Храм святого Атеиста
Шрифт:
Я помню, как много лет назад этому монстру также удалось проникнуть в наш дом. В тот раз он приставил к горлу моей матери нож. С тех пор к каждому его визиту, ножи старательно прятались. Не уйдет из памяти, как я еще совсем ребенком кинулся ей на помощь. Он огрел меня оплеухой, но отпустил при этом мать. Я готов были принять, что угодно и принимать это вечно, если это может обезопасить ее. Насилие презренно, в любом его проявление. Но что толку от твоих убеждений, если ты не способен защитить тех, кого любишь? Если это когда-нибудь повторится – я сделаю это. Я готов. Мне бы хватило пяти секунд. Это единственный способ благополучно завершить эту ночь.
Печка догорала. Чайник уже давно не кипел. Все лежали по своим местам. Я выждал время и встал. Выключил телевизор
Утром мать разбудила меня в школу. В школьных стенах я ощущал неведомую мне ранее защиту. Я даже придумал, что скажу монстру, когда вернусь домой. Дневной свет дарил мне силу. По приходу домой, на той же самой кровати, где вчера спало чудовище, был уже человек.
Мне нечего было сказать моему отцу. Монстр, который вчера к нам приходил – уже ушел.
Глава 2
На этом история и кончается. Наши герои давно бредут в бесконечности, и почти каждый рассказ звучит уже не в первый раз. Так что не боитесь, что могли пропустить что-то важное в эту ночь. Каждому будет дана возможность рассказать о себе. И хоть сейчас еще темно, каждый знает, что до рассвета осталось совсем немного. Наступает день и новое движение, все что угодно, лишь бы отсрочить ночь.
Свет, что отбрасывал почти растаявший монолит, все еще освещал лица. Молодой парень, с извечной печалью, сегодня был еще печальней.
Если когда-нибудь Вачега нас покинет, я так же смогу рассказывать эту историю, – сразу после сказа продолжил Ветер. – Причем слово в слово, а возможно даже интереснее.
Ветер. Так его здесь называли, сначала подшучивая, теперь уже не вкладывая в это ничего. Он уверял, что в один вечер вышел в окно. Хотя нет, он это не опровергал. Об этом поведал кто-то другой. Взъерошенный темный волос, что непослушно раз за разом прядями падал ему на лицо, пара всегда усталых и грустных глаз. Глаза, что выражали печаль куда более сильную, чем когда-то приходилось испытывать. Есть в этом что-то. Любовь к драме, все, попытка. Попытка все хоть немного, но драматизировать. Находить в этом упоение и только этим наслаждаться. Длинный черный плащ, явно не по размеру. Одному ему известно, для чего этот атрибут одежды понадобился ему здесь. Где постоянный жар ночи. Но даже тогда он его не снимал. Наверное, и здесь хотел устроить драму. Всем жарко, но я-то в плаще, а значит мне хуже. Следовательно, и поводов для печали куда больше.
Я не виноват, что был так долго заперт там. Если в моей жизни больше ничего не было, почему я должен рассказывать что-то еще? – с нахмуренным и явно обиженным лицом ответил Вачега.
Сайбо поднялся с земли, отряхнул остатки песка с одежды и поднес лицо ближе к глыбе льда. Точнее, к ее остатку. Положив руку на нее, подержал с секунду. Уже мокрой ладонью провел по шее, дав ей остыть. Затем сказал, обращаясь к Ветру:
–Да что ты к нему пристал? Будет ночь – будет у тебя возможность скрасить ее своим рассказом. А пока скажи спасибо, что хоть чем-то нас развлек. В тишине ночь невыносима. А ты, – перевел глаза на Вачегу, с уже более доброй интонацией продолжил. – Не слушай его, спасибо за историю.
Осознав, что сегодня больше не будет речей, Безумец, взяв в руки гитару, принялся петь:
Стеклом по лицу, стеклом по щеке
Все, что я знаю, я вижу в окне.
Все, что уже было, я вижу в окне.
