Холодное блюдо

Справедливости ради, удивление в Величевском взоре сумел бы прочесть разве что очень опытный токсиколог – по мутности он успешно соперничал с болотной водицей. И на порядок опережал залапанное стекло бокала. Осмысленностью взор тоже не отличался – половина предпоследней порции коньяка вместо первой точки обычного маршрута – ротовой полости – оказалась на футболке, однако низложенный бригадир этого и не заметил. Он с упорством, достойным лучшего применения, продолжал сладострастно тискать опустевшую бутыль – записным донжуанам и казановам стоило поучиться – в напрасной надежде выдавить из посудины еще сотню-другую животворных капель. Капли не выдавливались, но Серега не отступал.

На задворках сознания билась полудохлая мыслишка о том, что нужно позвать Олега или официанта, дабы с посторонней помощью произошла замена пустой посуды на полную, но кликнуть полового Велик не мог. Физически. Горло отказывалось подчиняться командам проспиртованного мозга. Членораздельные слова застревали где-то в районе носоглотки, а изо рта вырывались странные звуки. То ли хрюканье, то ли храп.

До стадии полного "сумления" Серега еще не добрался, но был уже, что называется, "на подходе". Для окончательного просветления и выпадения в нирвану требовалось чуток добавить. Грамм эдак триста. Или четыреста. Пара стаканов. Только добыть их…трудно. Одна надежда на то, что Олег не забудет собственного шефа и не покинет в беде.

И, кстати, официанты где? За что только бездельникам деньги платят?! Вернее, он платит…или платил? Пусть платил – в прошедшем времени, но пока половые на него работают. И точка. Надо им показать кузькину мать, зимующих раков на горе и так далее. А то совсем распустились. Непременно надо показать…завтра.

Велик попытался оглянуться, авось получится увидеть, где там лоботрясы – официанты шляются, но поворот головы ему удался еще хуже, чем оклик "подносчика боеприпасов". То есть никак. Позвонки натужно захрустели, шея застряла на полпути, отказываясь продолжать движение по горизонтали, норовя при этом перевести его вектор в вертикаль и опустить физиономию…нет, не в салат – в блюдце с оливками. При вращении головы в обратную сторону наблюдался аналогичный эффект. Словно невидимыми рычагами ограничили угол разворота. С учетом того, что задействовать в процедуре разворота весь корпус Величев просто боялся – стопроцентная гарантия падения на пол с неизвестными последствиями, – он почувствовал себя устаревшей гаубицей, у которой давно не смазывали…механизмы. Ни дуло повернуть, ни лафет, ни прицелиться. Конечно, если со стула сверзиться, то, вполне возможно, половые набегут, ведь тогда некоторым образом на время Величев сам станет "половым". К сожалению, не гигантом. Авось из-за "корпоративной солидарности" не дадут пропасть, сгинуть под столом. Но могут и не набежать. Народ необязательный, недаром уже…целую эпоху, даже эру его бокал пустует. Наряду с бутылкой.

Отчаявшись, Серега принялся приманивать официантов…телепатически. Зазывать, посылая ментальные сигналы. Недаром ведь одним из краеугольных постулатов эзотерических произведений является утверждение, что мысль материальна. И если очень надо, то… будет. Да и по "ящику" – в научно-популярной передаче – тоже говорили, что с мыслями не все так просто.

Однако официанты не зазывались. То ли телевизионными программами брезговали, то ли эзотерику презирали, но на телепатический зов Величева не реагировали. Как он ни морщил лоб и ни раздувал щеки для усиления сигнала, новая бутылка на столе не возникала.

Серега и сам был уже готов разочароваться в эзотерике вкупе с прочими науками, когда ощутил некую тяжесть на собственном плече. Неслабо ощутил, его даже слегка повело влево. Велик попытался сфокусировать взгляд на том месте собственного тела, из которого у бравых военных обычно погоны растут – благо голову и так вниз и вбок тянуло, – но не преуспел. Взгляд метался вправо-влево, скакал ретивым норовистым жеребцом, скользил масляным куском по…пространству кафе и концентрироваться на определенной точке не желал. Несмотря на указанные трудности, Серега успел рассмотреть покоящуюся на его плече ладонь, что характерно, широкую и волосатую.

Переварив данный факт (что заняло не так и мало времени), Велик восхитился. Вот она, сила науки! Не врут знающие люди, мысль материальна. Непреложный факт! Поманил Олега, послал ментальный зов, тот и явился…пред ясны очи.

Очевидное – невероятное.

Серега радостно боднул воздух и поспешил поделиться радостным открытием с барменом:

– А-а-лег!

Любой москвич, услышав такую плотность аканья на единицу слова, утопился бы от безысходности и лютой зависти в Москве-реке. Или, на худой конец, в Клязьме.

– О-о, брат як тебя покорежило, – волосатая ладонь исчезла с плеча, и перед Величевым возникла упитанная ряшка Кости Масальского. И не просто возникла, а материализовалась в сопровождении интересных визуальных эффектов. Нет, к счастью, Костина физиономия не вспыхивала разноцветьем огней, не троилась и даже не двоилась, не растворялась улыбкой Чеширского кота из знаменитой сказки Льюиса Кэрролла, но как-то подергивалась, вспенивалась зыбью, подрагивала подобно полуденному мареву над каменистым пляжем под яростным летним солнцем.

– А-алег? – удивился Серега.

– Сам ты лег, – возмутился Масальский. – А не лег, так скоро ляжешь. Однозначно.

– Чё?- не понял Величев

– Шутка. Но тебе, братан, кажется, до балды, вообще все до балды… – главный "папин" цербер нахмурил брови.- Ты себя-то хоть помнишь, Сережа? Или уже нет?

Риторический вопрос повис туманным облачком в прокуренном воздухе кафе и в нем же растворился. Бесследно и безответно. Тот же, кому был задан вопрос, смотрел на Масальского чистым незамутненным взором младенца. Справедливости ради, исподлобья, но то – от усталости.

– Рыжий, скажи, что с ним делать, с красивцем?

Где-то над левым ухом раздалось неопределенное хмыканье, и в зоне Серегиной видимости рядом с Костей образовался второй персонаж, приземистый, плечистый молодчик, притом не рыжий, а вполне даже темноволосый. По гамбургскому счету – брюнет. Образовался в мгновение ока, только что им и не пахло, и вдруг взмах ресниц, и он здесь. Чародейство прямо-таки, впору заподозрить происки нечистой силы. Правда, образовался молодчик без огненных сполохов и дыма, признаков хвоста, рогов и копыт не наблюдалось, да и серой вроде бы не пахло, но кто их этих бесов знает. Может, у них мода такая, без атрибутов бесовщины являться, рога и копыта морально устарели. А запахи и вовсе – отдельная тема, о них за столом лучше не вспоминать, тем более – о подобных ароматах. К тому же морда плечистого ухаря мало чем отличалась от физиономии Масальского, то бишь подрагивала довольно ощутимо.

Чертовщина. И перекрестился бы, да мочи нет.

В просветленные мозги Величева по-пластунски заползла, нет, не мысль даже, а некое ощущение, смутное подозрение, что одного из мельтешащих перед ним ребят с подрагивающими мордами он где-то видел. Осенила тень узнавания. А вот второй, бесовское отродье, не припоминался. Категорически. В связи с чем Серега высказал свое высочайшее неудовольствие. Вернее, хотел. А хватило его лишь на протяжное:

– А это что еще за кекс?

То ли Масальский принял замечание по поводу "кекса" на свой счет, то ли просто разочаровался оттого, что разговор не клеился, но ответом и Величева не удостоили. Масальский предпочел общаться с "бесовским отродьем".

– Освежи ему память, а то он меня до следующей пятилетки не опознает. Только слегка.

Не успел Серега переварить фразу, как мир опрокинулся. Завалился подстреленным оленем набок. В правом ухе запищали стаи голодных таежных комаров, а на окружающее пространство внезапно опустилась ночь. Откровенно говоря, и до того в глазах темновато было, пользуясь терминологией фантастов – сумрак, но после переворота вселенной, вообще настал конец света. В прямом значении. Не видно ни зги, лишь смутные серые контуры продолговатых предметов стволами врастают в чернильно-черные небеса, да редкие звездочки порхают вокруг них.