Хищники с Уолл-стрит

В последнее время обороты набирает терпимость. Большинство фирм устраивают семинары по толерантности и просветительский рекрутинг. СКК и все инвестиционные банки направляют людей проводить беседы в ведущих бизнес-школах всякий раз, когда там устраивают симпозиумы геев. Усилия вроде бы приносят плоды. В некоторых конторах «не вписываться» практически означает «прописаться».

Несмотря на все эти успехи, я что-то сомневаюсь, чтобы моя отрасль хоть когда-нибудь стала общенациональным образчиком широты воззрений. Наш негласный уговор несколько выходит за рамки «не спрашивай, не говори». Спрашивать можно. Можно говорить. А вот показать – кранты карьере. К женственным манерам Уолл-стрит проявляет абсолютную нетерпимость.

Посему описывать дебют Кранча в ОФЛ как просто эффектный было бы колоссальной ошибкой. В то утро вторника, в обстановке власти и денег, подчеркнутой кожаной обивкой и панелей из тигрового клена, все брокеры в зале заседаний без изъятия вытаращили глаза. Пока парикмахер «вальсировал» к моей команде, на него была устремлена каждая пара глаз.

Расслабив кисти, полусогнув локти, Кранч покачивал бедрами в ритме бум-бум-чика-бум, обычно требующем высоких каблуков. На нем были обтягивающие джинсы – черные, наверное «Дольче и Габбана». На его розовой майке спереди красовалась надпись «Кто твой папочка?». Уверенный, чертовски уверенный в себе Кранч привлекал внимание и игнорировал мнения. Он пребывал на подмостках, наслаждаясь взглядами и явно намереваясь удержать их подольше. В левой руке он сжимал красную папку.

* * *

Кранч – урожденный Мэрион Майкл Моррисон в честь настоящего имени Джона Уэйна. В тот момент его родители хотели воздать дань обожаемому Герцогу и стрельбе навскидку. Они и думать не думали, что однажды их сын станет настоящим Джоном Уэйном в жизни в качестве члена элитного армейского спецподразделения «Дельта».

Демобилизовавшись, Мэрион Майкл Моррисон отрастил густой черный конский хвост и официально изменил имя. Встречаясь с людьми впервые, он частенько повторяет одну и ту же вступительную строку: «Зовите меня Кранч. Достаточно одного имени. Это как Шер или Мадонна».

О том, что Кранч некогда зарабатывал на жизнь, перерезая глотки на Ближнем Востоке, говорили только его фирменные армейские ботинки и татуировка 101-го воздушно-десантного. Теперь Кранч демонстрировал жидкие тонкие прядки, уцелевшие в войне с лысиной за господство над скальпом, ниспадающие шелковистой гривкой. Мышино-бурый цвет локонов он заменил на солнечно-яркий. Каждый лязг ножниц и прикосновение расчески для него священнодействие. В своей сети из трех салонов он создает самые элегантные прически в мире. По работе под началом этого мастера воздыхает каждый амбициозный парикмахер в Нью-Йорке.

Со временем непреклонная армейская выправка Кранча уступила место экстравагантности гринвич-виллиджского голубого. Кранч с каждым накоротке. Он будто скользит по жизни, выставляя бедра и брюшной пресс с гейской беззаботностью, отринув все тревоги. Истина где-то там. Кранч страдает от разбитого сердца с такой же регулярностью, с какой посетительницы его салонов эпилируют линию бикини. Каждый роман порождает новые бездны страданий и меланхолии. Вот тут-то на сцену и выходит Чарли.

Кранч поведал Чарли обо всем. Стилист расписывал все свои знойные встречи и расставания с мелодраматичностью дневной мыльной оперы. А Чарли терпеливо выслушивал истории, все до последней кончавшиеся тем же самым. «Мой партнер меня покинул».

