Хождение Восвояси
Шрифт:
До Сунь-Дунь, столицы одноименной провинции, исследователи проделали путь с лукоморским купеческим обозом под охраной суровых лукоморских дружинников. Но в столице, продав в который раз всё, что продаже подлежало, и закупив диковинных товаров столько, что возы трещали, купцы почувствовали ностальгию [101] и повернули обратно. У научной же экспедиции, только вошедшей во вкус, на руках имелась еще немалая пачка рекомендательных писем и свиток с краткой программой исследований длиной в пару метров.
101
По прибылям.
Воевода Сунь-Дуня Ка Бэ Дань, полный понимания и сочувствия, после долгих обменов любезностями, комплиментами и восхвалениями [102]
Что верить ему было не надо, путники поняли слишком поздно, когда при первом же разбойничьем посвисте доблестные стражи с криком "Хунхузы!" – познавательным в страноведческом плане, но бесполезным в оборонительном, нырнули в кусты. До самого последнего момента лукоморцы надеялись, что это была хитрая вотвоясьская стратагема, что вотвоясьские витязи не сбежали, а отправились перегруппировываться, что дождавшись, когда всё внимание грабителей будет обращено на беззащитных гражданских, они выскочат из кустов супостатам в тылы и порубят их – ну или просто напинают… но напрасно. И если бы не задремавший на ходу сабрумайский маг, ошарашивший своим появлением не только хунхузов, но и путешественников, грозило им распрощаться этой ночью с имуществом, а то и с жизнью.
102
Которые точнее было бы назвать торгами.
103
Для сотни конных рыцарей в полном вооружении, в комплекте с кнехтами и осадными орудиями.
При вопросе, а не присоединиться ли им лучше к тому обозу и не отправиться ли домой, исследователи загрустили: купцы покинули Сунь-Дунь недели полторы назад, и найти и догнать их было еще менее вероятно, чем сбежавшую охрану. Впрочем, решив не омрачать так удачно завершившийся день невеселыми мыслями, путешественники отправились ко сну, не выставив караулов. На вопрос "отчего" они лишь фаталистично пожали плечами: если налетит очередная шайка, то спящие или бодрствующие, что они смогут с ней сделать? А так хоть все выспятся… Конечно, Серафима тут же прочитала лекцию на предмет использования предметов быта в качестве оружия и преимущества умения быстро разбежаться и спрятаться в кустах при первых же признаках опасности, поделила путешественников на караулы, вооружила их упомянутыми предметами и расставила в стратегически важных местах лагеря. Но результатами и перспективами не обнадежился даже ее супруг-оптимист. Поэтому, переглянувшись, они единогласно и безмолвно решили остаться на ночь с путешественниками: в способность Агафона позаботиться о своей ночной безопасности они верили так же единогласно и безмолвно [104] .
104
А еще единогласно и безмолвно они подумали о последствиях для того, кто среди ночи решится нарушить охранные заклятья его премудрия, и тем более решили остаться с боярами до утра.
Царевич бросил в воду камушек, обращая в бегство пучеглазого рачка, направлявшегося к берегу, и понурился. Больше всего на свете ему хотелось мчаться вперед [105] без отдыха и сна, и безо всякой телепатии он знал, что их с женой желания совпадают. Но бросить на произвол судьбы эту несуразную экспедицию означало обречь на гибель, потому что именно произволом судьба привечала несуразных и беззащитных в чужих землях.
– Не можем… – вымученным эхом его мыслей отозвалась Серафима, и в воду полетел еще один камушек.
105
Или вправо. Или влево. Или всё равно куда, лишь бы в конце этого пути находились Лёлька с Яриком и желательно их похитители. Но вот еще хорошо было бы знать, где эта Маяхата располагается…
Иван приобнял ее. Жена уткнулась макушкой ему в щеку и замерла.
– Сень… Я уже всякое передумал. Оставим их в ближайшем городе. И если им ничего безопасного за время нашего отсутствия не подвернется, заберем на обратном пути.
– Угу, – выдохнула царевна. – Так и поступим. Хотя боярина Демьяна я бы с собой взяла.
Иван вспомнил ужин и облизнулся.
– Может,
предложить ему тогда?– А с ним увяжется Лариска. А за ней – бабка Серапея. И слуги. А если поехала одна часть экспедиции, то вторая оставаться не захочет. Поэтому давай будем придерживаться в питании необходимого и достаточного, ибо в сдержанности желаний кроется добродетель, а кто не согласен – тому лбом в переносицу, как говорил Кунг Фу Цзы.
