Хозяйка расцветающего поместья

Надо же, а я и не знала, что обычное картофельное пюре здесь называется так пафосно.

— И морковь с пряными травами. На сладкое — яблоки, запеченные в тонком слое теста, и клюквенный кисель.

Он торжествующе посмотрел сперва на меня, потом на мужа, и я не удержалась, захлопала. Жан поклонился, точно артист на сцене, но тут же замахал руками.

— Погодите-погодите, сперва отведаете, потом будете аплодировать!

Глава 21

Виктор сам отправился в комнату матери, чтобы помочь ей пройти в столовую. Когда они появились в гостиной, где я коротала время за вязанием, у ног свекрови крутился Мотя.

— Не подаришь его мне? — спросила княгиня. — Убаюкал так, что я почти до самого ужина проспала, а то глаз сомкнуть толком не могла.

Мотя одним прыжком оказался у моих ног и, вцепившись когтями в юбки, взлетел ко мне на плечо.

Свекровь рассмеялась.

— Кажется, ответ очевиден.

— Простите, маменька, друзей не дарят. — Я чуть поклонилась, извиняясь, как здесь было принято. Мотя тут же потоптался по моему загривку, перебрался на другое плечо. — Но он явно вам симпатизирует, так что, пока я здесь, надеюсь, он будет вам мурлыкать.

Кот сиганул обратно к ногам княгини, и она снова рассмеялась, легко, точно на время забыла о боли. Но, когда она пошла вперед, едва заметная гримаса исказила лицо. Я мысленно обругала себя: пару раз став свидетельницей чуда, я стала ждать нового, хотя весь мой прежний опыт говорил о том, что такие болезни лечатся долго, трудно и не особо успешно.

Мотя важно вышагивал у юбки княгини, но только я подумала, что придется вежливо выдворять его из столовой, он уселся у самого порога, не переступая его.

— До чего воспитанный, умница! — восхитилась Елизавета Дмитриевна. Перевела взгляд на меня. — Ты сказала: «…пока я здесь». Разве ты не собираешься жить с мужем, как и подобает жене?

Вряд ли свекровь прониклась ко мне симпатией за несколько часов. Скорее не хочет расставаться с Мотей. Наверное, стоит оставить его здесь на какое-то время. Я хмыкнула про себя: дожила, верю в лечебных котов. Но что поделать, если мне и в магию пришлось поверить? Похоже, это не Виктору, а мне предстоит помотаться из имения в имение. Нужно проверить, умею ли я ездить верхом, одна лошадь пройдет по этим дорогам легче, чем повозка.

— Мне очень дорог муж, но и Ольховское дорого…

— Давно ли?

— Недавно, — призналась я. — Именно поэтому усадьбе нужно немало заботы. Как только я приведу ее в состояние, не требующее моего постоянного присмотра, смогу выбирать, где остаться. Простите, маменька, если обидела.

— Не обидела. Удивила. Но ты права, любое имущество требует заботы. Расскажешь о своих планах?

Ответить я не успела, дворецкий положил на тарелку княгини салат. Выглядел он действительно ярко: оранжевая морковь, зеленые листья салата и желтые цветы примулы. Княгиня замерла, не дотянувшись до вилки.

— Весна?

И столько потаенной боли промелькнуло в ее голосе, что я испугалась, а Виктор приподнялся на стуле.

Сколько же времени она провела, не выходя из дома? И, если единственным ее развлечением оставался вид за окном, могла ли она не заметить просыпающейся природы? Или дни слились в одну пелену и нужно было увидеть цветы перед собой, чтобы заметить? Такое тоже может случиться с измученным болезнью человеком.

— Матушка, мне жаль, что доктора запретили вам гулять… — начал было Виктор.

— Запретили гулять? — вырвалось у меня. Хотя чему удивляться, разве это первая нелепость, мной услышанная?

— Сквозняки и прохлада запирают болезнь внутри, — ровным голосом произнесла свекровь. — А мой сын слишком заботится о моем здоровье, чтобы пренебречь наставлениями докторов.

Я заметила, как Виктор стиснул в пальцах вилку, похоже, этот упрек прозвучал не в первый раз. Но влезать было бы неуместно и неправильно, и я промолчала.

— Впрочем, оставим эту тему. — Княгиня попробовала салат. — Кажется, Жан сегодня превзошел сам себя.

Вкус был действительно необычным — очень легким, сладковато-пряным с острой ноткой чеснока. За салатами последовали основные блюда. Поначалу Виктор, да и я, что греха таить, то и дело поглядывали на свекровь, опасаясь ее реакции, потом успокоились, видя, что на ее тарелке остается куда меньше недоеденного, чем днем. Но рано я расслабилась. Когда подали десерт, свекровь задумчиво ковырнула ложкой кисель и посмотрела прямо на меня.

— Признавайся, твоя работа?

Я вздохнула.

— Елизавета Дмитриевна…

— Вот как, уже не «маменька»?

— Маменька, я бы с радостью посоветовалась с вами насчет ужина, но не стала тревожить ваш сон.

— И решила сама похозяйничать?

По ее тону было совершенно непонятно, собирается ли она обругать или похвалить меня. Впрочем, какая разница? Я поступила так, как должна была поступить.

— Обед был великолепен, но при вашей болезни…

— Я сама прекрасно знаю, что больна, — холодно сказала княгиня. Будь я в возрасте Настеньки — съежилась бы от этого холода, но не сейчас.

— Матушка, — заговорил Виктор, но я положила руку ему на колено, и муж умолк.

— При вашей болезни полезны более легкие блюда, — твердо повторила я. — Поэтому я спросила Жана, действительно ли вы любите тяжелую и сытную пищу.

— И он ответил, что я очень мало ем. — И снова по ее тону невозможно было понять, что у нее на душе.

— Потому я взяла на себя смелость проверить, возможно ли, что деликатная и изысканная еда порадует вас сильнее обычного.

— И ты оказалась права, — медленно произнесла свекровь. — Что ж, раз уж ты позволила себе решать, что мне есть, и я позволю себе спросить прямо — с чего ты вдруг затеяла обо мне заботиться?

Свекровь оглянулась на дворецкого, замершего у буфета.

— Емельян, сходи к Прасковье, распорядись, чтобы чай подали в столовую, а не в гостиную.

Дворецкий испарился. Княгиня уставилась на меня, всем видом показывая, что ждет ответа.

— Когда я выздоравливала, у меня было достаточно времени на размышления. Мне дорог муж, а ему, естественно, дороги вы. Вряд ли его радует знание, что его матушка страдает от боли.

— Я не привыкла ныть, — качнула головой княгиня.

— Матушка, вы не любите, когда говорят о вашем здоровье, поэтому я молчу. Но я не слепой и не бесчувственный.