Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Хоббит. Путешествие по книге
Шрифт:

Далеко-далеко за туманные холодные горы, / в глубокие подземелья и древние пещеры / еще до рассвета мы должны отправиться, / чтобы потребовать назад наше давно забытое золото.

Песня начинается строфой, которая с небольшими вариациями повторяется в песне три раза, и в ней изложена цель гномьего похода. Гномы объясняют, куда и зачем отправляются в путь: на свою подземную родину, в подземные жилища предков – «в глубокие подземелья и древние пещеры». Гномы показывают, как далека их цель – и в смысле расстояния, и в смысле труднодостижимости, преград, отделяющих их от родины («далеко-далеко за туманные холодные горы»). В песне также подчеркивается, насколько сильно их желание вернуться в родные места, – они готовы отправиться в путь затемно, спозаранку («еще до рассвета»). Наконец, что очень важно, гномы описывают основную мотивацию, побуждающую их к походу: утраченные магические сокровища («чтобы искать светлое зачарованное золото»). Уже сама эта строфа в достаточной мере объясняет побуждения и цели гномов. Атмосфера песни – мрачноватая, зловещая, полная подземной таинственности. Гномы вспоминают глубокие подземелья и древние пещеры. Гномы, по сути дела, не хвалятся своими подземными обиталищами и не воспевают их красоту. Совершенно ясно, что для них важнее всего сокровища, которые гномий народ создавал в глубоких подземельях, где под сводами разносилось эхо от стука гномьих инструментов.

Хотя по описанию обиталище гномов предстает мрачным и угрюмым, творения гномов, в противоположность темным пещерам, ассоциируются со светом. Гномы ловят лучи света и удерживают их: «поймали свет, чтобы спрятать его в самоцветы на рукоятях мечей». Они нанизывают

ожерелья из звезд и увенчивают короны драконьим огнем, а в «филигрань подмешивали свет луны и солнца». Читателю понятно, что гномы в своих глубоких сумрачных подземельях не так уж и нуждаются в солнечном свете: «сверкающие золотые сокровища» заменяют им и луну, и солнце; золото и самоцветы – средоточие их любви и предмет их страсти.

Когда гномы повторяют первую строфу, они слегка меняют формулировку, касающуюся цели путешествия: вместо «чтобы искать светлое зачарованное золото» звучит «чтобы потребовать назад наше давно забытое золото» (хотя и так понятно, что уж кто-кто, а гномы не позабыли о враге и необходимости вернуть себе сокровища). Здесь принципиально важно притяжательное местоимение «наше», потому что именно тут песня переключается с сокровищ самих по себе на гномье отношение к сокровищам:

Goblets they carved there for themselves

And harps of gold; where no man delves

There lay they long, and many a song

Was sung unheard by men or elves.

А для себя они покрывали резьбой кубки / и золотые арфы – там, куда не докопается ни один человек, / они долго хранили их, и было спето много песен, / которых не слышали ни люди, ни эльфы.

The pines were roaring on the height,

The winds were moaning in the night.

The fire was red, it flaming spread;

The trees like torches blazed with light.

Сосны ревели на вершинах, / ветер стенал в ночи. / Красным был огонь, пламя распространялось, / деревья ослепительно светились, словно факелы.

The bells were ringing in the dale

And men looked up with faces pale;

The dragon’s ire more fierce than fire

Laid low their towers and houses frail.

Колокола звенели в долине, / люди смотрели вверх с бледными лицами – / драконий гнев, что яростнее огня, / обрушил их крепости и непрочные дома.

The mountain smoked beneath the moon;

The dwarves, they heard the tramp of doom.

They fl ed their hall to dying fall

Beneath his feet, beneath the moon.

Гора курилась под луной, / а гномы – они слышали поступь судьбы. / Они бежали из своих покоев, а все кругом рушилось, неся смерть, – / рушилось под их ногами и под луной.

Far over the misty mountains grim

To dungeons deep and caverns dim

We must away, ere break of day,

To win our harps and gold from him!

Далеко-далеко за туманные угрюмые горы, / в глубокие подземелья и сумрачные пещеры / еще до рассвета мы должны отправиться, / чтобы отвоевать у него [дракона] наши арфы и наше золото!

