Холодно

Оленька засмеялась, польщенная комплиментом.

– Грех тебе жаловаться, Дубинин. Если бы Катерина еще и пекла - тебя вообще бы в дверь боком закатывали.

– Это точно!
– Дубинин смеялся, хлопая себя по животу, сверкая сахарными зубами. Веселый человек был Дубинин. И надежный. И знакомы они были - сто лет. Когда-то, едва устроившись на химзавод, Олина мать снимала времянку у Вали Дубининой - Владькиной матери. На нее-то Оленька едва и не налетела возле Худяковского подъезда. Она-то и притащила Оленьку к себе домой с радостным криком: "Владька, смотри, кого я к нам веду!". Оленьку дружно утешали, отмывали и перевязывали, а потом Владька привез ее домой - с полного одобрения супруги. Конечно, Оленька не могла не пригласить его на чай!

История их дружбы терялась во тьме веков. Они ходили вместе в детский сад. Вдвоем, держась за ручки, в сопровождении хлюпающих носами мам, пришли в первый класс. И сидели за одной партой. Воронцова была самой высокой в классе - даже выше всех мальчишек. И малорослого толстенького Владьку Дубинина самоотверженно защищала от всех превратностей школьной жизни. Била мальчишек, которые дразнили его "Пончиком". И носила домой его портфель. А летом мама получила комнату в общежитии, и Оленьку перевели в другую школу, на другой конец города. И как-то не пришлось им встретиться целых семь лет. А может, когда и встречались, в парке или на улицах, да не узнавали друг друга - дети меняются быстро, а забывают легко. К восьмому классу Воронцовы, наконец, получили квартиру, и, так случилось - первого сентября Оленька вернулась в ту же школу, где начинала учиться. И прямо на пороге встретила свою первую учительницу - поседевшую, и постаревшую, но все такую же хлопотливую Клавдию Ивановну:

– Воронцова! А я смотрю - ты ли это?

– Я, Клавдия Ивановна! Здравствуйте!
– разулыбалась Оленька.

– Ну, здравствуй, здравствуй! Повзрослела, похорошела - настоящая красавица! А учишься как?

– На отлично, Клавдия Ивановна - Вас не подвожу.

– Ну молодец, молодец! А к нам чего?

– Да вот мы тут квартиру получили, буду у Вас теперь учиться. В восьмом "А".

– Вот молодец! Ну, пойдем, я тебя провожу. Я частенько заглядываю к своим бывшим ученикам. Класс и не изменился почти. Так, новеньких пару человек. Тебе не трудно будет привыкать - ты почти всех там знаешь.

Заведя Оленьку в класс, Клавдия Ивановна предложила:

– Ты в первом классе сидела с Дубининым. Вроде бы, вы даже дружили. И сейчас садись с ним.

Оленька принялась шарить глазами по первым партам, ища давнего знакомца, а в классе послышались смешки. Кто-то прокомментировал:

– Дубинина-то я и не приметил....

Клавдия Ивановна, пряча усмешку, попросила:

– Встань, Дубинин, а то Оля тебя не видит.

С последней парты поднялся, смущенно сопя и краснея, двухметрового роста рыжий детина. Оленька буквально рот разинула, чем вызвала целый шквал смеха и ехидных замечаний. С этого момента уже Дубинин ежедневно делал солидный крюк, чтобы нести после школы Оленькин портфель. И за все три года, до самого выпускного, никто не посмел дернуть Воронцову за косу, поставить ей подножку или кинуть снежком. Все, с первого по десятый класс, знали четко - расправа будет немедленной и ужасной.

После школы Оленька поступила в институт, а Дубинин в ПТУ. На первом курсе она познакомилась с Худяковым - и влюбилась в него без памяти, со всем пылом и страстью первой любви. Владьке Дубинину, как лучшему другу, она немедленно поведала о своем чувстве, не видя в том ничего предосудительного. Владька насупился, но говорить Оленьке ничего не стал. Просто пошел в военкомат, и попросился в армию. Досрочно, за полгода до своего призыва. Попал в десант. Отслужил. Остался на сверхсрочную. Потом поступил в школу милиции. Прошел через все войны и войнушки развалившегося Союза. В Воскресенск вернулся уже женатым. И прямо на вокзале - случится же такое - встретил Оленьку Воронцову. Оленька Дубинину обрадовалась, с удовольствием познакомилась с веселой толстушкой Катей, и немедленно пригласила их в гости. Катерина была довольна, что в чужом городе нашла себе подругу, и, поскольку была железно убеждена в любви и верности супруга, ревновать Дубинина к Оленьке не стала. И ,вот уж сколько лет, ничто не омрачало их прекрасные отношения. Если не считать бурчания Худякова, который никак не мог понять, как его интеллигентная, воспитанная подруга может общаться с "этим милицейским семейством".

Прибирая со стола после чаепития, Оленька заметила:

– Знаешь, Владька, ведь этой весной будет уже десять лет, как мы окончили школу. Надо бы собраться, отметить. Юбилей все-таки.

Дубинин помрачнел:

– Да-а-а... ты знаешь, что Голубенко на той неделе погиб?

– Знаю...
– замерла Оленька.

– А вчера Конькова и Дырина нашли в гараже. Мертвых. Паленой водкой отравились. Прикинь - сразу трое из нашего класса. Так и... эй... да ты чего....

Чашки с блюдцами грянулись об пол, а Оленьку Дубинин успел подхватить. И едва придя в себя, Оленька выложила ему всю историю, не упуская ни малейших подробностей.

Дубинин слушал, катал желваки на скулах. Когда Оленька замолчала, в досаде треснул кулаком по коленке:

– Дура ты, Воронцова! Дура, и еще раз дура! Свет такой дуры не видывал!

Оленька всплеснула руками:

– Ты глянь, и этот туда же! Сам ты дубина стоеросовая! Я что, виновата, что во все это вляпалась? Я их что, сама на дороге останавливала? Взялись на пару с Худяковым....

– Вот уж не ровняй зуй с пальцем! Я с твоим Худяковым на одном поле срать не сяду!!! А дура ты потому, что сразу ко мне не пришла. Кого ты слушаешься - Худякова? Просил не заявля-а-ать.... А почему просил - ты не подумала?!!

– Не ори, дубина! Подумала....

– Поздно подумала! А если бы этот Сергей тебе аккуратненько так шею свернул, откушавши пельменей? Вместо "спасибо"?

– Да в принципе, еще не все потеряно в этом плане....
– Невесело усмехнулась Оленька.
– Только вот я думаю.... Я вот чего испугалась.... Может, если бы я не сказала про Конькова, они бы и живы были? Может, это я виновата?

– Что ты якобы Конькова сдала - так даже не думай и не печалься. С дядей этим по поводу Конькова ты разговаривала сегодня утром, а Коньков был мертв еще вчера - с абсолютной, достоверной точностью. Так что ты тут совсем не при чем....

– Прямо гора с плеч....

– Знаешь, Ольга.... Это, конечно, против всяких правил.... Но ты человек надежный, и трепаться не будешь.... И ты и так во всей этой беде увязла по уши, и как бы не дошло до греха....

– Это ты про что?

– Это я про то, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих.... Ты хоть помнишь, кто я по должности?

– Помню, Владька, помню. Начальник следственного отдела городского отделения внутренних дел!

– Ага.... И дело это, само собой, в моем ведении состоит. И было оно простое, как оглобля, а ты подкидываешь такие нюансы....

– Какие?

– А вот такие,... только давай, Воронцова, договоримся - то, что я тебе скажу, ты, кроме меня, не обсуждаешь ни с кем. Подчеркиваю - ни с кем! Ни с Катькой, хоть она и работает в нашем ведомстве, ни с Худяковым. Особенно - с Худяковым! Он, похоже, и сам тут что-то взялся подлампичить. Не дай бог, хоть слово проскочит - костей не соберешь! Официально предупреждаю!

– Уже спужалась! Зачем тогда что-то говорить, если думаешь, что я растрынькаю?

– Я так не думаю, я тебя знаю дольше, чем живу. Но - акцентирую. На всякий случай. Зная Вашу слабость к господину Худякову.

– Ладно. Поняла. Проехали. Что дальше?

– Дальше вот что.... То, что я тебе сейчас скажу, является информацией служебной. И по хорошему, тебе это знать не положено. Но я не хочу, чтобы по незнанию ты подвергала себя опасности. И, кроме того, я хочу, чтобы ты думала об этом деле - я знаю, что ты очень хорошо умеешь думать - и сообщала мне свои выводы. Здесь явно замешан бизнес. Вся эта беда приехала из Москвы, по коммерческим делам...А в знании бизнеса ты дашь фору любым следакам....

– Да что ты завел бодягу? Говори прямо сейчас, а то я от страха с ума сойду!