Холпек II: Спуск к ядру

С этими мыслями Крас вошёл во внутренний мир и понял, что потерял очень весомый аргумент. Его система поглощения энергии из окружающей среды вернулась в первоначальное состояние, а именно поглощала минимум из воздуха вокруг. Находясь на поверхности, где экстремально низкая температура, хол постоянно окружало его, и она стала для него как Ци, он мог поглощать хол в огромных количествах и очень быстро, это примерно то же самое, что всё время находиться на месте силы. Теперь же он был лишён этой привилегии.

Этот факт даже вызвал чувство паники, как тогда, когда после возвращения с Фарада, его душа в бессознательном состоянии, восстановила энергокаркас в Семиключье неправильным образом, и его энергосистема засбоила, отняв кучу полученных плюшек. Сейчас было что-то подобное, но в меньшей степени. У него, конечно, хранилась пара кристаллов с хол в котомке, но это была капля в море, и её хватит лишь на пятьдесят процентов восполнения запаса Краса.

Но, не смотря на это, герой начал искать и положительные моменты в смене обстановки. Теперь ему не придётся постоянно бояться погибнуть от переохлаждения или ловушки нулевого давления. А самым приятным было то, что больше не нужно носить костюм вылазчика. Он конечно к нему привык, но всё-таки, кому понравиться безвылазно ходить в гидрокостюме, да ещё и с дыхательной маской и с очками альпиниста.

Улыбнувшись от этих мыслей, Крас зевая, решил, что очень устал, после случившегося. Путешествие через мобильную пустоту, отняло у него кучу сил, так что пора было их восстановить, с помощью, хорошего, здорового сна, пусть и на пустой желудок. Но одна мысль никак не покидала его рассудок. Особенно после того, как он вспомнил про внезапно появившуюся одежду.

«И вот как мне теперь спать, зная, что в любую минуту, могут наглянуть незваные гости? Хотя, что я переживаю, я ядрён-батон в пещере спал, где рядом ошивались кровожадные медведи. Это место по сравнению с поверхностью, просто курорт. Вот только что тут делать? Думаю, телека в этом мире не существует. Не удивительно, что в кабаке Марика было постоянно полно народа. Как тут развлекаться? Только бухать и остаётся. Напоминает любую глухую деревню в период развала советского союза, когда развлечений нет, скотина сдохла, телевизор непозволительная роскошь, а шинки с самогоном на каждом углу. Что-то я утомился сегодня, пожалуй, пора ложиться на боковую».

Решив, что беспокойство о безопасности напрасно, герой проследовал в спальную комнату. Если бы его хотели убить, то сделали бы это сразу, а если передать «кругу горонодобычков», то он всё ровно не в силах сейчас, что-либо сделать. Закрыв за собой дверь, свет тут же погас. Он не стал разбираться, как работает освещение в помещении, решив, отложит это занятие на завтра, усилил своё зрение и легко добравшись до кровати, плюхнулся на удобный матрас и уснул.

Глава 2

Едва сознание Крaса выплыло из пучины беспокойного сна, он тут же ощутил на себе тяжёлый, изучающий взгляд, будто чьи-то невидимые пальцы осторожно ощупывали каждую черту его лица. Он не мог быть уверен — действительно ли наступило утро, или это лишь очередная грань между явью и забытьём, где время теряет всякий смысл.

Когда веки, наконец, разомкнулись, перед ним, словно древний монумент, высеченный временем, возвышался Гироха. Старик сгорбился под незримой тяжестью прожитых лет, его костлявые пальцы сжимали узловатую трость — не просто опору, а верного спутника, хранящего следы бесчисленных дорог. Одежда его, сшитая из грубого, но добротного полотна, казалась продолжением его существа: простая, лишённая вычурности, но дышащая некой аскетичной благородностью.

Лицо Гирохи было испещрено морщинами, словно карта забытых царств, а в глубине потускневших огненных глаз ещё тлели искры былого пыла — будто угли, присыпанные пеплом, но готовые вспыхнуть при малейшем дуновении ветра. Всё в нём выдавало воина, познавшего вкус и крови, и мудрости: осанка, хоть и согбенная годами, хранила отголоски былой выправки, а взгляд, острый как клинок, пронзал насквозь, выискивая малейшую фальшь.

Он молча рассматривал Красa, будто пытался разгадать зашифрованное послание в чертах его лица. И, как ни странно, его безмолвная оценка была пугающе точна — словно старик уже знал то, о чём сам герой лишь смутно догадывался.

Гироха усмехнулся широко улыбнувшись, и его голос, пропитанный годами, как старый дуб смолой, прозвучал с едва уловимой ноткой насмешливого снисхождения:

— Вот, знаешь, малахольный, — протянул он, намеренно растягивая слова, будто давая им время впитаться, — гляжу я на тебя, да всё никак не возьму в толк: что такого особенного нашёл в тебе Уравнитель?

Старик прищурил свои потускневшие, но всё ещё пронзительные глаза, внимательно изучая Краса, словно старался разглядеть скрытую под кожей тайну.

— С виду — обычный зелёный салага, мальчишка, недавно познавший женские ласки — продолжил он, постукивая тростью по полу в такт своим словам, — хоть сейчас и вырядился в обличье взрослого мужа. Но глаза… глаза, дружок, — зеркало, в котором вся подноготная как на ладони. Их не проведёшь, не замажешь красивыми словами.

Гироха сделал паузу, давая своим словам повиснуть в воздухе, затем медленно покачал головой:

— В твоих очах — чистейший страх перед тем, что ждёт твою душу впереди. Будто мышь, что учуяла кота, но не знает, с какой стороны ждать когтей. Нет, парень, не тянешь ты на вершителя судеб. Но с кем попало Уравнитель связываться не станет — уж поверь мне. Значит, есть в тебе что-то… только вот что?

Гироха говорил спокойным и уверенным тоном, и его слова звучали как истина. Крас чувствовал себя немного смущённым, но он знал, что старик прав. Он не был тем, кто мог бы влиять на судьбы людей, и он не знал, почему уравнитель выбрал именно его.

Крас резко вскинул брови, его голос прозвучал с раздражённой откровенностью, будто он наконец сорвал с души накопившуюся оскомину:

— Да Вед, чёрт возьми! Можешь звать его Вед, мне так более привычно! — выпалил он, размашисто рубя воздух ладонью. — Хоть капля ясности в этом безумном калейдоскопе! Я сразу понял, о ком речь.

Он пристально впился взглядом в Гироху, и в его глазах плескалась целая буря противоречий — от детской растерянности до едва сдерживаемой злости.

— Слушай, старик, я вообще не пойму, как тебя воспринимать! — Крас нервно провёл рукой по волосам, словно пытаясь стряхнуть налипшие воспоминания. — В первый раз ты предстал передо мной этаким седобородым добряком, эталоном мудрости и спокойствия. Да, именно ты — не Вед в твоей потрёпанной шкуре! Ты смотрел на меня так, будто видел насквозь, но без ехидцы — и я, дурак, повёлся. Готов был поверить каждому слову, как ребёнок сказке на ночь.

Голос его дрогнул, воспоминания явно оживали перед глазами:

— А потом, во вторую нашу встречу? Ты просто — бац! — и пихнул меня в тот чёртов портал, будто ненужный хлам в мусорный люк! Я пережил там такое, что даже сейчас, стоит закрыть глаза — и всё всплывает, как свежий ожог. А после ты ещё и вывалил на меня ушат помоев, смешал с грязью и обозвал расистом… Хотя я, между прочим, им не являюсь и никогда не был!

Крас горько усмехнулся, сжимая кулаки:

— А теперь вот корчишь из себя пророка, сыплешь «мудростями», будто соль на рану. Да плевать мне, старик, что ты там о мне думаешь! Могу, конечно, для порядка на твоей плеши гнездо свить и туда личинку отложить — но, увы, аппетит подвёл. Давно не ел. Делай со мной что угодно — только, ради всего святого, хватит бубнить, как заплесневелый оракул и гнусить как старый дед!