– Мудрый всё-таки был человек, – усмехнулся Иванушка. – Умел убедить.
– Самое главное в убеждении – четко описать все альтернативы, – хмыкнула Сенька, ласково боднула его в скулу и поднялась, отряхивая штаны. – Возвращаемся в лагерь? Первый караул мой.
– Ага. Давно пора. Завтра рано выезжать… Или уже сегодня?
К удивлению их высочеств утром из кустов к лагерю вышел незнакомый вотвоясец преклонных лет и невозмутимо направился прямиком к котлу, за которым уже во всю трапезовала экспедиция.
– Это наш толмач, Дай У Ма! – радостно представила его Фигура – служанка Коневых-Тыгыдычных [106] , выплывавшая из кареты с цветастой шалью боярыни через плечо. – Сбёг вчера, как только охрана про разбойников крикнула. Мы уж думали было, что с концами, как и те защитнички огородные!
– Почему огородные? – улыбнулся Иван.
– Потому что им только огород от воробьев охранять! И то если не очень крупных, – Фигура сверкнула белыми крепкими зубами.
– Не слышала такое выражение, – хмыкнула Сенька.
106
Конечно, у высокой черноволосой пышки средних лет, служившей этому роду с отрочества, имелось настоящее имя, но с легкой руки пятилетней Наташи, выразившей, как умевшей, своё благоговение перед габаритами горничной матери, прозвище к Лидии Семиручко прилипло, как банный лист.
– В Хорохорье так говорят. Оттуда я родом, как и человек мой, – карие очи Фигуры на мгновение затуманились ностальгией.
Толмач остановился рядом с лукоморцами и уставился на них с выражением мучительного сомнения на морщинистом лице.
– Доброго вам тихого утра, господин… Ге На… и госпожа На Та Ша?.. – нерешительно проговорил он по-лукоморски.
– Это не они! – прошипела Фигура ему на ухо [107] .
Губы У Ма сконфуженно поджались.
– Глубокомногоуважаемый боярин Де Мяо На… желаю вам прекрасного солнечного дня… успехов в делах… приятных встреч… С короткой бородой вам очень к лицу, – старательно закланялся он Ивану, потом перевел взгляд на его жену. – Почтимая госпожа Ла Ри Са… необычный фасон… юбки… уделает вашу честь.
107
Или, принимая во внимание их разницу в росте, в мутный серый камушек посредине круглой черной шапочки.
– Это тоже не они! – прикрывая рот ладошкой, прошипела служанка.
Взор вотвоясьца остекленел: разум пытался справиться с неразрешимой загадкой.
– С-старая… госпожа С-се Ра Пей?.. – нерешительно предположил Дай, взирая отчего-то на Иванушку.
– Да нет же, Умка! – не в силах больше сдерживаться, Фигура замахала на него рукой, прикрывая рот ладошкой другой. – Это наши, лукоморские! Вчера приехали, пока ты в бегах носился, и нас всех спасли! Ты только послушай, как Иван-ца…
Не дожидаясь подробностей ночного появления добавочных лукоморцев, Дай рухнул на колени и стукнулся лбом о землю.
– Простите! Позор мне, позорище!
– Да вы не переживайте так, У Ма! – шагнул к толмачу Иванушка. – В таком преклонном возрасте у многих зрение портится… немного… Особенно по утрам!
– Да у него глаз – алмаз, ваше высочество! Нам бы так в его годах! – Фигура расширила очи, иллюстрируя сказанное. – Просто мы вотвоясьцам все на одно лицо кажемся.
– Как и они нам, – справедливости ради заметила царевна.
– Но нам-то понятно, отчего: потому что они и есть все на одно лицо, – рассудительно возразила служанка. – А вот как нас друг от друга не отличить… Не понимаю.
– В чужой монастырь со своим самоваром не ходят, Фи Гу Ра, – оторвался Дай от прободания дырки в земле и поучительно поднял к небу палец.
– В чужой… – нахмурилась та, силясь понять – и поняла. – А-а-а, со своим уставом, ты имеешь в виду!
– Это ты имеешь в виду, – строго прогудел толмач от земли. – А в универсальном трактате о лукоморских фразеологизмах его низвергнутого царского величества Ша Ре Мань Семнадцатого в переводе премного учёного языкознатца и страноведа Сагу Перевраки говорится именно так.