Хорошее время, чтобы умереть
Шрифт:
Через полчаса я встала с дивана. Предстояло предпринять хоть какие-то шаги. Для начала я решила съездить к Насте, пусть подкинет мне еще деньжат, а то аванс был мною уже благополучно растрачен. Я созвонилась с девушкой, та сказала, что сегодня как раз выходная, и согласилась встретиться со мной на ее квартире. Потом я решила наведаться по тому адресу, где девушка Холя Ягудина проживала пятьдесят лет тому назад с родителями и сестрой. Я быстро перекусила бутербродом, собралась и вышла из дома.
Битых два часа я ходила по квартирам этого старого пятиэтажного дома, расспрашивала всех про семью Ягудиных, но все только пожимали
Черт! Неужели мне не повезет?!
Наконец в одной квартире молоденькая девушка сказала, что ее бабушка живет в этом доме с самого первого заселения жильцов. Поговорить с бабушкой? Конечно, она в своей комнате, можете пройти…
Неужели небо сжалилось надо мной? Не веря своему счастью, я зашла вслед за девушкой в комнатку со старомодными обоями в полосочку. Здесь в старом кресле, прикрытая клетчатым пледом, сидела благообразного вида старушка лет восьмидесяти. Она читала книгу возле старого письменного стола с лампой под тряпочным зеленым абажуром. Я поздоровалась и в сотый раз за сегодняшний день объяснила ей, кто я такая и кем интересуюсь. На мое изумление бабушка не выразила удивления.
– Ягудины? Как же, деточка, я прекрасно помню эту семейку!
У меня прямо дух захватило от предвкушения огромной радости. Кажется, вот оно, свершилось!..
– Катенька, девочка моя, принеси барышне стул и чай.
Девушка вышла из комнаты, старушка закрыла свою толстую, немного потрепанную книгу и положила ее на стол. «Вячеслав Шишков. Собрание сочинений», – прочитала я на темно-зеленой обложке.
– Меня зовут Прасковья Никитична, – сказала пожилая женщина и указала на стул, который в этот момент внесла в комнату Катенька. – Садитесь.
Я опустилась на жесткое сиденье скрипучего венского стула и замерла в ожидании. Прасковья Никитична разгладила на коленях плед.
– Так что именно вас интересует?
– Все! Все, что вы можете рассказать об этих людях. Как они жили, какими были, не случалось ли с ними чего-нибудь… необычного?
– Необычного? Хм…
Женщина неторопливо начала свой рассказ. Катенька принесла нам поднос с двумя чашками чая, я принялась потягивать ароматный горячий напиток. На первых порах я не услышала ничего интересного для себя, все то же самое, о чем уже рассказывали мне Элла Ивановна, ее родственники и сослуживцы погибшей. И тогда я решила дать Прасковье Никитичне наводку:
– Скажите, а вот когда Ахолия училась в институте… на последнем курсе… Ничего такого с ней не случалось?
Женщина на минуту задумалась.
– А! Так вот вы о чем! Могли бы сразу сказать… Да, это была жутко некрасивая история! Весь дом об этом говорил, гудел, как улей. Так опозорить семью!..
– Опозорить? Чем? – не вытерпела я.
– Как это «чем»? А разве это не позор – родить ребенка без мужа?!
У меня прямо челюсть отвалилась.
– Родить? А-а… кто родил?
– Как кто? Ахолия родила. На последнем курсе института, прямо перед последней сессией. Долго же она скрывала свою беременность! Лично я, хотя и жила с ними в одном подъезде, ничего не замечала до последнего момента. То есть, конечно, было заметно, что она поправляется, и все это видели, но она говорила, что у нее проблемы со здоровьем, кажется, что-то с желудком… А, нет, со щитовидкой! Ну, конечно, со щитовидкой.
Старушка пригладила рукой свои платинового цвета волосы, забранные назад гребенкой.
Я отхлебнула еще чая и поставила чашку на поднос.– Прасковья Никитична, а кого родила Ахолия?
– Мальчика.
– И как она его назвала?
– Кто? Ахолия? Да вы что, деточка! «Назвала»! Никак она его не назвала. Она его тут же бросила.
– Куда? – ахнула я.
– В дом малютки. Да, да, что вы на меня так смотрите?
– Извините, Прасковья Никитична, вы это точно знаете?
– Что она его в детдом сдала? Разумеется! Об этом все знали, весь наш дом… Конечно, все ее осуждали: девушка из такой порядочной семьи, отец – историк, известный в городе человек, книги пишет, а дочь ребенка нагуляла! Как он кричал на нее! Соседи снизу и сбоку слышали, а потом во дворе рассказывали, что он даже грозил ее убить! Вот до чего довели человека… Мать тоже жутко переживала, пробежит, бывало, по двору, спрятав лицо в воротник – стыдно было. Да, вот так все сложилось… Они вскоре уехали из нашего дома, от позора уехали.
– А куда, не знаете?
– Куда-то в Трубный район. Потом, когда родители умерли, я слышала, Ахолия первое время жила там же, в этом районе, на окраине, в коммуналке, потом, говорят, смогла вырваться из нищеты и даже стала богатой. Но это уже слухи.
– Да, и эти слухи верны, – кивнула я.
– Что? Ахолия действительно разбогатела? Удачно вышла замуж? – взгляд Прасковьи Никитичны стал заинтересованным.
– Нет, замуж она так и не вышла, но и не бедствовала: умерла в шикарной двухкомнатной квартире.
– Ого! Молодец… Впрочем, я всегда думала, что с ее характером она обязательно придумает что-нибудь такое и сумеет обеспечить себя…
– Какое такое? – тут же уточнила я.
– Понимаете, деточка, характер у Ахолии был… как бы это сказать?.. В общем, что-то с авантюрными наклонностями. Да. И еще она была безрассудно смелой и жадной. Я еще тогда думала: эта и в клетку к голодному тигру зайдет, если ей за это хорошо заплатят.
– Значит, ради денег Ахолия могла бы пойти на многое?
– Думаю, да. Она была дерзкой. Никто не смел перечить ее отцу – у того, как известно, был крутой нрав, – а вот она могла. И еще однажды был такой некрасивый случай… Не знаю, рассказывать вам или нет…
– Рассказывать, Прасковья Никитична, конечно, рассказывать!
– …Так вот однажды Ахолия вымогала деньги у одной соседки, которая имела, так сказать, связь на стороне. Ахолия то ли случайно увидела, то ли подглядывала за ней, потому что была в курсе, что ту изредка подвозил до дома какой-то субъект на своей машине. То есть подвозил не до самого дома, останавливал машину метрах в двухстах. Холя грозилась рассказать мужу соседки, и та платила ей деньги за молчание. Да, вот так вот. Она хвасталась, рассказывая мне об этом, вот, мол, как я лихо с нее «трешницы» получаю. Я ей еще сказала тогда: ты об этом особо-то не распространяйся, а то тебе по шее дадут. Она тогда язычок-то и прикусила… Неразумная дурочка! Но ей тогда было лет шестнадцать, не больше…
Я слушала Прасковью Никитичну и лишний раз убеждалась, что при таком характере погибшей действительно странно, что она вообще дожила до семидесяти трех лет.
Когда старушка наговорилась вдоволь, я поблагодарила хозяйку за уделенное мне время и чай и стала прощаться. Пора, как говорится, и честь знать.
Сев в машину, я не поехала, а просто помчалась к себе домой. Мне необходимо было побыть наедине с моими мыслями, обдумать все услышанное и, главное, мелькнувшую у меня во время беседы мыслишку.