Хороните своих мертвецов

– Что же делало его другим?

– Понимаете, он никогда не называл Квебек Новой Францией. Во Франции эту землю называли именно так. И более поздние правители Квебека так его называли. Но Шамплейн никогда этого не делал. Вы знаете, как он называл это место?

Гамаш задумался. Они снова находились в церкви, и он невидящими глазами смотрел вдоль пустого прохода, который заканчивался золотым алтарем и святыми, мучениками, ангелами и распятиями.

– Новый Свет, – сказал наконец Гамаш.

– Новый Свет, – подтвердил отец Себастьян. – Вот за что его любят. Он символ славы, символ мужества, символ всего, чем мог бы стать и, возможно, еще станет Квебек. Шамплейн – символ свободы, самопожертвования и предвидения. Он создал не просто колонию – он создал Новый Свет. И за это заслужил почитание.

– Сепаратистов.

– Всех. – Священник внимательно посмотрел на Гамаша. – Включая и вас, я думаю.

– Это верно, – признался Гамаш и, подумав о портрете Самюэля Шамплейна, понял, что он кого-то ему напоминает. Не располневшего и процветающего счетовода, а кого-то другого.

Христа. Иисуса Христа.

Люди придали Шамплейну черты Спасителя. И теперь человек, который хотел его найти, мертв. Убит, если верить таблоидам, англичанами, которые вполне могут прятать останки самого Шамплейна.

– Могли ли Шамплейна захоронить на месте нынешнего Литературно-исторического общества?

– Ни в коем случае, – без колебаний ответил отец Себастьян. – В ту пору там был густой лес. Там они не могли его перезахоронить.

«Если только основатель вовсе не был таким святым, каким стал впоследствии», – подумал Гамаш.

– Так где, по-вашему, он захоронен? – снова спросил он.

Они стояли у дверей на обледеневших ступенях базилики.

– Недалеко.

Прежде чем поспешить в церковь, священник кивнул. А Гамаш направился через улицу в кафе «Буад».

Глава одиннадцатая

Еще не было пяти часов, а солнце уже зашло. Элизабет Макуиртер выглянула в окно. Перед Литературно-историческим обществом весь день толклась небольшая толпа. Несколько смельчаков вошли внутрь, они почти напрашивались, чтобы члены общества вышвырнули их вон. Но Уинни поздоровалась с ними, дала двуязычные брошюрки и пригласила вступить в общество.

Некоторым наиболее нахальным она устроила короткую экскурсию по библиотеке, показывала изящные подушечки на стенах, собрание всяких мелочей на полках и спрашивала, не хочет ли кто-нибудь из них стать умляутом.

Неудивительно, что никто не выказал такого желания, но три человека и в самом деле заплатили по двадцать долларов и вступили в члены общества, пристыженные явной добротой и пожилым возрастом Уинни.

– Вы не сказали, что ночь – клубничка? – спросила Элизабет, когда Уинни вернулась с вступительными взносами.

– Сказала. Они не возражали. Готовы?

Прежде чем выключить свет и запереть двери, они проверили комнаты главной библиотеки, где не раз по забывчивости запирали бедного мистера Блейка. Но на сей раз его стул был пуст. Он уже ушел к священнику.

Толпа рассосалась, темень и холод побороли любопытство. Две женщины осторожно спустились на притоптанный снег, твердо и не без опаски ставя ноги. Они шли, глядя под ноги, присматривая друг за дружкой.

Зимой словно сама земля покушается на пожилых, стремится свалить их с ног. Сломать бедро, запястье или шею в таких условиях проще простого. Лучше уж не спешить.

Место их назначения было недалеко. Они видели свет за окнами священнического дома – красивого каменного здания великолепных пропорций с высокими окнами, способными уловить каждый лучик скудного зимнего солнца. Они шли рядышком, друг подле друга, и Элизабет чувствовала, как даже на таком коротком пути ее щеки начинают пылать от холода. Их подошвы поскрипывали на снегу, производя звук, который она слышала вот уже восемьдесят лет. Звук, который она не променяла на плеск волн, набегающих на флоридский берег.

В домах и ресторанах зажигался свет, отражаясь от белого снега. Этот город сдался на милость зимы и темноты. От этого он становился еще уютнее, еще привлекательнее, еще волшебнее, словно сказочное королевство. «А мы в этом королевстве – крестьяне», – думала Элизабет с иронической улыбкой.

Они поднялись по тротуару и сквозь окно увидели огонь в камине и Тома, который разливал напитки. Мистер Блейк и Портер были уже на месте, а Кен Хэслам сидел в кресле и читал газету.

Элизабет знала, что он ничего не упустит. Было бы ошибкой недооценивать Кена, как это делали люди всю его жизнь. Люди всегда недооценивают тихих и молчаливых, хотя, по иронии судьбы, с Кеном все было совсем не так, и Элизабет это знала. Еще она знала, почему он такой тихий. Но она бы ни за что не сказала об этом ни одной живой душе.

Элизабет Макуиртер знала все и ничего не забывала.

Две женщины, не стучась, вошли в дом священника, сняли пальто и сапоги и очень скоро тоже оказались перед ревущим огнем в большой гостиной. Портер предложил Уинни виски, а Элизабет – шерри, и две женщины сели рядом на диване.

Они хорошо знали эту комнату по частным концертам камерной музыки, по чаепитиям и коктейлям. По ланчам, играм в бридж и обедам. Более крупные мероприятия сообщества проводились в церкви напротив, но в этом доме они встречались тесным кружком.

Элизабет заметила, что губы Кена двигаются. Он улыбнулся, и она улыбнулась.

Компания Кена была похожа на компанию друга, неизменно остающегося чужаком. Понять его было невозможно, но этого и не требовалось, достаточно было лишь отвечать ему теми же жестами, улыбками. Если у Кена был печальный вид, то и ты должен был выглядеть печальным. Когда он улыбался, нужно было улыбаться ему в ответ. Его общество приносило удивительное душевное спокойствие. Не предполагало никаких неожиданностей.

– Ну и денек у меня был, – сказал Портер, покачиваясь с носков на пятки перед камином. – То и дело раздавал интервью. Запись для шоу Жаки Чернин на Си-би-си-радио. Передача вот-вот начнется. Хотите послушать?

Он подошел к приемнику и отыскал Си-би-си.

– Интервью десять дал, – повторил Портер, стоя у приемника.

– А я кроссворд решал, – поделился с собравшимися мистер Блейк. – Почти все отгадал. «Идиот» из шести букв, кто знает?

– Имена собственные не в счет? – с улыбкой спросил Том.