Хитрая злая лиса
Шрифт:
— Не надо, — осторожно сказал министр.
Она тихо рассмеялась, он мрачновато уточнил:
— Вы специально?
Она стала смеяться громче, он посмотрел на неё с нешуточной тревогой:
— Вера, это серьёзно. Вас обязательно попросят сегодня что-нибудь прочитать, и не раз. Даже если в первый раз вы опозоритесь, вам обязательно дадут второй шанс, его всем дают. Не вздумайте шутить с этим, для цыньянцев это очень серьёзно. Чёрт, надо было подготовиться... — он потянулся рукой к голове, но вовремя вспомнил, что там лента, и не стал трогать, хотя было видно, что ему хочется. Веру забавляла эта ситуация, и она не делала ничего, просто
Министр какое-то время шёл молча, потом задумался явно о другом и Вера предложила:
— Покажете пример, может быть?
Он кивнул и задумался, но процесс почему-то застопорился, министр молчал, с каждой минутой смущаясь всё сильнее, потом предложил окончательно растерянным тоном:
— Давайте вы ещё раз попробуете?
— Ладно, пойдём по классике.
Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад — дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы.**
— Мрачновато, но сойдёт, — всё ещё напряжённо сказал он, помолчал и спросил, явно заранее готовясь к худшему: — Продолжение есть?
Вера кивнула и продолжила читать, с выражением:
Теперь моя пора: я не люблю весны;
Скучна мне оттепель; вонь, грязь — весной я болен;
Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены.
Суровою зимой я более доволен,
Люблю ее снега; в присутствии луны
Как легкий бег саней с подругой быстр и волен,
Когда под соболем, согрета и свежа,
Она вам руку жмет, пылая и дрожа!**
— Чёрт, Вера, нет! — он всё-таки схватился за голову, — никаких рук, здесь так не принято. Стихи — только про природу, цветы...
— Приведите пример, — невинно захлопала глазами она, ещё не понимая, в чём его проблема со стихами, но уже радостно готовая этим пользоваться в целях его смущения.
С примерами была явная напряжёнка, зато Вера вспомнила ещё один и стала читать, самым невинным и скромным тоном:
За вздохом утренним мороза,
Румянец уст приотворя,
Как странно улыбнулась роза
В день быстролетней сентября!
Перед порхающей синицей
В давно безлиственных кустах
Как дерзко выступать царицей
С приветом вешним на устах.
Расцвесть в надежде неуклонной —
С холодной разлучась грядой,
Прильнуть последней, опьяненной
К груди хозяйки молодой!***
— Да вы издеваетесь, — констатировал министр, Вера рассмеялась и хрипловато запела, шагая вприпрыжку в ритме вальса:
Осень, в небе жгут корабли.
Осень, мне бы прочь от земли.
Там, где в море тонет печаль,
Осень — тёмная даль.*
— Ну, в принципе, теперь он мне уже нравится, — вздохнул министр, начиная смеяться на грани злости и веселья, Вера резко стала ровно и изобразила предельную серьёзность:
— Ладно, я готова к компромиссу. Как только вы обрисуете техзадание. Начинайте.
— В общем... — он медленно глубоко вдохнул и стал перечислять: — Можно: описания природы, погоды, растений. Можно, но с осторожностью: насекомых и птиц. Вообще очень осторожно: животных, особенно оленей, лис и кошек — это, в некоторых случаях, указание на женщин с низкими моральными принципами. Не всегда, но лучше перестраховаться. Нельзя: болезни, раны, смерть; всё тяжёлое, жестокое, разрушительное; острые предметы, длинные предметы, предметы личные, типа расчёски или веера — там у каждой вещи свой смысл, вы не угадаете, там сам чёрт ногу сломит; чертей, кстати, дьявола, демонов, духов — всё потустороннее нельзя. И вообще не упоминайте вслух ни о каких телесных вещах, кроме еды и напитков, хотя их тоже не стоит — это всё неприлично. Людей тоже не желательно.
— А ещё никаких описаний пьяных подвигов общих знакомых, пейзажей после боя и странного поведения животных? — шёпотом уточнила Вера, министр послал ей долгий, очень укоризненный взгляд и мрачно прошипел:
— Виари тоже коза. Не зря вы с ней спелись.
Вера стала хихикать, министр смотрел на небо и дышал медленно, потом посмотрел на Веру и шёпотом поинтересовался:
— Вы решили окончательно похоронить мою самооценку, да?
— Я отвечу вам на этот вопрос, как только вы объясните, в каком месте ваша самооценка привязана к поэтическому таланту.
— Любая самооценка в империи привязана к поэтическому таланту, здесь поэзия — язык всего, любой образованный человек должен уметь составить стих на любую тему по щелчку пальцев, и любой человек может оценивать любого человека по трём строкам стиха, сочинённого на ходу. Я обязан это уметь, и у меня были все условия для того, чтобы научиться, но я оказался настолько бездарен, что мне они не помогли. Это, в том числе, причина того, что меня не любят в империи. Поверьте, я знаю, что это такое, когда вас не любят, и для вас я этого не хочу, а вы никак не осознаете, насколько это серьёзно.
— Ладно, я поняла, — закатила глаза Вера, глубоко вдохнула и скучающим тоном выдала:
Цветочек алый на рассвете,
Умыв росою лепесток,
Мечтал о новом знойном лете,
Печально глядя на восток.
А запад мыл грозою тучи,
И точно знал, что завтра всё,
И что последний тёплый лучик
Утиный клин на юг несёт.