Химеры пустошей

Может, ей и надо-то немного тепла и понимания…

То есть, когда-то он действительно в это верил.

Что же. От всей этой нелепой встречи кое-какая польза все же была. Клара прекрасно узнала серебряный жетон. И сразу поняла, кому он мог принадлежать. Более того, это ее даже взволновало — в достаточной степени, чтобы попытаться отвлечь Мара собственным обнаженным телом.

Мар умылся. Тщательно, с маниакальным усердием прямо таки, вымыл руки.

Она словно носила с собой самые гадостные страницы из прошлой жизни Вольдемара Шторма. И в отличие от него, гордилась теми страницами, выставляла их напоказ.

Мар в задумчивости провел пальцем по жетону. Кто же ты был, неизвестный мне молодой дракон из Водопадного? Кто ты был и чем помешал Тедору Шторму настолько, что он решил тебя казнить самым жестоким из возможных способов?

Если простые расспросы не помогли, можно попытаться использовать жетон как привязку для некромантской нежити. Если удастся проявить память образа, то есть шанс получить нужный ответ. Вот только, надо ли Мару Шторму знать этот ответ? Надо ли ввязываться?

Он давно не часть Водопадного. Его ничто не связывает с Чертогом. Так отчего же это не отпускает — рассказ трапперов. Жуткий человек на дне клоаки. Слова Клары про Фера. Хотя, это-то как раз полный бред.

— Но, может, потому что она все-таки вспомнила про Фера? — спросил он сам у себя вслух.

Имя прозвучало чужеродно. Словно он никогда в прошлом не звал так младшего брата.

Брату не нравилось имя Ференс. Брату не нравилось ни одно из сокращений, которые придумали родители — ни Франц, ни Фриц, ни Фрэнк. И он придумал свое. Ему было лет шесть, и одной из ночей он шепотом жаловался старшему на несправедливость мира: почему мы сами не можем выбрать себе имя, какое нравится? Тогда-то Вольдемар и предложил:

— Действительно, что нам мешает придумать себе прозвища? Про них будем знать только мы с тобой. Даже в садке никто не узнает.

Мару было девять. Из него уже перестали делать дракона.

Но в садок все равно отправляли. Даже без крыльев, магии учиться надо. Без магии он окажется беззащитным перед большим миром. Мар тогда этого еще не понимал.

Садок он не любил… а брату немного завидовал: в тот год еще считалось, что у него неплохие шансы.

Ференс тогда сказал:

— Ты первый! У тебя-то имя нормальное… только длинное.

— Вольмар? Как кальмар, только на «в».

— Что такое «кальмар»?

— Древняя скользкая рыба. Вольм? Как тебе?

— Да ну… как-то странно звучит. Тоже по-рыбному. Давай ты будешь просто Мар… а я просто Фер…

— Ну, давай…

Потом он забыл ту ночь и тот разговор. И Ференс его все равно всегда называл полным именем. А вот он помнил, что брату приятней быть Фером… и до самого последнего дня звал его только так.

До того дня, когда его зашвырнули в глухое темное подземелье с мокрыми стенами и гнилой соломой на полу. В крошечную вонючую камеру. Где Фер лежал один уже несколько дней — даже не Фер, окровавленное маленькое тело, в котором Вольдемар чудом каким-то смог узнать брата.

Мар держал его на руках, прижимал к себе, пытался отогреть и уговаривал не умирать.

Не помогло.

Про лекцию была чистая правда, и надо было спешить, но Мар все равно потратил несколько минут на то, чтобы просто посидеть в тишине. Заменить в голове воспоминания о визите Клары Шторм другими, куда менее мрачными: о луче света из окна. О прохожих там, снаружи. О том, как сквозняк едва заметно шевелит серую от пыли занавеску. В мире много всего красивого, сиюминутного, того, что достойно быть сохраненным в сердце. Кстати, разговор о памяти образа с третьекурсниками, пожалуй, можно начать с этого… с одного единственного ничего не значащего, но яркого воспоминания.

Янка Безымянка

Она много раз пыталась представить себе, как выглядит ее соседка по комнате. И каждый раз образ получался немного другой. Алиса виделась ей то смуглой и темноглазой красоткой из Искателей, то голубоглазой шатенкой, как многие из Бризов или Аркад. Темперамент у нее был исключительно «искательский» — быстрые решения, между идеей и исполнением — несколько мгновений. Говорят же, что Искателей мало осталось, потому что они сначала делают, потом думают…

Алиса была из Саумов, — это очень большой дом, встречается во многих циркусах. А если судить по книгам, то и среди драконов Самумы встречаются. Или встречались раньше.

В хрониках Романа Скальда точно такое было, в «Песне об одиночестве» — там герой дракон из Самумов остается единственным выжившим после нападения химер в небольшом внешнем поселении, Форте Огня. Он держит оборону, ведет хозяйство, поддерживает стену и хоронит погибших товарищей. Он выполняет каждодневную работу, занимается исследованиями, как будто ничего не случилось и даже ведет дневник. Он ученый, но ему хватает знаний, сил и смелости быть и поваром, и охотником, и механиком, и гробовщиком. И так всю долгую зиму, пока не открываются вёрсты… А когда пришла помощь, то нашли в Форте Огня только записи его дневника и завершенное исследование. Ни записки, ни объяснений. Скальд считал, что маг отчаялся ждать весны и, сходя с ума от одиночества, отправился к ближайшему циркусу своими крыльями… не долетел, конечно.

Янка, когда читала эту историю, подумала, что это несправедливое и глупое объяснение: не мог человек с таким характером и такими качествами просто взять и, по сути, совершить самоубийство. Должно было быть что-то еще.

Книгу она читала давно и помнила сейчас урывками. Но герой ее тогда впечатлил настолько, что она запомнила имя. Александр Самум из Синей Лабы циркуса Кордон. И была даже небольшая гордость, что ее сводные братья — тоже Самум.

Кордон — это где-то далеко.

А тот маленький форт, наверное, давно перестал существовать. Вообще ни одного форта не осталось — зачем? люди давно живут в циркусах… ну или в Чертогах.

Янке вдруг подумалось — почему дракон — и вдруг из циркуса? Драконы с людьми и некромантами никогда рядом не жили. Выходит, Александр Самум и в этом был особенным, непохожим на других драконов?

Сейчас, одна в комнате в ожидании, когда вернется с занятий Алиса, Янка перебирала воспоминания о родных, о прочитанных книгах, о мудрых изречениях древних, которые могли дать ответ — как ей жить дальше? Что делать, если действительно делать, а не занимать голову чем-нибудь, чтобы она сама себя не заняла пустыми мыслями и сожалениями.

…зря Мар Шторм дразнит ее Эсмеральдой, совсем не похоже. Лучше бы с кем-то другим сравнивал…

А если уж брать с кого-то пример, то с Александра Самума.

Подумаешь, мир рухнул и тебе одному зимовать в не приспособленном для этого, на половину разрушенном форте, в котором запас продуктов не пополнялся почти месяц, потому что атака химер как раз и началась с уничтожения каравана с продовольствием…

Но мне-то что делать? А? Александр?

Сама себе ответила: прежде всего, встать с постели. Хватит. Ты столько не валялась даже когда болела. Даже когда жила дома… особенно когда жида дома!