* * *

На всем ходу промчавшись мимо моей протянутой руки, не выпуская красной папки, Кранч поприветствовал меня теплым объятием. Смачно чмокнул губами, обменявшись с Энни прикосновениями обеих щек на европейский манер. Хлоя, поглощенная беседой где-то в недрах своих циклопических наушников, легонько помахала в знак приветствия. Но Кранч этим не удовольствовался. Оттянув левый аудиотазик от ее головы, он что-то шепнул ей на ухо. И когда вернул наушник на место, Хлоя залилась пунцовым румянцем.

Мои коллеги глазели из всех закоулков ОФЛ. Кранч вполне мог оказаться моим клиентом. Никто не проронил ни слова – за исключением Скалли; тот деликатно послал в нашу сторону воздушный поцелуй.

– Присаживайся, Кранч, – указал я на гостевой стульчик сбоку от моего стола. – Как ты пробрался мимо охраны?

– Кто-то выходил, и я проскользнул через стеклянные двери.

– А что сказала наша рецепционистка?

– Я сказал ей, что на минуточку.

– Пожалуй, не лучшая идея.

– Я так нетерпелив, – провозгласил он, нимало не смущенный моим комментарием. – Дела. Дела. Дела.

– Чем могу помочь, Кранч?

– Голос у тебя кошмарный.

– Мы с Сэм за обедом выпили несколько бокалов.

– Она просила меня заглянуть на неделе.

– Хорошо бы занять ее чем-нибудь, – ответил я. – Ей одиноко в этом доме.

Уж это я знаю по личному опыту.

– Я принес тебе подарочек, – сообщил Кранч, поводя плечами и с наигранным восторгом вручая мне красную папку. Трудно поверить, что этот человек убил хоть кого-нибудь. У него на виду ни шрамов, ни явной озлобленности, только татуировка 101-го на плече.

– Гроув, – перебила Энни. – Лайла Приоло на первой линии.

При обычных обстоятельствах я бы снял трубку. Лайла – хороший друг и великолепный потенциальный клиент. Однако на сей раз любопытство по поводу визита Кранча победило.

– Придется перезвонить.

– Не вздумай вешать трубку, – упрекнул меня Кранч. И с молниеносной быстротой, как в былые дни в Ираке, схватил трубку моего телефона. – Привет, девочка, – проворковал он Лайле. – У меня есть для тебя подходящие акции.

Этикетка на красной папке гласила «АРИ Капитал» – хедж-фонд Алекса Романова. Однажды на приеме Чарли сказал Русскому Маньяку:

– Название корпорации малость невзрачно.

– Легче дать имя молокососу, чем компании, – резонерствовал Романов. – На свете миллионы маленьких Джонни. Но только один «Цербер». – Романов имел в виду фонд прямых инвестиций, названный в честь мифологического трехголового пса, охранявшего врата ада.

Ты же холостяк. Откуда тебе знать, как называют детей?

В каком-то смысле Романов прав. За годы хедж-фонды расплодились с 4 до 8 тысяч. И каждому нужно имя. Жадные до метафор хеджи называли свои конторы в честь деревьев, гор и архитектурных элементов. Подхватывали мореходные выражения, не говоря уж о греческих и римских богах. Они расхватали большинство героев, оставив от мифологии одни ошметки. Название «Сатир Капитал», правда, свободно по сей день, и отнюдь не без причины. Древние часто рисовали приапических сатиров, рыскающих по лесам с чудовищной эрекцией, – для рекламы «Виагры» образ вполне сгодится, но для владык финансов как-то не совсем.

– АРИ – это анально-резонансное исследование? – поинтересовался я у Русского Маньяка.

– Нет. АРИ – это «Алекс Романов Инвестментс», – отрезал он.

А пока я сейчас просматривал содержимое красной папки, Кранч балаболил с Лайлой.

– Тебе надо купить «Коуч», – советовал он. – Они делают премиленькие сумочки. – Накрыв микрофон ладонью, сообщил: – Я над этим работаю.

– Валяй, Кранч. – Листая бумаги, я нашел проспект «АРИ Капитал». А еще распечатку содержимого ее портфеля ценных бумаг.