Холостяк

— Приятно познакомиться, Хейвен. Спасибо, что поделилась со мной своим пространством, — говорю я, и она краснеет.

— Папа, я голодна! — кричит Хейвен, как только мы выезжаем на автостраду.

— Ты голодна? — Он смотрит на нее через зеркало заднего вида. — Сейчас семь. Разве мама не кормила тебя обедом?

— Нет, — говорит Хейвен, зевая. — Она сказала, что ты меня накормишь. Она была слишком занята, собирая вещи.

Дерек бормочет что-то себе под нос, качая головой. Его руки крепко сжимаются на кожаном руле.

— Хорошо, детка, — говорит он. — Мы достанем тебе обед.

Дерек поворачивается ко мне.

— Все прекрасно, — говорю я.

— Это займет еще некоторое время, прежде чем мы вернемся домой.

— Я знаю. — Я протягиваю руку через консоль и поглаживаю его ногу. — Дерек, все в порядке. Я просто хочу покататься. Ты делаешь то, что нужно.

Сейчас выражение на его лице не такое напряженное, и он напоминает мне человека, с которым я встретилась на этой неделе.

Серьезный, добрый человек с благожелательным взором.

Он тянется к радио, настраивая его на какую-то станцию Диснея, звуки которой мгновенно вызывают восторженный крик с заднего сиденья.

Я устраиваюсь для долгой поездки, искренне наслаждаясь ею.

Глава 15

Дерек

— У тебя такие красивые волосы. Как у Ариэль.

Я стою у двери в спальню Хейвен, Серена сидит на постели моей дочери и читает ей перед сном книжку «Зеленые яйца и ветчина». (Примеч.: «Зеленые яйца и ветчина» — знаменитая книга Доктора Сьюза, состоящая всего из 50 слов). Заглянув внутрь, я наблюдаю, как Хейвен пробегает пальцами по шелковистым рыжим локонам Серены.

Серена кладет книгу на колени и улыбается.

— Спасибо, Хейвен. У тебя тоже очень красивые волосы.

За последние три часа они стали настоящими подругами, и я могу честно сказать, что никогда не видел Хейвен столь влюбленной в кого-либо. Даже в свою мать. Или ее надоедливых тетушек.

Хейвен усмехается, прижимая щеку к руке Серены.

— Моя мама говорит, что красивые волосы — это очень важно.

Серена приподнимает брови, но не медлит с ответом.

— Есть много всего, что важнее, чем красивые волосы.

— Например? — спрашивает моя дочь.

— Например, красивое сердце.

— Как выглядит красивое сердце? Оно розовое?

— Красивое сердце не похоже ни на что. — Серена обнимает Хейвен и дает ей обнять себя. — Красивое сердце означает, что ты хорошая девочка. Это означает, что ты помогаешь другим. И ты добрая. И вдумчивая.

— Ох. — Хейвен зевает, накрываясь одеялом. — Я хочу красивое сердце.

Серена поднимается с кровати и натягивает одеяло к подбородку Хейвен.

— Если ты хочешь красивое сердце, все, что тебе нужно сделать, это быть доброй.

— У тебя красивое сердце, Серена.

Серена улыбается.

— Спасибо.

— Мне будет четыре через две недели, — гордо заявляет Хейвен. — Придешь ко мне на вечеринку?

— Ох? — Серена точно этого не ожидала. — Я бы хотела. Утром мы обсудим это с твоим папой, хорошо?

Хейвен переворачивается, загребая игрушку кролика под мышку.

— Спокойной ночи, Серена.

— Спокойной ночи, милая.

Прижимая руку к груди, Серена на цыпочках выходит из комнаты Хейвен.

Закрыв за собой дверь, она подходит ко мне.

— Наблюдаешь за нами? — шепчет она.

— Конечно. И это было чертовски восхитительно. Ты с ней отлично ладишь.

Серена поднимает свои нежные пальцы к ключице и борется с довольной улыбкой.

— Спасибо, но, для справки, я не пыталась произвести на тебя впечатление.

Правильно.

Мы идем по коридору бок о бок, Серена потягивается и поднимает руки над головой. Весь вечер Хейвен заваливала Серену вопросами. Она хотела сидеть около Серены. Говорить с ней о пони и Барби. Это были два горошка в очень странном маленьком стручке, и я солгал бы, если бы сказал, что это не заставило меня взглянуть на эту испорченную американскую принцессу в совершенно новом свете.

— Ты любишь детей? — спрашиваю я, когда мы доходим до кухни.

— Это неожиданный вопрос. И да. — Она хватает сумку и достает телефон. — Все время забываю, что сейчас я могу использовать эту штуку.

Я пробегаюсь взглядом по утренней почте, перелистывая мусор и счета, сортирую и складываю.

— Пять пропущенных звонков. — Пальцами она быстро нажимает на экран. — И три голосовых сообщения... все от Эудоры.

Я поднимаю взгляд, наблюдая за происходящей с ней метаморфозой — она угасает, когда прослушивает сообщения. Через минуту Серена вешает трубку и кладет телефон на стол.

— Хорошо. — Она прочищает горло. — Сегодня Эудору отправили в неоплачиваемый отпуск.

— За что? — Я никогда особо не интересовался этой старой сукой, но мне очень не хочется слышать о том, что кто-то может потерять работу.

— По-видимому, Вероника наведалась в Белькур с доктором Ротбартом и не слишком обрадовалась моему отъезду. — Серена скрещивает руки на груди и прищуривается. — Нужно будет завтра позвонить Эудоре и посмотреть, смогу ли я вытянуть из нее больше информации.

— В постановлении суда ничего не говорится о том, что ты должна жить в Белькуре.

— Я знаю.

— Не вина Эудоры, что ты ушла.

— Я думаю, Вероника ожидала, что Эудора будет лучше меня контролировать. — Серена пробегает ладонью по прохладной мраморной стойке. — И она вроде как справлялась. Пока я не перестала принимать лекарства.

— Когда ты перестала?

— Неделю назад. — Ее смелые голубые глаза встречаются с моими. — Я не могла ничего делать целыми днями, кроме как глотать ненужные таблетки. Я так поступала, Дерек. Я только спала. Постоянно чувствовала себя вымотанной. И онемевшей. Все из-за них. Я уверена, эти лекарства прекрасно помогают людям, которые в них нуждаются, но они действительно портили мне настроение. Смешно, но сначала я верила, что нуждаюсь в них. Я просто хотела перестать чувствовать на время...

— Доктор Ротбарт прописал их?

— Да.

— И ты подозреваешь, что он работает на Веронику?

— Точно.

Я откладываю свою почту в сторону и наклоняюсь над островком.

— Завтра утром мы назначим тебе встречу с врачом в Рикстон Фоллс. После того как все прояснится, я подам прошение о прекращении опеки.

Розовые губы Серены размыкаются, на лице появляется надежда.

— В самом деле?

— Очевидно, что ты в своем уме. Никто не может этого отрицать.

— Так просто, и все закончится? А что с Вероникой? И ложью?