Холостяк

— Это отдельная тема. Пока давай сосредоточимся на отмене опекунства. Это, на мой взгляд, совершенно не нужно тебе, и это была не более чем уловка Вероники, которая будет иметь неприятные последствия.

— Правда. Единственная причина, по которой она подала в суд, в первую очередь, чтобы она могла контролировать мои финансы. — Серена убирает рыжие локоны с шеи, собирает их в ладонь и перебрасывает через плечо. — В любом случае, я скоро покину тебя, Дерек. Я ценю все, что ты делаешь. Сомневаюсь, что любой другой адвокат пошел бы на такое для меня. — Она встает со своего места с табурета.

— Идешь спать?

— Да.

— Ты устала?

— На самом деле, нет.

— Я тоже. — У меня пересохло в горле. Я знаю, что делаю. Я знаю, к чему это приведет. И я уверен, черт возьми, что хочу этого. — Хочешь выпить? Я собираюсь выпить пива, и я бы не хотел, чтобы ты думала, что у меня проблемы, потому что я пью один.

— Хм. Манипуляция.

— Аргументация, — пытаюсь убедить ее полуулыбкой.

— Без разницы.

Наши взгляды встречаются через островок, и она вздыхает.

— Хорошо. Дай мне пива.

Серена протягивает руку, и я хватаю зеленую бутылку из холодильника за моей спиной, снимаю крышечку, прежде чем передать ей.

Взяв еще одно для себя, я киваю в сторону гостиной. Должен признаться, в последнее время здесь было тихо. Человек может устать от суматохи, но звуки его собственных мыслей эхом разносятся по пустому холостяцкому дому изо дня в день.

— Я не пила ни капли алкоголя, пока мне не исполнился двадцать один. — Серена делает глоток пива, изящно поднимая и опуская бутылку.

— Ты никогда не врывалась в кабинет своего отца, как мятежный подросток?

— Ха. У меня никогда не было привилегии наслаждаться этими мятежными подростковыми годами. — Серена скользит ладонями по горлышку бутылки. — Я училась в одной школе-интернате для девушек до выпускного года, потом посещала университет Уэлсли. У меня не было времени быть непокорной, пока я не повзрослела и не стала жить самостоятельно. И потом, где в этом удовольствие? Жалко, да?

— Совсем нет. — Я закидываю ногу на ногу, наклоняясь к ней, быстро понимая, что полностью очарован ей. — Ты большая редкость. Ты знаешь это, правда?

— Отличная формулировка, — улыбается она мне.

— Хотел бы я так защитить Хейвен. Оберегать ее. Держать подальше от неприятностей. — Я делаю глоток. — Мечта всех отцов.

Серена качает головой.

— Это худшее, что ты можешь для нее сделать. Поверь мне. Оберегай ее слишком сильно, и она не сможет принимать плохие решения, у нее не будет нужного опыта, чтобы вести ее в правильном направлении.

— Так говорит Опра?

Она медленно закрывает глаза и также медленно открывает.

— К сожалению, последняя моя ошибка была самой большой из всех.

— Мне жаль, — говорю я.

— Я знаю. Жаль, что я не увидела раньше. Все было так ново и интересно, и он...

— Не тебя. Его. Жаль, что мужчина может вытирать ноги о женщину, которая его любит. — Мой голос пропитан отвращением. — Он не стоит твоих слез.

— Кто сказал, что я из-за него плакала?

— Я просто предположил. Разве не все женщины так делают? Они плачут. У меня есть три сестры. Поверь мне, я знаю, что происходит, когда ваши маленькие нежные сердца разбиваются.

— Маленькие нежные сердца? Пожалуйста, Дерек, продолжай. Мне нравится, когда ты говоришь, как мудак.

— Я пытался быть милым.

— Не работает. Старайся усерднее. — Серена закатывает свои красивые глаза и ставит свое пиво на подставку рядом с собой. — В любом случае, для справки, советник, я не плакала из-за Кейра. Мне было обидно. Я злилась. Была расстроена. Унижена. Много плакала. Но не из-за него.

— Я исправлюсь. Пожалуйста, простите мое предположение, мисс Рэндалл. — Я провожу рукой по спинке дивана, мои пальцы в нескольких сантиметрах от ее плеча. Пиво уже плещется во мне, заставляя чувствовать тепло и расслабление, удобство и комфорт.

— Я плакала над тем, что они писали обо мне... о потерянной дружбе...

Серена отводит взгляд, рукой прикрывая губы.

— Предательство — это...

— Я все знаю о предательстве.

— Тогда мне не нужно ничего объяснять. Ты понимаешь.

— Понимаю.

— В любом случае, мы можем поговорить о чем-то еще?

Она быстро моргает и поворачивается ко мне лицом.

— Почему бы тебе не рассказать еще одну маленькую историю о Королеве-Матери?

Серена смеется.

— Боже, ты, наверное, подумал, что я круглая дура. И я сожалею, что наехала на тебя из-за того гобелена. Это все равно репродукция. Никто в здравом уме не использовал бы оригинал Оклера, чтобы закрыть окно в гостиной.

— У тебя было трудное время, — говорю я. — Ты святая по сравнению с некоторыми засранцами, с которыми мне приходится иметь дело.

Она тянется к своему напитку, делает три скромных глотка, затем встает и смотрит в сторону кухни.

— Идешь за добавкой? — спрашиваю я.

— Я уже пойду к себе, советник.

Волна разочарования пробегает сквозь меня, и я мысленно ругаю себя за то, что думаю об этом.

Серена делает шаг в мою сторону, пытаясь втиснуться между моей ногой и журнальным столиком, только на втором шаге она спотыкается о мою ногу. Инстинктивно я тянусь к ней, удерживая ее за руки.

И проливаю в процессе свое пиво ей на блузку.

— Ах, черт. Прости.

Я встаю, все еще держа Серену, и бросаю взгляд на ее блузку. Ее соски затвердели, выступая через то, что кажется кружевным лифчиком, и она не старается прикрыться.

Мой член пульсирует, но я отступаю и достаю полотенце из кухонного ящика, прежде чем она успеет заметить какую-либо выпуклость. К тому времени, как я возвращаюсь, она уже расстегивает свою блузку, ткань прилипает к ее кремовой коже.

Подавая полотенце, я вижу мокрые пряди волос, свисающие на ее спину.

— Вытри волосы тоже. — Я собираю ее рыжие пряди в руку. — Тебе понадобится душ.

Она смотрит в коридор, ведущий к комнате Хейвен.

— Я не хочу ее будить.

— Используй мою ванну.

— Я думала, что твоя сторона под запретом.

Серена чуть наклоняет голову, ее глаза прищурены.

— Я сделаю исключение. Только на сегодня. Так как я пролил свой «Хайнекен» на твою модную блузку.

— Оценила. Ты тоже будешь мыться? — Она подходит к двери моей спальни, и я следую за ней, представляя, как пиво чувствуется на ее молочно-белой коже, как ее набухшие соски могут ощущаться на моем языке.