Хочу твоим первым
Шрифт:
Прижимаю ее собой, не даю двинуться с места.
– Пусти меня, Гордей, пусти! Пожалуйста! – бормочет испуганно, лихорадочно мотая головой из стороны в сторону, лишь бы не встретиться со мной глазами.
– Ты, видимо, что-то упускаешь, Бельчонок, - цежу ей прямо в ухо, поймав и зафиксировав на очередном повороте.
Вздрагивает. Замирает. Заходится мелкой дрожью.
Не церемонюсь.
Хватаю за волосы, отчего Арина задушено вскрикивает, поднимаю ее лицо к своему.
– Во-первых, я никогда не опущусь до такого, чтобы
Шумно дышит. Грудь ее под свитером поднимается и опускается в унисон моей. Потому как простреливает и колошматит от близости. Вопреки всему. Даже, блин, через несколько слоев гребаной одежды.
– Во-вторых, подарки назад не принимаются.
Все еще продолжая удерживать ее одной рукой, второй тянусь к округлой попке, затянутой в джинсы, подталкиваю ее на себя, чтобы освободить пространство между ней и металлом машины, и сую телефон с купюрами в свободный карман.
Возвращаю руку к ее лицу.
– И, в-третьих. В-третьих,...
Веду пальцем по ее подбородку, чуть оттягиваю вниз ее нижнюю губу. Поцеловать как хочется, пипец. Пытается дернуться, не получается. В моей власти, даже когда отрицает. Получаю извращенное удовольствие от осознания этого.
Перевожу взгляд на глаза в глаза.
И почему только нужно озвучивать очевидное?
– Никакого другого парня, Бельчонок!
Блин, да стоит только подумать, что какой-то хрен станет ее лапать, да, что там, всего лишь переписываться с ней…
– Руки выдерну. И ноги. И еще его гребаный…
По испуганному лицу Бельчонка понимаю, что мыслю вслух и заталкиваю рвущиеся с языка шокирующие ее нежные ушки непристойности обратно.
Мне кажется, заноза сейчас близка к обмороку. Но вдруг она неожиданно сильно дергается, отталкивает меня и резво обегает машину.
– Стой!
– припечатываю, вспоминая, что Бельчонок может быть дерзкой, когда захочет.
Останавливается, но цепко следит за моими движениями.
Я не двигаюсь с места, показывая тем самым, что истерить не стоит.
– Не приказывай мне!
– Не дури.
– Мы вместе с Володей, Гордей, смирись. Уже очень давно.
Делаю медленный шаг в сторону с намерением в итоге обойти машину, Арина двигается синхронно со мной.
– Я с самого начала говорила, чтобы ты отстал, Гордей! Много раз просила.
В голосе Бельчонка преобладают истерические нотки. А меня блин разрывает, будто под непрекращающимся прямым обстрелом зависаю.
Парень. Есть парень. С первого класса вместе. Любим друг друга. Что-это-за-дичь-она-несет.
И все же я пытаюсь выдержать и устоять.
– Ты отзывалась на поцелуи!
– выдвигаю главный аргумент, который не посмеет оспорить, как бы не хотела.
– Это было…ошибкой! О чем я очень и очень сожалею.
Под дых со всего размаха. Не вывожу. И все же, кажется, еще на что-то надеюсь.
– Смотри, не пожалей теперь об этих своих словах.
–
Нет, - крутит она головой. – Не пожалею. Мне не нужны отношения с тобой, пойми это уже.Грудину сдавливает до почти критической невозможности дышать.
– Ладно, - хриплю рвано и сам же офигеваю от своего голоса.
Но по-другому звучать сейчас просто не способен.
Что еще скрывает от меня Бельчонок? Что за камикадзе и как далеко у них зашло? Любит его?!? С первого, блин, класса? А может и про поцелуи мне врала? О чем еще недоговаривала, скрываясь за образом непорочной скромницы?
– В машину садись, отвезу тебя домой, - проговариваю, собирая по крупицам все свое самообладание.
Каждое слово с трудом.
– Нет, я на автобусе.
– Садись, я сказал… Или силой… Если сама сядешь, не трону.
Обхожу машину и первым усаживаюсь в салон, как бы показывая, что все окей, хоть мир и разваливается на части. Распахиваю соседнюю дверь.
– Можно, я…сзади
– Да похрен.
Едем в ледяном молчании. Что касается меня, я просто отключаю на время мозг.
В этом же молчании довожу Арину до подъезда.
Убеждаюсь, что попадает в квартиру и, не глядя больше в ее сторону, шагаю к своей машине.
Глава 25. Было бы хорошо, если бы не было так плохо...
"Оказывается, убивать можно не только оружием, но и равнодушием..."
Арина
Наутро голова нещадно раскалывается, да и вообще все состояние оставляет желать намного лучшего. Хочется позабыть о делах и проваляться в постели как минимум до самого обеда.
К сожалению, я не могу себе этого позволить.
Тетя с дядей не для того милостиво разрешили мне пожить у них, чтобы я отлеживала бока и прогуливала учебу. Даже мажоры с деньгами посещают университеты, что уж говорить обо мне.
При мыслях о Гордее сердце привычно ускоряет ритм, но стоит вспомнить, чем закончился вчерашний вечер, как оно тревожно сжимается, ничуть не сбавляя оборотов.
Мне все еще не верится, что я рассказала ему о Володе. Но вместо того, чтобы выдохнуть с облегчением, я отчего-то то и дело задаюсь вопросом, верно ли я поступила?
То есть, конечно, верно. Правильно. Вообще, нужно было с самого начала это сделать, рассказать. Только вот…только…неспокойно как-то на душе.
Противно и муторно.
Будто я что-то не то совершила и не так.
Отгоняю от себя это сосущее под ложечкой чувство внутреннего беспокойства, как только могу. Уговариваю себя, что все к лучшему, все идет так, как должно.
Одновременно с этим я очень боюсь нашей встречи в университете. Как он поступит, когда увидит меня? Подойдет или нет? И если да, то что делать мне?
Но на перемене после первой пары, когда мы сталкиваемся с второкурсниками, Гордея среди них не нахожу. Все здесь, в том числе и Фирсов, и Туманов, а его нет.