Хозяйка расцветающего поместья

— Подумай, — пожала плечами свекровь. — Не захочешь ввязываться в дело — значит, не захочешь. Но ты не откажешься закоптить мясо для меня поздней осенью, когда начнут резать скот? Я велю прислать его из Ольховки. Часть оставишь себе за работу.

— Конечно, маменька.

— И в Дубровке было бы неплохо таким запастись, — ревниво заметил Виктор.

Свекровь с хитрым видом покачала головой.

— На барском подворье все равно круглый год забивают, так что у тебя и свежее зимой будет.

— Да мне не жалко, печь большая, на всех хватит, — рассмеялась я. Хорошо, что сразу задумала ее с запасом.

Когда я поделилась этим разговором с Марьей, та возмутилась.

— Не узнаю я тебя, касаточка! Ворон ловишь! Рыбу достать — дело немудреное. Ребятня сейчас все зорьки на речке проводит, им это забава. Ежели ты за хорошую рыбу платить будешь, хоть по змейке за фунт, так они весь улов тебе перетаскают, еще и радоваться будут заработку. А чистить-потрошить, если надо, можно девчонок нанять, им-то и вовсе приработок найти негде, разве что в люди идти.

— Дети все же, — засомневалась я.

— В городе мальчишки с пяти лет газеты продают, а Турчинский, говорят, в свои медные копи восьмилеток набирает, потому как они туда пролезут, куда взрослый не сумеет.

— Кто-то шестилеток и в жены берет, но это не значит, что такое нормально, — проворчала я.

— Тьфу ты, гадость какая! — ругнулась Марья. — Только ты, касаточка, не путай. Так ребенок — лишний рот, а станет кормилец. И работают они не покладая рук. Взять хоть сестренок Дуняшиных — то они по дому да со скотиной забесплатно крутятся, а то будут тебе с рыбой помогать за денежку. Часть матери отдадут, а часть себе на приданое отложат — когда в возраст войдут, не придется долго женихов искать. Сама ж знаешь, без приданого никуда. И в деревне много таких девчонок.

Наверное, была в ее словах какая-то правда. Той же Феньке едва ли исполнилось больше четырнадцати. Однако мне трудно было примирить свои взгляды с этой реальностью.

Все-таки я взяла у свекрови и адреса купцов, и несколько рекомендательных писем.

Но спокойствие после ее отъезда было недолгим. Виктору привезли из Дубровки письмо, отправленное из столицы, и, глядя, как он хмурится, его читая, я еле удержалась, чтобы не спросить, что там. Впрочем, муж не стал секретничать.

— Мне нужно уехать, в Ильин-град. Мой друг, через которого я передавал в сенат наши прошения, пишет, что такую же привилегию запросил некий барон фон Цукерман, десять лет назад приехавший из Тевтонии.

— Такую же? На что именно? — не сразу поняла я.

— На производство сахара из свеклы.

Я ахнула.

— Вот так совпадение!

— Не уверен, что совпадение, — хмуро сказал Виктор. — В сенате у меня есть друзья, но есть и враги. И кто-то мог…

— Слить информацию этому самому Цукерману, — закончила я за него.

— Как ты говоришь? Слить? Информацию? — приподнял бровь он.

— В смысле, намеренно рассказать.

— Звучит странно, но довольно точно, — согласился муж.

— И почему мне везде мерещатся уши доктора Зарецкого? — пробурчала я. — Не просто же так он потащился в столицу.

Виктор хмыкнул.

— Ты просто не можешь простить его выходок и потому к нему неравнодушна. Неважно, чьих рук это дело, мне придется уехать в Ильин-град как можно скорее и самому пообщаться с членами комиссии. Заодно и за твоей привилегией прослежу. Постараюсь за месяц обернуться.

— Месяц?

На глаза навернулись слезы. Подумать только, совсем недавно я не могла дождаться осени, когда бы нас развели, избавив меня от этого невозможного типа. А теперь вот-вот разревусь при мысли о разлуке.

Или дело в том, что в последние дни я стала слишком уж эмоциональной?

— Ну чего ты? — Муж притянул меня к себе. — Не так уж это и долго. Или хочешь, поедем вместе? Марья присмотрит за хозяйством, на нее можно положиться.

Я шмыгнула носом.

— Я бы хотела, но… Марья и так два года одна за всем присматривала.

— А дел слишком много, чтобы просто так ехать бездельничать в столицу, тем более что до сезона балов еще несколько месяцев, — мягко улыбнулся Виктор.

— При чем здесь балы? — обиделась я.

— Ни при чем. Глупая шутка. — Он чмокнул меня в макушку. — Но дел действительно слишком много.

Следующие два дня я составляла списки и планы. Виктор посмеивался над моей дотошностью, но внимательно выслушал просьбу привезти из столицы термометр для измерения температуры воздуха — чтобы в следующий раз точно знать, когда ждать заморозков.

— И книги, — добавила я. — По химии и сельскому хозяйству. Только не на лангедойльском, я его совсем забыла… после болезни.

— Привезу на данелагском, — кивнул он. — Там сейчас выходит много толковых руководств по новым методам хозяйствования.

Время текло странно — то тягуче, как патока, то вдруг проскакивало целыми неделями, будто кто-то перелистывал страницы календаря. За работой я не всегда замечала, как день сменяется ночью. Только вечерами, когда затихали все дневные хлопоты, накатывала непонятная — впрочем, очень даже понятная — грусть. А днем было не до того: слишком много дел.

Нужно было высеять фасоль и горох, семена — свеклу, морковь, капусту — для того, чтобы есть до конца года. Пересадить из теплицы окрепшую рассаду огурцов, помидоров, перца и тыквы. И картошка, которую я сажала в два захода. Часть — уже пророщенной, чтобы полакомиться молодой картошечкой на пару, а то и тройку недель раньше, чем поспеет основной урожай. С этим управились быстро, а вот на второй заход пришлось нанимать мужиков с плугами, так чтобы отвал от каждой следующей борозды засыпал предыдущую с разложенными в ней картофелинами.

Приехавшая в гости «генеральша» Марья Алексеевна — в деревне, в отличие от города, в гости заглядывали без приглашения и предупреждения — попала как раз на разгар работ.

— Зачем тебе столько картошки, княгинюшка? — полюбопытствовала она. — Маменька твоя, конечно, очень ее любила, но всему нужно меру знать.

Я рассмеялась.

— Запас карман не тянет.

— И все же? — не унималась гостья.

— Во-первых, работникам. С десятины картошки можно прокормить втрое больше людей, чем с десятины ржи или пшеницы, к тому же она куда сытнее капусты или репы.

А еще в картошке, особенно запеченной, много калия, полезного для сердца, а крахмал помогает уменьшить содержание «плохого» холестерина в крови и клетках печени. Впрочем, для здешних крестьян это едва ли актуально.

— И хранится хорошо. Что люди не съедят, то скоту скормим.

Генеральша покачала головой, кажется, так и не убежденная моими доводами. Может, и зря я промолчала еще об одном. В моем мире урожайность зерновых «сам-двадцать пять» — «сам-тридцать» в средненьких хозяйствах; здесь, если верить матушкиным журналам по земледелию и садоводству, «сам-шесть» на образцовых угодьях при изрядной доле везения. Так что картошка может стать спасением на случай неурожая, ведь основная пища крестьян здесь — хлеб да каши. Не то чтобы я собиралась спасать всех, кто не успеет увернуться, но и молча смотреть, как люди голодают, не смогу. Потому — пусть лучше будет. Не пригодится — по весне на крахмал пущу и буду продавать пудру.