Вторая часть песни начинается со строфы, которая тоже превозносит искусство и мастерство гномов, однако обратите внимание: точка зрения в тексте меняется. Теперь гномы подчеркивают, что изготовили золотые арфы и кубки не для королей и эльфов, а для себя лично и что хранили их там, куда не ступала нога человека. Мы слышим песню о гномах и золотых арфах, но нам сообщают, что это сугубо гномьи заветные песнопения, не предназначенные для ушей эльфов и людей: «было спето много песен, которых не слышали ни люди, ни эльфы». Мы уже убедились, что гномы любят свои творения, а теперь видим, что они скрытны и дорожат сокровищами.

Именно из-за скрытности гномов и трепетного отношения к сокровищам нападение дракона, который захватил гномьи подземелья и отнял все нажитое, становится для гномов таким потрясением и горем. Обратим внимание: в песне не описывается дракон Смог, не он в ней действующее лицо. Вместо этого, гномы изображают последствия драконьего нападения – и всегда косвенным образом. Сосны ревут на ветру, поднятом драконьими крыльями, а потом вспыхивают факелами, когда дракон поджигает лес на Одинокой Горе. Дома и башни Дейла разрушены не драконом, но «драконьим гневом», его яростью. Получается, что в песне гномов дракон деперсонализирован, обезличен, его не изображают напрямую, мы не видим, как он вползает в пещеры и убивает гномов; вместо этого нам показывают гномов, которые «…слышали поступь судьбы. Они бежали из своих покоев, а все кругом рушилось, неся смерть, – рушилось под их ногами и под луной». Изображение снова полностью фокусируется на гномах-жертвах, а не на драконе-убийце. История падения гномьего царства в Одинокой Горе – песня, которую поет Торин со товарищи, – построена таким образом, чтобы внимание слушателя сосредотачивалось на гномах как пострадавшей стороне и на разрушениях, причиненных драконом. Вот о чем хотят крепко помнить гномы; они как бы отказывают Смогу в почтении, не желая делать его полноправным и тем более главным персонажем этой истории.

Однако гномы совершенно точно не позабыли дракона. В последней строфе подчеркивается цель похода: вернуть то, что принадлежит гномам по праву, отнять золото у врага. Обратим внимание на рифмовку: «он», то есть враг, дракон Смог, рифмуется с «угрюмыми» и «сумрачными» горами и пещерами: «dim-grim-him». Такая рифмовка и звучание подчеркивают серьезность и целеустремленность гномов, их решимость воевать и мстить. Если мы вновь посмотрим на измененную строку в последней строфе, которая в остальном почти повторяет первую, то увидим основную цель гномьего похода, сформулированую яснее некуда. Здесь важно и то, что гномы воспевают золото и творения своих рук, и то, что для них принципиально важен вопрос собственности, их неотъемлемого права на сокровища, и то, что они яростно жаждут не просто вернуть себе сокровища, но отнять, отвоевать их у захватчика Смога, отомстив ему.

Любовь гномов к сокровищам – яростная, собственническая и ревнивая, к тому же сумрак и темнота подземелий придают ей несколько зловещий и таинственный оттенок. Эта любовь зарождается в подземной тьме, о чем и рассказывают первые две строфы, и приводит гномов к «заговору». Именно так гномы описывают свои планы, допев песню: «Мы сошлись здесь, дабы обсудить наши планы, наши способы и средства, наши умыслы и уловки». Когда музыка умолкает, выясняется, что они сидят во мраке, потому что за стенами хоббичьей норы наступила ночь, а огонь в очаге погас. Когда Бильбо спохватывается и хочет было зажечь огонь, гномы говорят: «Нам нравится в темноте. Темные дела совершаются во тьме!» Торин и его товарищи в этой истории – положительные герои, и гномий народ стал жертвой ужасной жестокости дракона, так что жажда мести у гномов вполне естественна. И все же от гномов, несомненно, веет чем-то мрачным и тревожным – помимо того, что они ассоциируются с чуждым для Бильбо миром приключений, с туковским авантюрным началом.

