Холод 2

— И разносить болезнь, — добавил я. — Сомневаюсь, что они будут соблюдать изоляцию.

— В крепости не хватит продовольствия до весны? — спросил Гордей.

— Всё зависит от того, сколько народу там будет. Если соберутся все горожане, еды и на неделю не хватит, — допив вино, Ярослав встал из-за стола. — Пойду я. Худо мне что-то. Полежать надобно.

И ушёл, опираясь на трость и пошатываясь. А мы с Гордеем посмотрели ему вслед и тоже разошлись по комнатам.

Пройдя по освещённому кристаллами коридору, я оказался в маленькой зале, в убранстве которой преобладали зелёные тона. Тут было несколько дверей. Одна из них вела в спальню Даши. Я собирался открыть дверь, когда услышал за спиной тихий смех. Обернулся. В самом дальнем и тёмном углу стоял одноглазый старик и ухмылялся. Страх овладел мной. Опять Томаш был здесь. Опять его неупокойный дух явился ко мне.

— Пошёл прочь, — рявкнул я на него, пытаясь вытеснить гневом накатывающий ужас. — Какого хрена тебе надо? Хватит меня преследовать!

Но старик не отвечал — лишь продолжал тихо посмеиваться. И тут в голову ударило: с Дашей беда. И поэтому Томаш так злорадно смеётся. Забыв о обо всём на свете, я ринулся в комнату.

Даша лежала, не шевелясь. В спальне было темно, и я не мог разглядеть её лица. Я зажёг кристалл на подсвечнике, что стоял на столике рядом. Приложил пальцы к шее девушки, нащупывая пульс. Даша встрепенулась, открыла глаза и уставилась на меня мутным ничего не понимающим взором. Я вздохнул с облегчением.

— Даниил, — прошептала она. — Даниил, это ты? Это хорошо. Посиди рядом. Не знаю, что со мной. Паршиво. Умираю, что ли? — она растянула рот в улыбке. Кажется, шутила, но мне было не до смеха.

— Я не позволю тебе умереть, — обещал я.

Сомнений больше не было. Не позволю — и точка. Пусть болезнь идёт ко всем чертям, а Даша останется здесь, со мной. Я взял её руку и крепко сжал, сказал, что всё будет хорошо.

— Конечно, ерунда. Только что ж паршиво так, — она сделала попытку подняться, которую я пресёк.

— Нет-нет, тебе надо лежать, — я поправил подушки и помог улечься поудобнее. Мне было не менее паршиво, когда я видел её в таком состоянии.

— Да я тут уже целый день валяюсь, — почти шёпотом произнесла Даша, но сопротивляться не стала. — Не уходи. Ты же не уйдёшь?

— Я не брошу тебя, — я достал флягу с сывороткой и пипетку.

— Что это? — произнесла девушка, будто первый раз видела эту флягу. Кажется, в голове у неё помутилось.

— То, что излечит тебя, — я набрал в пипетку каплю чёрной жидкости.

— Я поправлюсь, — Даша смотрела на меня мутным и пустым взором. — Не волнуйся.

— Открой рот, — велел я.

Даша послушалась. Не знаю, насколько она понимала, что происходит, и если нет, простит ли она меня, когда разум её прояснится. Но сейчас это было неважно — важно, чтобы она жила.

Я капнул ей на язык сыворотку. Некоторое время ничего не происходило, а потом Даша снова погрузилась в сон, а лицо и руки её покрылись сетью чёрных прожилок.

Я пощупал пульс: сердце билось, но очень слабо. И тут я подумал, что точно не знаю, как подействует сыворотка. Хорошо, если Даша выздоровеет, а что если пепельная смола убьёт её? По спине пробежал холодок. Что я наделал? Если эта гадость станет причиной её смерти, никогда себе не прощу. Одно утешение: возможно, сыворотка сделает это быстрее, чем болезнь, которая уже начинала разъедать её милое личико.

Оставалось ждать. Но находиться тут мне было невыносимо, и я решил прогуляться.

