще пригодится…
Первый — худощавый, длинный. С заостренным носом и таким же подбородком. К нему от левого глаза тянулся глубокий косой шрам. Глаза крошечные, черные,
как у помойной крысы. Бегают из стороны в сторону. Еще и постоянно «пальцы греет». Руку даю на отсечение — вор-карманник.Второй — низкорослый, круглый, словно пушечное ядро. Засаленные волосы, мясистый нос с торчащими из него волосами. Подбородок, как у шарпея, с двумя толстыми складками. Заплывшие серые глаза. Въедливый взгляд, говорящий о том, что его владелец — плут. Щеки, усыпанные гниющими угрями. В зубах дорогая курительная трубка. Наверняка мелкий торговец.
Еще один слева — явно профессиональный попрошайка, один из многочисленных паразитов общества. Сгнившие корявые зубы. Бешеные глаза, вылезающие из орбит. Зачесанные в кровь проплешины на голове и блевотного вида грязь на лице. Все эти нюансы внешности однозначно определяли его жизненное призвание.
— Обещаю, мы обязательно встретимся… И я покажу вам самую короткую дорогу в ад. Это единственное, что я хорошо умею делать в жизни. Ведь я прирожденный убийца… Даже не буду скрывать, это доставит мне истинное удовольствие, — шептал я, еле шевеля губами, давая кровавую клятву самому себе. — Небо мне свидетель! Но если вдруг вам неслыханно повезет, и я отдам концы раньше, чем вас найду… Знайте… Я буду ждать вас с нетерпением у ворот в тартарары!
Девушка продолжала барахтаться в грязи, взбивая ее ногами, словно масло, и по-прежнему не могла встать самостоятельно. Лицо палача, стоящего у эшафота, дрогнуло и обезобразилось тенью жалости. Но лишь на доли секунды, почти незаметно для большинства.
Конечно, я знал этого человека… В последнее время он стал самой известной и узнаваемой персоной на улицах столицы мира, объятой пламенем революции. Это имя вселяло неподдельный ужас в людские сердца. Оно заставляло их биться как можно реже, чтобы этот звук не привлек внимание палача и его испепеляющий взгляд не сжег их дотла. Шевалье Шарль-Анри Сансон де Лонваль — самый знаменитый живодер Парижа, вершитель судеб, полноправный бог Революции и единоличный властелин «малышки Луизон».
Никогда не думал, что бездушные палачи способны на человеческие чувства. А особенно если это ремесло передавалось из поколения в поколение. Когда убийство становится уже не работой, а жизнью.
Смерть с младенчества перед глазами. С самого детства учишься лишь искусству умерщвления. Смерть вокруг тебя, она живет в твоем доме, она в тебе самом, в твоем сердце… Да что там, ты сам и есть смерть… Какие могут быть чувства, когда ты умер, не успев родиться?
Обстановка накалялась. Толпа уже гудела от нетерпения и негодования, словно осиротевший рой пчел. Сказочный подарок Франции, а заодно и всему человечеству, от просвещенного доктора Жозефа Игнаса Гильотена уже почти покрылся плесенью от скуки, но продолжал со стальным терпением ожидать нового свидания…
Я растолкал толпу и подобрался поближе к эшафоту, чуть ли не уперся грудью в штыки охраны. Хотелось заглянуть в ее глаза, чтобы она видела — я здесь…
Палач потянулся рукой к кожаному ремню на поясе. На его лице мелькнула растерянность. За поясом не было красного колпака с прорезями для глаз. Новое время — новые правила. С некоторых пор исполнители приговора в них не облачались, ведь освобожденный народ должен знать своих «героев» в лицо…
Подавив чуждые ему эмоции, он сгреб в охапку осужденный материал и двинулся по ступеням эшафота. В его могучих мускулистых руках девушка казалась хрупким ребенком, ведь Сансон был действительно гигантом.