Хозяин острова Эйлин-Мор

Мужчина, в чье плечо она вцепилась, повернул к ней свое рыдающее лицо; Аннабель смотрела в знакомые черты, но никак не могла его вспомнить. Все плыло и терялось среди темных пятен.

– Я больше не могу, – сказал он, оттолкнул Аннабель и бросился к двери. Она пыталась вспомнить, почему они все собрались в ее доме, но никак не получалось. Морща лоб, она побрела к выходу. Ее шатало, мысли путались. Кто-то сбросил тяжелый засов и распахнул дверь. Свежий ветер охладил лицо Аннабель, она благодарно улыбнулась.

Чей-то голос из чулана затянул «Розу Аллендейла» [11] , протяжно и чувственно, будто хоронил кого-то родного. Аннабель нахмурилась: может, она пьяна из-за похорон? Может, она сама похоронила кого-то очень дорогого? Колина?

Хозяин остановился, взял паузу, набирая полную грудь воздуха. Запел снова, с высокой ноты, опускаясь все ниже, за грань слышимого слабым человеческим ухом. В этот момент Аннабель вспомнила все: мальчишеское лицо с мелкими полупрозрачными, акульими клыками между тонких губ, его искаженное нечеловеческой мукой лицо. Жар, и боль, и смерть, которыми пахла сеть, в которую он был замотан.

11

«Роза Аллендейла» – популярная английская песня шотландского или ирландского происхождения.

Упрямый мальчишка никак не сдыхал. Весь день кричал, играя в прятки с солнцем. Когда оно скрывалось за тучи – умолкал, когда высовывалось – вопил во весь голос. Аннабель приходилось это терпеть: Шинейд, мать несносного хулигана, не слушала ее и никак не соглашалась утихомирить проклятого мальчишку. И он ревел и ревел весь день, не давая ей покоя.

Хорошо, что сейчас тихо. Шумит прибой, ветер колышет траву, словно рука гладит королевский бархат: где пробегут пальцы – остается красивый серебристый цвет. Кто-то, кажется, кричит, или поет, но это очень далеко, на другой стороне Земли.

Аннабель идет по траве: внизу лежит мужчина, он сильный, крепкий, с широкими плечами. Он такой большой и взрослый, а плачет, как маленький ребенок. Свернулся в клубочек, словно в материнской утробе. Разве пристало мальчику так плакать? Вот папа придет, голову сорванцу оторвет. А вот и отец, подходит к мальчику. Он кажется ей знакомым, но где она его видела, вспомнить никак не получается. Аннабель ласково ему улыбается, тот улыбается в ответ и отрывает вредному мальчишке голову, и та катится, подпрыгивая, под ноги Аннабель. Оторвал: не надо было безобразничать. Аннабель идет дальше, но куда и зачем, не знает.

Она вспомнила, как только снова затихли барабаны в ее голове: выпученные от невыносимой боли глаза двенадцатилетнего Шона Броди, они подвесили его на столбе, как выловленного тунца. Аннабель идет туда, к тому столбу, где казнила беспомощного ребенка. Казнила долго и безжалостно. Нет, неправда, она жалела его, жалела и убивала, жалела и продлевала его мучения, надеясь на чудо. Чуда не случилось, Господь отвернулся от жителей Мангерсты, не в силах более смотреть на их мерзость. Он отдал их морскому Хозяину, как римляне скармливали христиан львам. Может, Он сейчас сидит и смотрит там, на облаках, как Хозяин и его охотники терзают тела ее земляков? Вокруг него снуют ангелы, разносят божественную амброзию, поправляют подушки?

Аннабель подняла глаза в темное небо, пытаясь разглядеть брезгливо-любопытные лица за облаками, но увидела лишь деревянный столб с вбитым на высоте семи футов крюком. Тем самым, на котором крепили мальчишку Броди в коконе рыбацких сетей. Она устало опустилась на колени.

– Прости меня, Шонни, – прошептала она.