Накинув плащ поверх тонкого домашнего жюстокора, я вышел на улицу. Промозглый ветер, задувая под плащ, доставлял крайне неприятные ощущения. Даже нечувствительность к холоду не спасала. Я сильнее запахнул полы и пошёл куда глаза глядят.

Меня почему-то потянуло к дому Петра Черемского. Я подумал, что там можно разместить много беженцев и изолировать их от остальных горожан. Тогда беженцы не заразятся и не замёрзнут. Завтра же я решил идти к городскому главе и предложить идею, которая мне показалась блестящей.

В доме всё осталось так же, как было днём. Никто стал запирать двери или прибираться тут. Даже труп не вынесли. Его сложили на кровать, да так и оставили. И теперь в этом большом пустом доме не было никого, кроме одинокого покойника с разорванным горлом, что лежал на заляпанных кровью перинах, ожидая собственных похорон.

Войдя через главный вход, я включил фонарь и стал осматриваться. Но едва я двинулся по лестнице, ведущей на второй этаж, как сверху донёсся грохот, словно что-то упало на пол. В доме кто-то был. Хоть я и насмотрелся на оживших покойников, вряд ли в данном случае имело место воскрешение. Скорее всего, сюда пробрались мародёры, чтобы забрать ценные вещи.

Вытащив пистолет, я метнулся на второй этаж.

— Кто здесь? — крикнул я. — Выходи!

Заглянул в одну из комнат, осмотрелся, водя фонариком по сторонам. Позади открылась дверь. Я резко обернулся. На меня смотрело ружьё, которое держал в руках подросток, одетый в тулуп. Мой фонарь осветил его лицо, и я узнал парня.

— Егор? — я глядел на него, не понимая, как он мог тут оказаться.

Глава 37

Егор опустил ружьё и уставился на меня испуганным взглядом. Я тоже опустил пистолет.

— Это я, Даниил. Точнее, Александр. Не узнал?

— Это ты?! — в голосе Егора было столько удивления, как будто перед ним стоял не я, а восставший из мёртвых Черемской.

— Да, я. Что ты тут делаешь?

Егор смотрел на меня, разинув рот:

— А ты что тут делаешь?

— Я первый спросил. Как ты оказался в Ярске? И где Фрося?

— Она умерла.

— А Маня где?

— Тоже умерла.

— Как это случилось? Вы же поехали в этот...

— В Зорянск. А нас туда не пустили. Ударили морозы, мы не могли дальше ехать, — недовольно произнёс Егор, словно жалуясь на кого-то. — Маня умерла. А сестра, когда увидела это, повесилась. А я поехал сюда. Я хотел убить эту сволочь, Черемского. Это из-за него всё.

— Как повесилась? — у меня словно что-то оборвалось внутри. Я не верил ушам. Слова эти были сказаны слишком обыденно. Казалось, парень говорит то ли не всерьёз, то или о ком-то постороннем, но никак не о родной сестре.

— На дереве. Верёвку на шею надела и повесилась, — простодушно ответил Егор. — Я ушёл в лес за хворостом, а когда пришёл, она висит.

Перед моим мысленным взором всплыла картина: белый простор, поле, занесённое снегом, одинокое дерево и покачивающееся на ветке худенькое тельце девушки, тоже почему-то запорошенное снегом. Я даже поскрипывание верёвки как будто слышал — настолько живо предстал передо мной образ.

За эти дни я успел позабыть и о Фросе, и о Егоре. Даже не думал о том, как у них сложилась жизнь после нашего расставания. Почему-то верил, что у них всё хорошо. А тут — на тебе! Я был расстроен и шокирован. Все усилия оказались напрасны, я не смог её спасти. Все мы находились в руках какой-то неведомой силы, и как бы ни барахтались в бурном потоке жизни, стремясь к своим целям и уворачиваясь от вездесущих невзгод, которые острыми камнями вставали на пути, нас несло к обрыву, куда рано или поздно сорвёмся. Можно оттянуть сей роковой момент, но избежать его — никак.