Хороша была Танюша

– Вырос сынок, в кузнице помогать теперь можешь!

– Папка, а мамка где?!
– первой опомнилась Катюша.

У мужчины задрожали губы. Слеза медленно ползла по небритой щеке из под изувеченного глаза. Широкие плечи поникли, он стал будто ниже ростом.

– Нету вашей мамки больше... Не уберег я ее... Простите дети!
– хриплым басом, запинаясь произнес мужчина.

Девочки притихли, Матвей беспомощно оглянулся на меня.

– Ох, горе какое! Ну, что стоим то? Пойдемте в дом!
– я прислонила к забору ненужные теперь вилы и обняв за плечи растерянных, поникших детей подтолкнула их к крыльцу.

Кузнец подхватил с земли тощую котомку и прихрамывая пошел следом за нами в дом.

Матвей спешно топил баню, он деловито командовал сестрами, они послушно бросались выполнять его приказы. Младшие Аня и Маша, уже выбрались из-под стола, они недоверчиво, бочком подошли к знакомо-незнакомому дяденьке. Только уговоры старших сестер и брата смогли сломать их настороженность и вспомнить отца. Теперь юркие словно ящерки, светловолосые и румяные девчушки с удовольствием приносили тонкие дровишки на растопку или же опрометью, резво бросались искать чистые полотенца и мыло с мочалкой. Старшие девочки прилежно, проворно таскали воду из старого колодца, что возвышался серым, замшелым срубом среди ярко-желтых одуванчиков в дальнем углу просторного двора. Подолы ситцевых платьев были уже мокрыми, в стоптанных ботинках хлюпала вода, но они совсем не обращали на это внимания. Катюша вытянулась за зиму, теперь она напоминала длинноного, нескладного жеребенка. Рукава синей кофтенки были ей коротки, тонкие руки крепко сжимали дужку тусклого, цинкового ведра. Я ругалась и требовала, что бы девочки не набирали много воды в ведра. Но они упорно меня не слушали. Во дворе птичий щебет смешивался с детским смехом, моими наставлениями, окриками и командами Матвея. Изредка поглядывая на кузнеца, я старалась понять, что это за человек и как он может повлиять на мою дальнейшую жизнь. Он то считает меня старшей, послушной дочкой, а я уж давно не подчиняюсь никому, кроме себя.

Отец семейства Антип Антонович, сидел на деревянных ступеньках высокого крылечка и с улыбкой наблюдал за этой суетой. Иногда его взгляд останавливался на мне. Темно-русые брови хмурились, морщился в раздумьях высокий лоб, а в единственном, синем глазе читался вопрос.

– Танюша, а почему ты своего отца не обнимешь? Или не рада, что вернулся?
– в глухом голосе моего " отца" слышалась обида.

Во дворе повисла тишина, лишь не унывающие воробьи громко чирикая дрались за лучшие места под крышей дома. Девочки молча шмыгнули с ведрами воды в баню к Матвею. Я остановилась напротив "родителя", поставила полные ведра на зеленую травку и опустила глаза разлядывая под ногами маленькое, серое-коричневое перышко. Изо всех сил старалась изобразить смущение которого совсем не было. Старательно теребила потрепанную, линялую ленточку в густой, тяжелой косе к которой уже привыкла. Поначалу, в первую неделю моего существования в юном теле Танюшки, эта пышная роскошь светлых волос меня раздражала, хотелось взять ножницы и обрезать под корень всю эту красоту. Точно так же теперь меня раздражала и смущала вся эта ситуация. Ведь придется оправдываться за несостоявшееся замужество и давать пояснения по поводу чужих мешков, бочонков и коробок с шоколадом в нашей кладовой. Ну, не привыкла я играть по чужим правилам, оправдываться перед незнакомцем за то, что спасла от голодной смерти его детей у меня желания не было, а ведь придется. Кузнец по всему видно характером крут и на расправу быстр. Все эти шрамы на его лице, хромота и потеря жены, говорят о том, что его легко вывести из равновесия и там где вопрос можно решить дипломатией, он полагался на свою силу и кулаки. Возможно я ошибаюсь, но моя интуиция подсказывает мне именно это. Молчание затягивалось и я решила проверить свои догадки и намеренно спровоцировать кузнеца.

– Я по маменьке горюю. Почему ты ее не спас? Струсил?
– выпрямилась и прямо посмотрела в изувеченное лицо.

Кузнец шумно выдохнул, шрам стал пугающе багровым, а глаз полыхнул сердитым, синим пламенем. Мужчина угрожающе приподнялся сжимая огромные кулаки.

– Что-то, ты дочка забываешься! С отцом не смей так разговаривать! Давно не наказывал?
– его голос рокотал сердито, громко. Даже воробьи притихли, словно испугались.

Я поспешно опустила глаза и опять принялась рассматривать серенькое перышко под ногами. Значит кузнец у нас, человек гневливый, властный и вспыльчивый. Ой не ужиться мне с ним, не ужиться! Но это и к лучшему, мир большой, а я тут застряла... Мои размышления прервал срывающийся басок Матвея.

– Батя, иди купаться! Вода уже нагрелась!

Мужчина тяжело поднялся, ступеньки крякнули под его тяжестью. Прихрамывая он зашагал к бане, а я смотрела ему в след и понимала, что пришла пора готовиться к побегу.

Мы сидели всем семейством за столом в горнице. Кузнец с аппетитом поглощал борщ, кашу и пескарей, которых я успела нажарить пока он мылся в бане. Девочки притихли и настороженно поглядывали на отца, они старались не сильно стучать деревянными, расписными ложками, а покрытый розовой глазурью большой, пряничный заяц, которого кузнец достал из своей тощей котомки притягивал их жадные взгляды. Матвей рассказывал о пережитой зиме, о том как много было снега, он собрался еще что-то говорить, но я больно наступила ему на ногу под столом.

После сытного обеда, мужчину разморило и он лег отдохнуть. Когда за дверями родительской спальни раздался богатырский храп, я спешно стала собирать вещи. Много брать не стала, после меня остаются еще девчонки и им пригодятся все эти юбки, платья, ленточки и платки. Пара нарядных юбок, две блузки, теплая, вязанная кофта, бельишко, новые туфли, да завернутый в вышитое полотенце паспорт, горкой лежали на сундуке. Я заметалась в поисках подходящего вместилища для своих пожитков и ничего не нашла. Мой взгляд упал на пустую торбу кузнеца которая стояла в углу возле лавки. Торопливо подхватила ее выворачивая содержимое на лоскутное одеяло которым был накрыт большой сундук. Кисет с табаком, курительная трубка и помятый шелковый платок густого, бордового цвета мягко скользнули на пестрые, тряпичные кубики.

– Танька, что ты творишь!?
– зашипел приглушая голос Матвей. Он неслышно зашел в комнату и теперь с изумлением взирал на меня.

Я повернулась к нему, продолжая запихивать в опустевшую котомку свои вещи.

– Матвей, как хорошо, что ты появился! Не хотела тебя звать, что бы не переполошить девочек. Матвеюшка, солнышко мое, уходить мне надо. Ты же понимаешь, что долго я не продержусь? Твой отец меня быстро расшифрует. Теперь то у меня за вас с девочками душа спокойна, с таким серьезным папашей вы не пропадете. Опять же в кузнице работать начнете, Катюшка уже взрослая и за малышней приглядит. Деньги я вам оставлю, поделюсь теми, что у роставщика добыли. Ты только про наши приключения своему отцу не сильно рассказывай! Все на меня вали, если вопросы начнет задавать. Это все Танька натворила и сбежала от страха теперь! Ты с Катюшей меня уговаривали, умоляли, а я сама на склад поперлась.Смотри не проколись!

Парнишка протестующе поднял руки и затряс головой. Я подошла к нему, обняла и встав на носочки поцеловала в холодный нос.

– Матвей, не время сейчас спорить! Я обещаю, что еще вернусь сюда. Кстати как этот городок называется? Столица ведь от этого места не далеко?

– Камышинск, - шмыгнул носом Матвей.

– Что?
– я оторвалась от пересчитывания денег.

– Городок наш, Камышенск называется говорю, - повысил голос Матвей.
– А, меня зовут Северин Матвей Антипович, ты же запомнишь, Танька?
– он всхлипнул, мальчишечьи плечи затряслись от сдерживаемых рыданий.

Я усадила его на сундук, обняла уткнувшись в вихрастую макушку.

– Матвей, такие как я в огне не горят и в воде не тонут, вот обживусь я в этом вашем Царьпетровске и обязательно приеду за тобой. И девчонок заберу в столицу, нечего им в этой глуши загибаться, - я гладила светлые кудри и знала, что так и будет. Когда нибудь я обязательно вернусь за ставшими мне родными детьми.

– П-п-равда?
– голос Матвея дрожал.

– Правда!
– твердо пообещала я ему.

Уже сидя на трясущейся и подскакивающей на каждой кочке телеге, которая двигалась в сторону Царьпетровска, я тихо улыбалась вспоминая как поцеловала ничего не понимающих девочек, как скрыто и незаметно выскользнула за ворота, пока Матвей их отвлекал и закинув за спину торбу-путешественницу решительно зашагала в сторону дороги. Долго ждать мне не пришлось, щуплый дедок и его говорливая супруга согласились довезти меня до столицы за весьма умеренную плату. Впереди меня ждал большой и шумный город.

Глава шестая. Ну, здравствуй Царьпетровск!

Ночь застала нас невдалеке от столичного города. Телега не автомобиль, фары ей к сожалению не придумали прицепить. Две сытые, холеные лошадки, которые выполняли роль мотора, с наступлением сумерек стали спотыкаться и притормаживать. "Мотор, явно стал барахлить"- подумалось мне и эта мысль заставила зябко вздрогнуть. Пустынная дорога, могучие сосны по бокам от нее и одинокая, открытая телега, которую понуро тащили уставшие лошади, мне почему то не прибавляли бодрости и оптимизма.

Дядька Михась, несколько раз хлестнул строптивых коней кнутом, видимо желая придать им ускорение. Тетка Домна, сердито, особо не стесняясь в крепких выражениях, резко отчитала своего мужа. Он сердито сопел сизым, похожим на переспелый баклажан носом, но перечить и возражать жене, которая была раза в два больше и шире его, не решился.

– Нечего свою животину понапрасну кнутом стегать! Это ты сам виноват, что мы из дому выехали не с утра, в свинячюю пору - в обед. Теперь нам надо остановиться возле большой, горелой сосны, там ручей бежит, да на ночлег расположиться. Разбойников уж давно на дорогах к столице не водится!
– мощным колоколом гудел ее голос над притихшей, вечерней природой.