Через десять лет или двадцать лет
Ты станешь призраком шпал и рельсовых лент,
Постоянно вдыхая чью-нибудь смесь как простой элемент.
Вачега, явно оценив благодарность, и некую защиту в лице Сайбо взбодрился и слегка покраснел. Заметив четкость переливов льда, понял, что
лучи прохлады уже спешат. Оглянулся и подобно остальным участникам лагеря жадно насыщался, каждым доходящим до них осколком света. Безумец затянул куплет:Мы отрубленные пальцы, смотрящие в окно
Не сгибаемся в кулак, не разгибаемся в ладонь,
Хочешь пить нашу воду?
Залей для других наш огонь.
–Не хотел я его обижать. Да, спасибо за историю, – пытаясь извиниться, выдавил из себя Ветер.
Тут быстро осознаешь всю ценность слов. Далеко не каждый здесь говорит, так что каждый должен быть благодарен, за любое слово. Здесь рады каждому звуку. Только если этот звук не издаст Вор. Собиратель глаз. Всегда где-то поблизости. Про его присутствие нельзя забывать, но каждый доволен секундам, что о нем не вспоминает. Большинство уверенно, что безумец был когда-то зрячим, но уснув ненадолго, потерял возможность видеть навсегда. Некогда детская сказка о собирателя глаз, теперь стала чем-то настоящим. Все страхи детства теперь преследуют их. Один его вид вызывает отвращение, не смотря на отсутствие грязи и хоть и скудного, но наличие воды он умудряется быть грязным. Носит рваную одежду, со следами въевшегося налета на коленях, указывая на его излюбленный способ передвижения – на коленях, либо на четвереньках. Лицо вечно замарано, вокруг губ подтеки, как у беспризорного ребенка, которого угостили конфетой. Больной начал следующий куплет, немного понизив голос:
Слезой по лицу, слезой по щеке,
Все, во что я верил, не увижу в окне.
Все что я хотел, я так и не увижу в окне.
Маяк затухает, ну что ж утро грядет.
Мечта в половине второго придёт,
Оставив без шрамов
Уставший расстегнутый рот.
Сделав, небольшую паузу, убедившись, что комета взошла над горизонтом, закончил уже известным припевом:
Мы отрубленные пальцы, смотрящие в окно
Не сгибаемся в кулак, не разгибаемся в ладонь,
Хочешь пить нашу воду?
Залей для других наш огонь.
Самую малость полюбовавшись на восход белого светила, пришлось развернуться и начать движение. Гитара благополучно отправилась снова за спину. Отряхнув одежду, от редко прилипших песчинок лагерь отправился в путь. Ветер, поразмыслив, решил поделиться возникшей мыслью:
–А вам не кажется странным, что мы каждое утро бежим от того, чего ждем всю ночь? – еще секунду поразмыслив, добавил, – причем бежим вслед тому, от чего пытаемся убежать?
–Чего странного? Мы можем продолжить сидеть здесь, ничего с нами не случится, но я предпочту идти в прохладе, чем жариться в этом песке, – ответил Вачега, каждым словом показывая, насколько считает абсурдным вопрос. То, что для кого-то истинное откровение. Венец идеи. Мысли. К чему так тяжело было дойти, испытав тот самый секундный момент наслаждения, когда вознесся над примитивом общего мышления. И то, что испытывает услышавший
– две разные мысли. Первое процесс, второе воспринято как должное, аксиома. Ничего в этом нет глубокого и ценного. Не открывается новый взгляд, эту мысль он и сам бы мог озвучить, если бы хоть иногда об этом задумывался.
А как вы думаете, сколько мы выигрываем на том, что идем днем? – не унимался Ветер.
На этот вопрос скорого ответа не последовало. Только Сайбо хотел открыть рот, как перед колонной упал гигантский кусок льда. Ударив о землю, разбросал вокруг себя крупные кристаллы холода, размером со среднего кота и мелкой пылью поднял песок. Уже забыв, что хотел сказать в эту секунду, Сайбо сначала осмотрел упавшую находку. Затем, обратившись ко всем, задал уже свой вопрос: