Хорошие девочки плачут молча

Исчезнуть физически.

Уничтожила всю нашу с Михаилом переписку, заставила себя не вспоминать о нас, вычеркнула эту страницу из дневника памяти. Сожгла себя, превратив душу в пепел.

И вот он стоит передо мной как ни в чём не бывало и смотрит с лёгкой укоризной. А мне не хватает воздуха, я задыхаюсь, я снова почувствовала, что умерла не вся.

Да что же это такое за наказание: отсутствие смерти! Я бы дорого отдала за возможность больше ничего не чувствовать, глядя на него, слушая его спокойную речь. Стоит протянуть руку, но она до боли впилась ногтями в ладонь, чтобы этого не сделать.

Михаил — гордый, он не станет бесконечно молить о любви, когда поймёт, что ему не рады. И я сумею это до него донести. Я ему не рада.

Я его боюсь. И себя боюсь. Себя даже больше, потому что слаба.

Потому что он будил то, что следовало похоронить. Надежду. Нет никакой надежды, не надо себя мучить, отрезая хвост по частям.

— Я не хочу выходить за тебя замуж, — сказала я, почувствовав, как в глубине души поднимается вопль возмущения: «Врёшь!» — И не выйду. Нам не о чем говорить.

Я хотела пройти мимо или повернуть назад. Какого чёрта вообще вышла на обед, я ведь разучилась получать удовольствие от пищи за последние несколько месяцев!

А тут отправилась просто подышать свежим воздухом, и на тебе! Влипла, как утопающий, уже смирившийся с гибелью, уже простившийся с земными заботами и людьми, с ними связанными, и тут ему кидают спасательный круг.

Ещё не спасение, но уже путь к нему. Путь, который появился слишком поздно, чтобы вызвать радость.

— Тогда пойдём поговорим.

Он преградил мне дорогу назад. Я повернулась, заставила себе посмотреть в глаза и чётко произнесла:

— Я разлюбила тебя. А, может, и не любила никогда. Зачем ты заставляешь меня это произносить вслух? Разве моё бегство не говорило само за себя? Я сбежала от тебя.

Повернувшись, чтобы уйти и на этот раз, я почувствовала его руку на своём запястье. Хватка не была железной, она не принуждала остаться. Скорее это были оковы, разорвать которые при желании мне не составило труда.

И всё же именно это прикосновение, почти просящее и в то же время требующее обратить на себя внимание, заставило обернутся.

— Я с тобой никуда не пойду. Пусти! — твёрдо сказала я, черпая на дне отчаяния и мрачных мыслей о том, что я испорчу ему жизнь, силы.

Да, именно испорчу! Он мечтал о сыне, у меня не будет никого. И ЭКО противопоказано. Яйцеклетку не получить без риска сдохнуть от рака.

Выход только один: оставить его в покое. Не быть оковами на ногах, ножницами, подрезающими крылья.

— Пойдёшь, Марго. Всегда шла и теперь пойдёшь!

Хватка усилилась, теперь это были оковы, цепи, приковывающие нас друг к другу.

— Мне надо на работу. Перерыв скоро закончится.

— Не сегодня. У меня мало времени, и я не собираюсь тратить его на ожидание.

Когда Михаил говорил вот так, твёрдо и прямо, безо всяких расшаркиваний и заботе о желании других, это означало, что он всё равно своего добьётся.

Но я боялась нашего предстоящего разговора, поэтому сделала последнюю попытку, похожую на писк выпавшего из гнезда птенца.

— Пусти! — почти прошептала я, чувствуя, как задыхаюсь. Как ноги делают шаг навстречу тому, кого я ждала.

Неправда, что я о нём забыла. Неправдой были все клятвы, принесённые отцу в том, что мы с Михаилом никогда не останемся больше наедине. Всё оказалось ложью и фальшей.

Всё, кроме моей любви к нему.

К тому, кто сейчас смотрел на меня так, что хотелось вжать голову в плечи и говорить тихо, почти без голоса, одними губами шептать заранее придуманные, лживые фразы.

— Неужели ты думал, что я всерьёз полюблю тебя? Это была моя прихоть. Ты столько лет не замечал меня, вот я и решила доказать, что могу обратить на тебя своё внимание.

Он молчал и просто повёл меня за собой.

— Куда мы идём?

— К тебе, — ответил он кратко и не обернулся.

— Я не хочу быть с тобой.

Я чувствовала, что причиняю ему боль. Она отзывалась и в моём сердце, была готова пролиться слезами, которые я тщательно сдерживала, перейдя почти на истеричный тон.

Меня, которую всегда волновало то впечатление, что я произвожу на окружающих, сейчас совсем не заботило, что я кричу на улице и при этом покорно плетусь следом, время от времени спотыкаясь и оглядываясь.

— Ты слышишь меня?

Я почти поравнялась с ним, хотела заглянуть в глаза, чтобы понять, почему он приехал. Из чувства долга, потому что хотел знать точную причину моего бегства, чтобы закрыть эту страницу раз и навсегда? Или потому что скучал?

Всё же остальное, даже моя потеря, отошло сейчас на второй план. Поблёкло, спряталось за туманной дымкой.

Он не взглянул на меня, я видела лишь узкую полоску его рта, жёсткую линию, от края которой вниз залегла глубокая морщинка.

Михаил поймал такси, заставил меня назвать водителю адрес и всю дорогу молчал. Он посадил меня на заднее сиденье, а сам сел рядом с шофёром. Мы оба молчали, я лишь поспешно набрала номер начальника, чтобы сказать, что заболела и срочно уехала домой.

По моему дрожащему голосу, торопливым фразам на том конце трубки всё поняли верно и сказали лишь, что завтра ждут объяснений. Где-то в глубине души мне было плевать, уволят ли меня или нет.

Сейчас мир сузился до размеров жёлтой машины, везущей нас обоих туда, где никто не помешает разговору. Нашему общению, прерванному на самом пике. Тогда мы строили планы и были счастливы, веря в их осуществление.

Думала я и о том, что теперь придётся всё рассказать. Я просто не смогу смолчать, начну плакать и каяться. И он поймёт, но я всё равно буду стоять на своём: нет у нас будущего. В лучшем случае только настоящее. Запутанное, безрадостное, торопливое, шаткое.

Я боялась его, этого сегодня. Ехала и смотрела на профиль любимого мужчины, безумно опасаясь того, что произойдёт между нами и одновременно всем сердцем, до боли в напряжённых мышцах шеи желая пережить это вновь.

Есть время для страданий, значит, должна быть минута и для отдыха от них. Конечно, не счастья, нет, это уже невозможно. Для отдыха.