Хозяин взял паузу, набирая в грудь воздух. Аннабель зарыдала, чувствуя, как с горючими слезами выходит из нее скверна и как ее еще много. Ее так много, что надо выплакать целый океан, чтобы очиститься. Аннабель посмотрела на свои руки: крепкие, большие, мозолистые, совсем не такие, какими они были, когда Колин целовал их последний раз. Они были пусты: в них не было ружья. Оно осталось в пабе.

Аннабель обернулась. Перед пабом сидели и лежали люди. Между ними ходили бледные тени. Взмахивала серая рука: и еще один человек падал замертво, но никто не пытался убежать. Все, что она слышала – это рыдание и свист рассекаемого рукой воздуха, слишком быстрого движения для человека.

Хозяин втянул воздух и затянул новый куплет.

– Господи, забери меня, – зарыдала Аннабель.

На ее плечо легла рука.

– Я тут, – сказал тихий голос.

Аннабель подняла голову. У нее за спиной стоял Дональд МакАртур.

Глава 22. МакАртур

Конец мая – Троица, 1902 год.

От песни Хозяина хотелось сбежать на край света. И люди сбегали. Они вылетали из паба навстречу своей смерти и обессиленно падали на колени. Бледные косари ходили между ними и собирали кровавый урожай. От взмахов их белых рук кровь и слезы веерами разлетались в воздухе.

Мимо меня пробежала Лорна. Чокнутая старуха успела натянуть самое красивое платье моей жены и ее лучшую шляпку.

– Грейс не обидится на мамочку? – спросила она, улыбаясь под кокетливой вуалькой во всю свою акулью пасть.

Не дождавшись ответа, она врезалась в толпу стоящих на коленях мангерстцев, махнула скрюченной рукой. Поток крови заливающегося слезами Хэмиша окатил выходное платье. Ничего, у жены будет достаточно других поводов расстраиваться.

Охотники махали руками без устали, но мне там делать было нечего. Мне нужен палач, а не зритель. Аннабель Ганн среди мангерстцев не было. Я пошел к пабу, мимо бойни у входа. Из моих земляков в живых оставалось двое. Они стояли на коленях по обе стороны от входа, как изваяния скорбных ангелов и, давясь от рыданий, смотрели на приближающихся охотников. Остальные растерзанными кусками мяса валялись на траве.

Я равнодушно прошел мимо, ничто не шевельнулось в моей душе. Может, она улетела прочь, в ужасе от того, что происходило вокруг? Я завернул за угол, туда, где Гилкрист застрелил моего внука. А ведь в этом тоже виновата вездесущая Аннабель. За пабом не было ни души, только остро пахло кровью и тухлятиной: пятно на траве под ногами, ошметки гниющего мозга Магнуса на стене.

Мой чуткий слух уловил знакомые звуки, вплетающиеся в тоскливую песнь Хозяина. Я вгляделся в стену и увидел узкую щель под крышей. Там голос моего зятя выводил «Цветок Шотландии». Пением назвать эти звуки было трудно. Он горланил прекрасную песню сорванным голосом, хрипя и фальшивя. Я подтянулся и заглянул внутрь. На полу, опершись о полку со всякой снедью, сидел мой зять. Голова Шинейд лежала у него на коленях. Рой руками зажимал ей уши и орал, заливаясь слезами.

– Рой, – позвал я.

Он сразу заткнулся и замер, вглядываясь в темноту.

– Дон! – Он вскочил, и голова Шинейд стукнулась об пол. – Чертова тварь! Это ты убил Шона! – закричал мой зять.

Рой прыгал перед стеной, пытаясь достать мутное пятно моего лица в узкой щели.

– Угомонись, Рой! – прорычал я. – У меня нет времени на разговоры.

– Будь ты проклят! – Рой прислонился к стене. Хозяин замолчал, набирая воздух в легкие.

– Я уже проклят, – ответил я. – Убил его не я. Его убийцы – Магнус Гилкрист и Аннабель Ганн. Одного я уже казнил, вторую ищу.