Хороните своих мертвецов

В суде об этом не говорилось. Оливье подтвердил, что взял деревяшку, но выронил ее из рук, как только увидел, что на ней кровь.

– Почему вы ее бросили?

– Потому что это был бесполезный кусок дерева. Такое мог ребенок вырезать. Кровь я заметил только потом.

– Почему вы переместили тело в деревню?

Этот вопрос преследовал Гамаша. И заставил Бовуара вернуться к этому делу. Зачем Оливье понадобилось грузить тело убитого им человека в тачку и тащить его через лес? А потом вываливать в коридоре новой гостиницы.

– Потому что я хотел нагадить Марку Жильберу. Не в буквальном смысле.

– Мне так представляется, что в буквальном, – заметил Бовуар.

– Я хотел уничтожить эту его роскошную гостиницу. Кто будет платить бешеные деньги, чтобы провести время в том месте, где кого-то убили?

Бовуар откинулся назад и вперил в Оливье пристальный взгляд.

– Старший инспектор верит вам.

Оливье закрыл глаза и вздохнул.

Бовуар поднял руку:

– Он считает, что вы сделали это, чтобы уничтожить Жильбера. Но уничтожение Жильбера вело к прекращению работ по расчистке дорожек, а если Парра прекращал расчищать дорожки, то никогда бы и не обнаружил этого лесного домика.

– Все верно. Но если я его убил, зачем мне оповещать весь мир, что произошло убийство?

– Потому что Парра подошел уже близко. Лесной домик и убийство были бы так или иначе обнаружены через несколько дней. Ваша единственная надежда была на остановку работ. Таким образом вы могли предотвратить обнаружение лесного домика.

– Выставив мертвеца на всеобщее обозрение? Тогда и прятать больше было нечего.

– Оставались еще сокровища.

Они уставились друг на друга.

Жан Ги Бовуар сидел в машине, обдумывая разговор с Оливье. Ничего нового он не узнал, но Гамаш советовал ему на сей раз поверить Оливье, принять на веру то, что он говорит.

Бовуар не мог заставить себя сделать это. Сделать вид, притвориться – мог. Он даже мог попытаться убедить себя, что Оливье и на самом деле говорит правду, но тем самым он лгал бы самому себе.

Он вывел машину с парковки и направился на рю Нотр-Дам и в «Ле тан пердю». По-французски – «Утраченное время». Не в бровь, а в глаз. Потому что именно это и произошло с ним, думал он, влившись в редкий воскресный трафик Монреаля. Попусту потратил время.

Он крутил баранку, возвращаясь мыслями к делу Оливье. Ничьих других отпечатков пальцев, кроме Оливье, в домике найдено не было. Больше никто не знал о существовании Отшельника.

Отшельник. Так его называл Оливье. Всегда так называл.

Бовуар припарковался у антикварного магазина, но по другую сторону улицы. Магазин сохранился, стоял рядышком с другими магазинами старинных вещей на рю Нотр-Дам, где не торговали всяким старьем – только ценными вещами.

«Ле тан пердю» выглядел как истинно элитный магазин.

Бовуар потянулся было к ручке двери, но остановился, уставился перед собой, повторяя в уме детали разговора. Он искал слово, одно короткое слово. Потом открыл свой блокнот с записями.

И там тоже не нашлось того, что он искал. Бовуар закрыл блокнот, вышел из машины, пересек улицу и вошел в магазин, у которого было только одно окно. По мере того как он пробирался все глубже – мимо сосновой и дубовой мебели, мимо картин с потрескавшейся краской, мимо церковной утвари, голубых и белых блюд, мимо стендов с вазами и зонтами, – в помещении становилось все темнее. Он словно углублялся в хорошо меблированную пещеру.

– Чем могу вам помочь?

В самом конце помещения за столом сидел пожилой человек. На нем были очки, и он смотрел на Бовуара, оценивая его. Инспектор знал такой взгляд, но обычно это он оценивал других людей, а не кто-то оценивал его.

Два человека оценивали друг друга. Бовуар видел перед собой хрупкого человека, хорошо и удобно одетого. Как и его товар, он казался старым и аристократическим, и от него немного пахло полиролем.

Торговец же видел перед собой человека лет тридцати пяти – сорока. Бледного, возможно переживающего трудные времена. Он явно был не из тех неторопливых покупателей, которые в выходной неспешно прогуливаются по кварталу антикварных магазинов. Перед ним явно был не покупатель.

Вероятно, этому человеку что-то нужно. Может быть, туалет.

– Этот магазин, – начал Бовуар. Он не хотел говорить, как следователь, но вдруг понял, что не умеет говорить, как кто-либо другой. Это было похоже на татуировку – не стереть. Он улыбнулся и смягчил тон. – У меня есть друг, который заходил сюда. Правда, это было давно. Лет десять или больше. Магазин по-прежнему называется «Ле тан пердю», но менялся ли у него владелец?

– Нет. Ничего не менялось.

И Бовуар мог в это поверить.

– Так, значит, вы и тогда были здесь?

– Я всегда здесь. Это мой магазин. – Пожилой человек поднялся и протянул руку. – Фредерик Гренье.

– Жан Ги Бовуар. Возможно, вы помните моего приятеля. Он продал вам несколько вещей.

– Да? И что это за вещи?

Бовуар отметил, что человек не спросил имени Оливье – он спросил, что за вещи были проданы. Может быть, владельцы магазинов такими и представляют своих клиентов: тот – сосновый стол, эта – люстра. Он и сам так воспринимал подозреваемых: эта – поножовщина, тот – стрелок.

– Он говорил, что продал вам миниатюру.

Бовуар внимательно смотрел на человека, а человек внимательно смотрел на Бовуара.

– Возможно. Вы говорите, это было десять лет назад. Давно. А почему вы спрашиваете?

Обычно Бовуар вытаскивал свое удостоверение полицейского, но сейчас он не вел официального расследования. И готового ответа у него не было.

– Мой друг недавно умер, и его вдова интересуется, продали ли вы эту вещицу. Если нет, она хотела бы ее выкупить. Семья много лет владела этой миниатюрой. Мой друг продал ее, когда ему нужны были деньги, но теперь с деньгами ситуация выправилась.

Бовуар остался доволен собой, хотя и не был особо удивлен. Он все время жил с ложью, слышал каждый день кучу вранья. Так почему бы ему и самому не научиться?

Хозяин магазина посмотрел на него, потом кивнул:

– Такое иногда случается. Вы можете описать эту картину?

– Европейская вещь, очень тонкой работы. Вы вроде бы заплатили ему за нее пять тысяч долларов.

Месье Гренье улыбнулся:

– Теперь я вспомнил. Заплатил я немало, но вещь того стоила. Я редко плачу столько денег за такую маленькую вещь. Очень тонкая работа. Польская, кажется. Но к сожалению, я ее продал. Он потом принес еще несколько вещиц, насколько мне помнится. Резную трость, над которой пришлось немного поработать – она треснула. Я ее отдал моему реставратору, а потом продал. Быстро ушла. Такие вещи хорошо покупаются. Прошу прощения. Кстати, я вспомнил его. Молодой блондин. Вы говорите, что его жена хочет вернуть эту вещь?