Бильбо, даже когда полностью настраивается на туковский лад, не ровня гномам, и то, что происходит, когда песня допета, убедительно подчеркивает эту разницу. Бильбо пробудился от своих грез, навеянных гномьей песней, обнаружил, что вместе с гостями сидит во мраке, который его пугает, и вот он не знает, как быть, раздираемый противоречиями. Рассказчик сообщает нам: «Он колебался: то ли просто принести лампу, то ли сделать вид, будто он идет за ней, а самому спрятаться в погребе между пивными бочками и не вылезать, пока гномы не уйдут. Но тут он вдруг заметил, что музыка и пение прекратились, все гномы уставились на него и глаза их светятся во мраке» [11] . «Меньшая часть его натуры» – это туковское начало в Бильбо, оно хочет продолжать совещание и принять дальнейшее участие в таинственной гномьей затее.
Куда сильнее бэггинсовское начало, которое отчаянно жаждет спастись и спрятаться от зловещих незваных гостей. Однако обратим внимание: ни одно из этих начал не разделяет тяги гномов к темноте, мраку и темным делам. Бильбо хочет или развеять эту темноту, или убежать от нее, но просто вступить в нее не может. Он смотрит на мир совершенно иначе, нежели гномы, и это отличие – не просто следствие его туковско-бэггинсовской раздвоенности. Как мы не раз убедимся на протяжении всего повествования, Бильбо так и не сможет полностью уподобиться своим товарищам по походу.

Работа над «Хоббитом». Введение в фэнтези

Прежде чем мы перейдем ко второй главе – подлинному началу приключений Бильбо, – я предлагаю сделать шаг назад и взглянуть на первую главу шире. Давайте посмотрим, чего достигает Толкин за счет первой главы. Он прекрасно понимал, за какое сложное дело взялся, затеяв писать книгу в жанре фэнтези, особенно потому, что фэнтези в те времена, в начале двадцатого века, было направлением, далеким от популярной литературы, и массовым спросом не пользовалось. Толкин заранее знал, что его читатели, приступив к «Хоббиту», вынуждены будут покинуть привычный будничный мир и перенестись с помощью воображения в вымышленный волшебный мир, полный неожиданностей и чудес. В первой главе Толкин наглядно показывает нам, как происходит это перенесение, причем показывает в рамках самого повествования. Уже в первой главе мы из уютного привычного мира переносимся в мир, где обитают маги, гномы и драконы. И переносимся мы не просто так, а вместе с протагонистом, с главным героем – с Бильбо, потому что Бильбо переживает все то же самое. Он – персонаж, который воплощает конфликт между обыденным и чудесным. Мы знакомимся с таинственным, магическим и опасным миром именно тогда, когда с ним знакомится и Бильбо, смотрим его глазами, а его переживания – нерешимость, колебания, неумение приспособиться к новому миру – замедляют действие и дают нам время на то, чтобы переключиться самим, преодолеть собственные сомнения и ограниченность. Бильбо Бэггинс становится для читателей отличным пробным камнем, потому что он и исследует, и воплощает грань между предсказуемым и внезапным.

Еще одна непростая задача, с которой Толкин столкнулся в работе над «Хоббитом», была связана с тем, что книга была адресована в основном юным читателям. По мере того как он вводит детей в свой фантастический мир, мы видим, какую осторожность проявляет писатель, как бережно относится к читателям. Яркий пример тому – первая встреча читателей с магом Гэндальфом. Что первым делом вспоминает о Гэндальфе сам Бильбо? То, что маг «подарил Старому Туку пару волшебных бриллиантовых запонок, – они еще застегивались сами, а расстегивались только по приказу». С одной стороны, это подлинное чудо, фокус, в котором красоту и притягательность создает не только магия, но и драгоценные камни. Безусловно, это щедрый и удивительный подарок Гэндальфа старому другу. Однако запонки – в то же время и первое наше знакомство с магией Гэндальфа, и для первого раза образ очень уж домашний, уютный, хотя и впечатляющий. Но чего добивается автор, введя в текст такой образ? Того, что читатель-ребенок знакомится с волшебством и магией через привычные, будничные и понятные вещи; ребенку предлагают представить, как здорово было бы, если бы застежки на одежде не только были бриллиантовыми, но еще и застегивались по команде и никогда не подводили. Даже самые зрелищные чудеса Гэндальфа, его знаменитые фейерверки, все-таки напоминают о привычном и знакомом мире, потому что и обычного фейерверка довольно для того, чтобы потрясти и впечатлить ребенка. Толкин умело заставляет ребенка-читателя вспомнить об этих впечатлениях и тем самым включает читательское воображение, так что дальше ребенку уже легче представить себе и другие чудеса Гэндальфа. Великолепные волшебные фейерверки, которые, как мы понимаем, еще в юности произвели на Бильбо неизгладимое впечатление, позволяют ребенку ощутить, насколько же больше чудес в этом магическом мире и как они разнообразны. Толкин делает воображаемый фантастический мир представимым и доступным для юного читателя, одновременно подчеркивая его красоту и волшебность.

Большой такт и мудрость Толкин проявляет и в том, как знакомит ребенка-читателя с другими, более серьезными составляющими рассказа. Когда Торин описывает красоты и роскошь гномьего царства стародавних времен, повествуя о нападении дракона Смога, то упоминает золото и самоцветы, но самым ярким образом, доказывающим баснословное мастерство гномов, становятся «диковиннейшие волшебные игрушки». А когда он расписывает эпоху процветания гномьего царства, то краеугольным камнем в этом описании служит то, что «ярмарка игрушек в Дейле считалась чудом Севера». Удивительно, но как раз после этой фразы Торин переключается на зловещие темы: «Все это, несомненно, и привлекло внимание дракона». Получается, что Толкин едва ли не заявляет, что жадного Смога приманили в основном великолепные игрушки гномьей работы. С помощью этого приема Толкин показывает жадность и ненасытность драконов в масштабе, близком и понятном ребенку. Кроме того, он вносит некоторые вольности в перечень драконьих сокровищ, тем самым смягчая ужас, который юные читатели испытывают от истории про нападение дракона.

Дело в том, что Толкин собирается рассказать читателям весьма серьезную, а местами мрачную и жуткую историю. Торин и его товарищи-гномы, изгнанные драконом из родных подземелий, много лет скитаются по свету, бесприютные и сирые, без крыши над головой. А теперь они мужественно решились на безнадежную по сути затею – пойти войной на дракона Смога, отомстить чудовищу, на совести которого убийство их сородичей и разрушение гномьих жилищ.

Гномы хотят отвоевать у него свое законное имущество: родной дом и сокровища. Однако в первой главе Толкин методично и последовательно смягчает мрачность истории за счет легкого шутливого тона. Когда гномы вторгаются в дом Бильбо и переворачивают его хозяйство вверх тормашками, Толкин то и дело вносит в текст юмористические штришки – например, замечает: «Такого несуразного чаепития в его жизни еще не бывало». Даже описание резни, учиненной кровожадным драконом на Одинокой Горе, – и его Толкин в одном месте слегка разряжает. Гэндальф замечает, мол, Смогу навряд ли удалось протиснуться в узкий потайной ход: «В такую нору Смог не мог бы протиснуться даже в молодые годы, а тем более теперь, когда он пожрал столько гномов и людей из Дейла». Но красноречивее всего то, как Толкин смягчает и затушевывает трагическую историю – исчезновение и смерть Торинова отца при таинственных и страшных обстоятельствах. Как он этого достигает? Толкин заставляет Гэндальфа начать эту историю с юмористической фразы: «А Трейн, ваш отец, двадцать первого апреля – в прошлый четверг минуло как раз сто лет с того дня – ушел неизвестно куда, и с тех пор вы его не видели». Итак, Толкин рассказывает о мрачных, порой трагических событиях, однако стремится за счет комических приемов удержать текст на грани, чтобы читать «Хоббита» было не очень страшно.

Такое решение отражает отношение Толкина к детям и детской литературе в целом. С одной стороны, он понимает и щадит чувства детей, вникает в их страхи и не желает слишком пугать юных читателей. С другой стороны, он совершенно не хочет полностью заслонять их от серьезного и даже жестокого. В своем эссе «О волшебных историях», где Толкин излагает многие свои теории о литературе фэнтези, он настаивает на том, что детская книга ни в коем случае не должна быть взглядом сквозь розовые очки, не должна быть очищена от всего темного и пугающего. Он настаивает на образовательной ценности хороших книг, затрагивающих серьезные вопросы и темы, книг о добре и зле, книг, которые признают, что в мире есть и ужасное, и жестокое. «Дети и должны взрослеть – не остаться же им вечными Питерами Пэнами, – объясняет Толкин. – Взрослеть вовсе не значит терять невинность и способность удивляться; это значит – идти по назначенному пути». Он утверждает, что «…в неоперившемся, неуклюжем, себялюбивом юнце разговор об опасности, горе и тени смерти может пробудить достоинство, а иногда и мудрость». [12]

К концу книги мы увидим, что интонация и настроение порядочно изменятся и будут сильно отличаться от комического и легковесного начала. По мере того как Бильбо проходит свой путь и набирается мудрости и опыта, само повествование тоже созревает и меняется. В первой главе Толкин бережно готовит юных читателей к путешествию, которое им предстоит совершить вместе с Бильбо, и, если у них хватит туковского упорства последовать за Бильбо в его героическом походе до конца, они тоже обнаружат, что постепенно изменились и повзрослели в ходе приключений.

Поделиться с друзьями: