Ход Снежной королевы

Амалия распрямилась.

– Уверена, у господина графа были свои причины, чтобы так поступить, – проговорила она. – И сейчас он расскажет нам о них. Не правда ли, месье Коломбье?

На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Затем граф рассмеялся – горьким, негромким смехом, какого я никогда раньше не слышал у него.

– Ну что ж, – сказал он, – похоже, мне и в самом деле ничего не остается, кроме как раскрыть свои карты. – С вызовом покосившись на безмолвную Амалию, он картинным жестом несколько раз ударил в ладоши, подражая театральным аплодисментам. – Браво, мадам Дюпон! Вам все-таки удалось загнать меня в угол.

– Я жду объяснений, месье, – промолвила эта странная женщина.

Массильон поднес ей стул, и она непринужденно опустилась на сиденье. Револьвера в ее руке уже не было – очевидно, он успел вернуться на свое законное место в сумочке, но когда именно это случилось, я, хоть убей, не заметил.

Плечи графа поникли.

– А что тут объяснять? – устало промолвил он. – Вы и так уже все поняли. Этот человек, – он кивнул на Гийома, – мой сын, а та, кого вы знаете под именем мадемуазель Бертоле, – его жена. Она помогает нам ухаживать за ним, – добавил он, отворачиваясь.

Я оцепенел. Как! Матильда – жена Гийома дю Коломбье? Неужели она… Так вот почему граф всегда обращался с ней с таким подчеркнутым уважением! Ее считали бедной родственницей, но на самом деле она была сиделкой при человеке, который, судя по его виду, тяжело болен, причем уже давно. Сиделка – и жена… Жена безумца… Или нет?

– Ваша жена и доктор Виньере, конечно же, в курсе дела, – заметила Амалия. – Кто еще знал о Гийоме?

– Никто, – отрезал граф.

– Из слуг – только Клер Донадье, – подала голос Матильда.

– А дворецкий?

– Нет, он тоже ничего не знал. Клер была старая, преданная служанка, а Лабиш вошел в нашу семью совсем недавно.

– Понятно, – сказала Амалия. – Но почему?

– Почему – что? – резко бросил граф.

– Почему вы пустили слух, что ваш старший сын утонул? Почему вы держите его здесь, в этой комнате?

– А вы не понимаете? – выкрикнул граф. – Мой сын тяжело болен, вот почему!

Амалия обернулась к доктору.

– Скажите, месье Виньере… – И вслед за тем она произнесла несколько слов по-латыни, которых я не понял.

– Нет, – с невольным уважением в голосе отозвался доктор, – это не то, о чем вы думаете. Гийом вовсе не безумен, но его положение безнадежно. Дело в том, – тут доктор замялся, – что у него опухоль мозга. Злокачественная, как я полагаю.

– Ох, – пробормотал актер. – Вот бедняга!

Люсьен хлюпнул носом. Я видел за плечом Амалии его бледное настороженное личико. Он не отрывал взгляда от старшего брата.

– И сколько это продолжается? – спросила Амалия.

– Уже несколько лет, – ответила за доктора Матильда. – Когда мы приехали в замок, мой муж был совсем плох. Доктор Виньере ни на что не надеялся, но потом… Потом Гийому стало немного лучше. – И она с такой любовью посмотрела на молодого человека, что у меня сжалось сердце.

– И вы держите его здесь, в заточении? – вырвалось у Амалии.

– Я вовсе не в заточении, – возразил Гийом.

Я впервые услышал его голос, и, честно говоря, он меня поразил – слабый, жалкий голос, от которого щемило сердце. Я отвернулся.

– Иногда, – продолжал Гийом, застенчиво косясь на Амалию, – я выхожу гулять, когда мне хочется подышать воздухом.

Амалия обернулась к Виньере.

– Скажите, доктор… Я могу поговорить с ним? Он не… – она замялась.

– Нет, нет, – поспешно ответил Виньере. – У него давно не было серьезных приступов, и… он вполне безобиден.

– А я не желаю! – выкрикнул Коломбье, повышая голос. – Я не позволю! Вы можете навредить моему сыну! Думаете, я не знаю, о чем вы будете его расспрашивать? Нет и еще раз нет!

Гийом застонал и поднес ладони к вискам.

– Сколько шума… – пробормотал он. – Зачем, отец?

Граф утих. Дыхание со свистом выходило сквозь его зубы.

– Прости, Гийом, – наконец проговорил он. – Просто я терпеть не могу людей, которые… – он метнул яростный взгляд на помощницу комиссара Папийона, – суют свой нос в чужие дела!

Он отошел к камину. Виньере с укором взглянул на графа и покачал головой.

– Разрешите, мадам, – сказала Амалия, подходя к кровати.

Матильда поднялась с места и отошла в сторону. Гийом сел на постели. Должно быть, болезнь еще не поборола его окончательно, потому что, завидев хорошенькую женщину, он пригладил волосы и поправил галстук. Во взгляде его было что-то бесконечно детское.

– Вы меня помните? – мягко спросила Амалия.

Граф открыл рот. Было видно, что он ожидал чего угодно, только не этого.

– Да, – сказал Гийом после секундного колебания и несколько раз кивнул. – Да, я помню вас.

Не сводя с него глаз, Амалия опустилась на стул Матильды. Следующие слова она произнесла так тихо, что их расслышали только больной и я, стоявший ближе других.

– Это вы спасли меня?

– В саду? – уточнил Гийом и снова кивнул. – Да, это был я. Я вышел ночью… и видел. Все видел.

Амалия сощурилась.

– И вы написали кровью на зеркале: «Остерегайтесь Кэмпбелла». Почему?

– Я хотел предупредить вас, – несколько удивленно отозвался Гийом.

– Да, но почему кровью?

– Так получилось. Я укололся о вашу брошку, когда переносил вас в дом… И тогда мне пришло в голову, что я могу написать на зеркале, чтобы вы держались подальше от этого человека.

Я ничего не понимал. Но Амалия, казалось, поняла все.

– Ах да, брошка… – По ее губам скользнула задумчивая улыбка. – В виде мышки, выложенной рубинами…

– Очень красивая, – сказал Гийом.

Амалия взяла его руки и посмотрела на пальцы. На указательном пальце правой руки остался едва заметный след от укола.

– Он не любит, когда его трогают, – предостерегающе промолвил доктор.

Но Гийом, казалось, ничего не имел против того, чтобы Амалия трогала его.

– Спасибо. Большое спасибо, – искренне промолвила она. – Значит, именно вас Люсьен встретил однажды ночью в коридоре?

Гийом опять кивнул.

– А сегодня? Что было сегодня? – настойчиво продолжала Амалия.

Гийом медленно высвободил руки.

– Там был он, – нехотя признался он, кивая на меня. – И еще другой. Тот, другой… – он задрожал всем телом, – выстрелил в меня. И я убежал.